Дальше только лес
ОЛЕГ КОЛИМБЕТ
Дальше
только
лес
только
лес
ОЛЕГ КОЛИМБЕТ
Две лесные брянские деревни, Чухраи и Смелиж, связывает не только ухабистая шестикилометровая дорога, но и общая история: обе в Великую Отечественную находились в самом центре партизанского движения; обе были сожжены фашистами в 1943-м, а затем заново отстроены силами местных жителей; обе после укрупнения входили в один колхоз. Но нет больше колхоза, нет магазинов, нет школ, а население и там и там сократилось в разы.
Тем удивительней, что в последние годы в эти деревни стали возвращаться покинувшие их в свое время коренные жители, и более того, стали приезжать для постоянного жительства уроженцы других мест. Я отправился сюда в июне 2021 года, чтобы понять почему, а также узнать, как здесь жили раньше и как живут теперь.
Тем удивительней, что в последние годы в эти деревни стали возвращаться покинувшие их в свое время коренные жители, и более того, стали приезжать для постоянного жительства уроженцы других мест. Я отправился сюда в июне 2021 года, чтобы понять почему, а также узнать, как здесь жили раньше и как живут теперь.
После развала Советского Союза в России обезлюдели тысячи деревень. Для них даже придумали специальный статистический термин: «сельские населенные пункты без населения». Чухраи могла постигнуть та же участь. Но каким-то чудом эта глухая деревня, окруженная со всех сторон лесом и болотами, в которой опустевших домов больше, чем жилых, продолжает жить. Уже давно не приезжает автолавка, сгнили колодцы, так и не провели газ — а она живет.
Из коренных жителей деревни осталось только трое: Тоня-почтарка, Настя Шаморная и Василий-баптист (в деревне было две основные фамилии — Пресняковы и Балахоновы — и у местных жителей было принято давать друг другу уличные прозвища).
Антонина Ивановна Балахонова с 1975-го по 2009-й проработала здесь почтальоном (потому почтарка), и хоть затем дочери забирали ее жить к себе в город, спустя несколько лет вернулась обратно в свой дом. «Тянуло сюда душою», — объясняет она.
Муж ее умер еще в далеком 81-м, все хозяйство ведет сама. От хозяйства правда осталось всего ничего — куры и огород, да и от тех одно расстройство: то картошка подмерзнет, то морковь погниет, то заяц всю капусту поест, то лиса курицу утащит. А на 10-ти тысячную пенсию много не купишь: «Ой и рви ты эту пенсию на все суки́: и на продукты, и на зерно курам, и на таблетки. Тянешь-тянешь — никуда не хватает».
Муж ее умер еще в далеком 81-м, все хозяйство ведет сама. От хозяйства правда осталось всего ничего — куры и огород, да и от тех одно расстройство: то картошка подмерзнет, то морковь погниет, то заяц всю капусту поест, то лиса курицу утащит. А на 10-ти тысячную пенсию много не купишь: «Ой и рви ты эту пенсию на все суки́: и на продукты, и на зерно курам, и на таблетки. Тянешь-тянешь — никуда не хватает».
Особенно странно слышать о такой ничтожной пенсии, когда узнаешь, что это был за труд — работать почтальоном в глухой деревне. По весне или в осенние дожди ни пройти, ни проехать по лесной дороге было невозможно, шла в обход. Вода порой была такая высокая, что ей часто приходилось снимать сапоги и переходить особенно глубокие участки пути вброд. Сколько раз падала и шла потом вся мокрая. В снег, в мороз — тоже было непросто. И это только за почтой. А раз в месяц ходила за пенсией для односельчан еще дальше, в Красную Слободу. В зимнее время возвращалась затемно. Кто бы сейчас согласился на такую работу?
Но Антонина Ивановна больше любит вспоминать о хорошем. Например о том, как привозили кино. Как танцевали под гармонь. Как в весеннее половодье вода делила деревню на четыре части, и ее жители переплывали улицы на лодках, с шутками и песнями. Как в яблочный Спас и на Пасху собирались поутру женщины с детьми и шли весь день через лес и луга за 15 км в Трубчевск на службу в церковь, а на другой день обратно. «Народу очень много было», — говорит Антонина Ивановна. — А теперь одни поразъехались, а другие поумирали. Доколь господь продлил век каждому, до тех пор человек и живет".
У меня в хате позорно, я бедно живу очень, по той причине, что у меня и возраст такой, я 46-го года
Настя Шаморная (Анастасия Михайловна Преснякова) уже давно живет без паспорта. Старый советский она потеряла, а от нового долго отказывалась. Когда ее все же уговорили его оформить, кончилось это тем, что она сожгла его в печи, сказав, что ей ничего от государства не нужно. От пенсии отказалась тоже. Живет на то, что бог пошлет, чем люди помогут, что сама вырастит.
Возможно по этой причине Анастасия Михайловна ведет скрытный, спрятанный от чужих глаз образ жизни — иной раз не пускает в дом даже односельчан: те стучат ей в окно, а она будто и не слышит. Постучал и я, но и меня она «не услышала». И нечего было бы мне о ней рассказать, если бы однажды я не встретил ее на лесной дороге, — она шла из Смелижа в Чухраи с полными сумками, — и когда я остановил машину и предложил ее подвезти — согласилась.
