Американская хоррор-опера в Москве: интервью с композитором Мисси Маццоли

На сцене театра «Геликон-опера» 28 мая в рамках проекта «Приглушенные голоса», посвященного творчеству женщин-композиторов, состоялась премьера хоррор-оперы «Доказывая» американского композитора Мисси Маццоли. Она рассказала RTVI, что объединяет жанры оперы и хоррора, почему кризис 2008 года стал для нее толчком к исследованию истоков «американской мечты» и какие эмоции вызвала премьера в Москве — первая за пределами США.

Мисси Маццоли
композитор

Для российской аудитории, привыкшей к традиционной академической опере, название жанра «опера-хоррор» может прозвучать провокационно. Есть ли в этом провокация для вас?

Термин «хоррор-опера» вообще-то придумали журналисты, писавшие об этой работе после премьеры в 2018 году, чтобы привлечь аудиторию, которой нравятся хорроры, но которая не знакома с оперой. Хотя я не являюсь изобретателем этого термина, мне он нравится, потому что звучит интригующе; из-за него у людей возникает любопытство к самой работе, и оно вдохновляет аудиторию на дальнейшие поиски. В этом смысле это провокация, но я думаю, это точное описание пьесы.

Опера — место действия таких хорроров как «Призрак оперы» или, например, фильм Дарио Ардженто «Опера», и даже в романе Льва Толстого «Война и мир» Наташа Ростова испытывает в опере нечто вроде панической атаки или приступа отвращения. В чем притягательность оперы для любителей ужаса?

Опера объединяет в себе экстремальное, эмоции и импульсы доводятся до предела. Результат — горе, восторг, убийство, смерть и предательство. Я думаю, аудиторию привлекают и опера и хорроры из-за катарсического опыта, который дарит такие экстремальности в исполнении актеров или певцов в относительной безопасности театра. Это способ опосредованно прожить наши худшие страхи или наши главные мечты с безопасной точки обзора.

Одним из самых популярных произведений поп-культуры двадцать первого века об академическом искусстве стал фильм о балете «Черный лебедь». Через чью оптику мы видим в таких произведениях страх перед Другим — это ужас популярной культуры перед академической или наоборот?

Одна из моих главных творческих целей — разбить бинарность таких терминов как «популярная культура» или «академическая культура», так как зачастую они кодируют элитаризм и территориализм, и не служат улучшению музыкальных художественных форм.

Моя работа происходит из строгой академической традиции, в которой я изучала музыку прошлого почти двадцать лет, однако я посвятила себя тому, чтобы достигнуть более широкой аудитории, содействуя человеческим связям и отражая в моей работе современный мир. Я надеюсь, что мои оперы смогут помочь в борьбе с такими ярлыками, как «академическая» и «популистская», особенно когда их используют для того, чтобы критиковать.

Почему вы выбрали для оперы историю о торговле землей в Небраске конца 19 века? Связана ли она с историей вашей семьи?

Хотя я и не выросла в Небраске, я росла в рабочей семье в Пенсильвании и живо переживала надежды и разочарования позднего капитализма. После финансового кризиса 2008 года, кризиса рожденного обещаниями легкого богатства, я заинтересовалась истоками этой Американской Мечты, которая предполагала, что богатство — безгранично и доступно всем, вне зависимости от уровня дохода их семьи или их социального положения.

Мой опыт говорил о совершенно иной реальности, однако Американская Мечта оставалась всепроникающей, даже после этого кризиса. Когда я обнаружила рассказ Карен Расселл «Доказывая» (Proving Up), он обратил мое внимание на пустоту обещаний Американской Мечты очень креативным и неожиданным образом.

Ваша опера позиционируется как критика идеи Американской Мечты. Сегодня многие государства тоже говорят о разочаровании в американских идеалах. Как вы относитесь к антиамериканскому тренду в обществе?

Я полностью понимаю, почему анти-американские настроения столь широки! Но я также вижу, как реальная жизнь многих людей в Америке разительно отличается от капиталистических идеалов. Страдание, безнадежность, отсутствие дома и зависимость распространены повсеместно (также как и во многих других частях мира), а американские идеалы, которые мы выставляем перед остальным миром предназначены для очень малой части нашего населения.