Как оказалось, Анастасия Михайловна ходила в соседнее село за капустной рассадой. Там народу живет больше, остаются излишки, которыми добрые люди делятся. «Сейчас капусту буду сажать», — радостно говорит она, не переставая меня благодарить за то, что остановился. А когда я назвал несколько имен ее односельчан, то совсем подобрела, и я, пользуясь случаем, попытался напроситься к ней в гости. Но она засмущалась и не пустила.
Возможно по этой причине Анастасия Михайловна ведет скрытный, спрятанный от чужих глаз образ жизни — иной раз не пускает в дом даже односельчан: те стучат ей в окно, а она будто и не слышит. Постучал и я, но и меня она «не услышала». И нечего было бы мне о ней рассказать, если бы однажды я не встретил ее на лесной дороге, — она шла из Смелижа в Чухраи с полными сумками, — и когда я остановил машину и предложил ее подвезти — согласилась.
Как оказалось, Анастасия Михайловна ходила в соседнее село за капустной рассадой. Там народу живет больше, остаются излишки, которыми добрые люди делятся. «Сейчас капусту буду сажать», — радостно говорит она, не переставая меня благодарить за то, что остановился. А когда я назвал несколько имен ее односельчан, то совсем подобрела, и я, пользуясь случаем, попытался напроситься к ней в гости. Но она засмущалась и не пустила.
«У меня в хате позорно, я бедно живу очень, по той причине, что уже у меня и возраст такой, я 46-го года
Настя Шаморная (Анастасия Михайловна Преснякова) уже давно живет без паспорта. Старый советский она потеряла, а от нового долго отказывалась. Когда ее все же уговорили его оформить, кончилось это тем, что она сожгла его в печи, сказав, что ей ничего от государства не нужно. От пенсии отказалась тоже. Живет на то, что бог пошлет, чем люди помогут, что сама вырастит.
Возможно по этой причине Анастасия Михайловна ведет скрытный, спрятанный от чужих глаз образ жизни — иной раз не пускает в дом даже односельчан: те стучат ей в окно, а она будто и не слышит. Постучал и я, но и меня она «не услышала». И нечего было бы мне о ней рассказать, если бы однажды я не встретил ее на лесной дороге, — она шла из Смелижа в Чухраи с полными сумками, — и когда я остановил машину и предложил ее подвезти — согласилась.
Как оказалось, Анастасия Михайловна ходила в соседнее село за капустной рассадой. Там народу живет больше, остаются излишки, которыми добрые люди делятся. «Сейчас капусту буду сажать», — радостно говорит она, не переставая меня благодарить за то, что остановился. А когда я назвал несколько имен ее односельчан, то совсем подобрела, и я, пользуясь случаем, попытался напроситься к ней в гости. Но она засмущалась и не пустила.
По ее словам, у нее много родственников как в России, так и на Украине, но соседи говорят, что никто ее не навещает. Так и живет одна, сама по себе.
Возможно по этой причине Анастасия Михайловна ведет скрытный, спрятанный от чужих глаз образ жизни — иной раз не пускает в дом даже односельчан: те стучат ей в окно, а она будто и не слышит. Постучал и я, но и меня она «не услышала». И нечего было бы мне о ней рассказать, если бы однажды я не встретил ее на лесной дороге, — она шла из Смелижа в Чухраи с полными сумками, — и когда я остановил машину и предложил ее подвезти — согласилась.
Как оказалось, Анастасия Михайловна ходила в соседнее село за капустной рассадой. Там народу живет больше, остаются излишки, которыми добрые люди делятся. «Сейчас капусту буду сажать», — радостно говорит она, не переставая меня благодарить за то, что остановился. А когда я назвал несколько имен ее односельчан, то совсем подобрела, и я, пользуясь случаем, попытался напроситься к ней в гости. Но она засмущалась и не пустила.
По ее словам, у нее много родственников как в России, так и на Украине, но соседи говорят, что никто ее не навещает. Так и живет одна, сама по себе.
По ее словам, у нее много родственников как в России, так и на Украине, но соседи говорят, что никто ее не навещает. Так и живет одна, сама по себе.
Про Василия Балахонова мне рассказывали еще до того, как я впервые его увидел. О том, что каждое воскресенье он ездит в районный центр Суземку в церковь евангельских христиан-баптистов (за что его прозвали «Вася-баптист»). Что у него есть две взрослые дочери, одна в Брянске, другая в Мурманске. Что первая жена давно умерла, а со второй он расстался и теперь тоже живет один. И главное — что он делает вкуснейший мед, за которым приезжают даже из других деревень. Но когда мы с ним встретились (в доме у Антонины Ивановны), первое, что он мне сказал, это что меда нет: «Холод стоит, какой тебе мед? Пчел нет». «Как нет, Василь? Я слышала — так летели, аж гудели», — вступила в разговор Антонина Ивановна. Но оказалось, что это были «чужие пчелы», не чухраевские.