«Доказывая» — это опера о пространстве в жизни, где реальность сталкивается с розовыми обещаниями Америки, где надежда на богатство, статус и развитие простирается так далеко за реальность чьей-то семьи, что они превращаются в тех, кого Карен Расселл называет «зомби надежды», цепляясь в конце концов за невозможную мечту в отсутствие чего-либо еще.

В вашей опере определенной символической нагрузкой обладает образ окна. Это очень широкий символ, что вкладываете в него вы? Какие еще образы из пьесы важны для вас и почему?

Окно это действительно очень широкий символ, и мне нравится, когда зрители проецируют на него свой собственный смысл. Для меня это окно в истину, одновременно — и окно в сторону реального мира, и зеркало. Когда мы смотрим сквозь окно, мы видим, что впереди, но мы не можем избежать присутствия нашего собственного образа.

Оно также несет значение в своем отсутствии истинной ценности; семья Зегнер нацепила все свои надежды и мечты на этот объект, сделанный из дерева и стекла, объект не имеющий практической пользы для них, кроме как исполнения чисто бюрократических требований. Через это окно их просят доказать, что они готовы прыгать через обручи и делать “все, что потребуется”, ради права на свою Американскую Мечту, но сам этот объект показывает свою никчемность, когда их дети голодают, а их посевы сохнут.

Расскажите о средствах нагнетания ужаса, которые вы использовали. Создатели шумовых эффектов для хорроров часто с юмором рассказывают о том, как создали тот или иной прием — вам было смешно или страшно во время работы? И что вы любите больше — смех или плач?

Я думаю, что сверхспособность оперы — это ее возможность создавать многочисленные слои психологии, достигая ощущения саспенса, ностальгии, одиночества, тревоги или каких-то неожиданных сочетаний чувств (смеха и плача!).

Я также использую специфические техники оркестровки, чтобы создать новый звуковой мир; прошу перкуссиониста ударить по струнам семи акустических гитар, каждая из них настроена слегка иначе, чем предыдущая, и прошу музыкантов вместе с вокалистами сыграть на губных гармошках, чтобы создать неземную, жутковатую атмосферу.

Есть авторы, которые ставят перед произведением конкретную социальную цель, а есть те, кого больше интересует художественное исследование выбранной темы. К кому вы себя относите и что было для вас важным при работе над пьесой?

Я люблю создавать оперы, потому что это дает мне возможность заниматься и тем, и другим; меня привлекают темы, которые проливают свет на что-то глубокое и неожиданное о нашем мире (реальность Американской Мечты, психология культов, эффект войны на интимные отношения), но я постоянно открываю новые смыслы и в самой теме, когда пишу эти оперы, в репетиционном процессе, и даже после премьеры.

Даже сейчас, отвечая на эти вопросы, я понимаю, что я думаю о «Доказывая» по-другому, глубже, чем во время премьеры. Многое произошло в Америке и в мире после премьеры в 2018 году, и все это влияет на то, что я думаю на эти темы.

Понравилось ли вам работать с россиянами? Был ли у вас раньше опыт работы с иностранцами? Встречались ли вы с разницей в рабочей этике у людей из разных стран?

Я верю, что опера и искусство вообще — это мощный источник для поиска связей и эмпатии в нашем разделенном мире, и я рада шансу для взаимодействия со всеми, кто сделал сложное решение и посвятил свою жизнь своей работе.

Это была моя первая премьера оперы в России и первый раз, когда мою оперу поставили за пределами США, и для меня много значит то, что российские артисты смогли привнести в этот проект. Я счастлива, что мы смогли найти общую почву благодаря опере, чье действие разворачивается в Америке 250 лет назад, и даже если разговор — это критика Америки, я рада любой честной и вдумчивой дискуссии на поднятые темы.

В 2004 году Лори Андерсон написала в автобиографии, что отправила писателю Томасу Пинчону письмо с предложением написать оперу по его роману «Радуга гравитации». В своем ответе он согласился лишь на условии, что опера будет написана для одного банджо, и Андерсон восприняла это как вежливый отказ. Позволяют ли решить такую задачу возможности современной оперы? Взялись бы вы за неё?

Я согласна с Лори, такой ответ — это вежливый отказ! Хотя я использую определение «опера» в очень широком и гибком значении и думаю, что возможно создать современную оперу, используя абсолютно любые инструменты (или вообще не используя их!), я не думаю, что взялась бы за такую задачу.