Тем же вечером, проходя мимо дома Василия, я увидел его на крыше, прилаживающим новую телевизионную антенну (в старую угодила молния).
Тем же вечером, проходя мимо дома Василия, я увидел его на крыше, прилаживающим новую телевизионную антенну (в старую угодила молния).
Мы разговорились, и Василий рассказал мне свою историю о том, как пришел в баптистскую церковь. Тогда ему исполнилось 35, он работал шофером в колхозе, и как-то во время весенних полевых работ одна женщина дала ему Новый завет. Он пролистал его и нашел там такие слова: «И кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное.» «Записан ли я в эту книгу? — подумал тогда Василий. — И кто в нее записывает?» И так его эта мысль проняла, что аж до слез. Пришло сильное желание помолиться. Тогда он встал прямо перед машиной на колени и стал просить у Бога прощения за свои грехи.
Позже, осенью, Василий впервые попал на служение в баптистскую церковь, и с тех самых пор бросил пить, бросил курить и уже почти 30 лет как продолжает посещать службу: «Бог изменил мое сердце, жизнь мою изменил.» На мой вопрос, почему он выбрал именно баптистскую веру, Василий ответил: «Там истинное учение. А православие не учит Библии.» А через некоторое время, когда мы уже прощались, добавил: «Приезжай через месяц, медку покушаешь.»
Позже, осенью, Василий впервые попал на служение в баптистскую церковь, и с тех самых пор бросил пить, бросил курить и уже почти 30 лет как продолжает посещать службу: «Бог изменил мое сердце, жизнь мою изменил.» На мой вопрос, почему он выбрал именно баптистскую веру, Василий ответил: «Там истинное учение. А православие не учит Библии.» А через некоторое время, когда мы уже прощались, добавил: «Приезжай через месяц, медку покушаешь.»
Кроме трех коренных жителей деревни, есть в ней и новые лица. Шесть лет назад сюда из Москвы переехала жить Ирина Птицина. Много ли вы знаете людей, которые бросили обустроенную жизнь в большом городе ради жизни в глухой деревне? Ирина, бывший юрист, из таких. «Моя жизнь — это один сплошной проект», — говорит она. Родившись на Байкале, она признается, что ее всегда тянуло в заповедные места.
Однажды она решилась осуществить главный проект своей жизни: поселиться в деревне и заняться тем, к чему лежит ее душа. Душа лежала к природе, к народным традициям, к собирательству. Но она понимала, что одной ей такую жизнь, требующую постоянного физического труда, не потянуть, и решила этот вопрос в свойственной ей деловой манере: дала объявление Вконтакте о поиске партнера, подробно описав, какой мужчина ей нужен. Так она нашла Вадима, жившего тогда в Суземке. Они вместе отправились в путешествие по деревням, и когда приехали в Чухраи, то поняли, что это то самое место, в котором им хотелось бы жить. Вместе построили дом, вместе устроились работать в заповедник (менее чем в 2-х километрах от деревни находится кордон «Старое Ямное»).
Вадим продолжает там работать инспектором и сегодня, а Ирина нашла себе другое занятие: в одном из старых домов, выкупленных ими у наследников бывших жильцов, она создает музей деревенского быта. Впервые музей открылся в 2018 г., но в момент моего приезда в нем шел ремонт и готовилась новая экспозиция. Кроме того, Ирина организовала центр реабилитации диких животных «Лесной дом», который начался с малышки-косули, переданной ей на воспитание коллегами из заповедника. А затем создала еще и мастерскую «Лесная сказка» по производству натуральной косметики и декоративных изделий из дерева. Благодаря всему этому, у Ирины, как и у других жителей деревни, тоже появилось свое прозвище — «Лесная фея».
Вадим продолжает там работать инспектором и сегодня, а Ирина нашла себе другое занятие: в одном из старых домов, выкупленных ими у наследников бывших жильцов, она создает музей деревенского быта. Впервые музей открылся в 2018 г., но в момент моего приезда в нем шел ремонт и готовилась новая экспозиция. Кроме того, Ирина организовала центр реабилитации диких животных «Лесной дом», который начался с малышки-косули, переданной ей на воспитание коллегами из заповедника. А затем создала еще и мастерскую «Лесная сказка» по производству натуральной косметики и декоративных изделий из дерева. Благодаря всему этому, у Ирины, как и у других жителей деревни, тоже появилось свое прозвище — «Лесная фея».
В ближайших планах Ирины сделать при музее гостевой дом, в котором приезжие могли бы остановиться и прикоснуться к прошлому: готовить в русской печи, пользоваться старинными предметами из коллекции музея.
Местные жители в новых соседях души не чают. «Ой, хорошие они люди, — говорит Антонина Ивановна. — Обращаешься к ним, когда надо куда подъехать или что загадаешь, хлебушка там, масла, сахару, таблеток — никогда не откажут, крепко добрые люди. Бог послал нам сюда людей таких»
Игоря Петровича Шпиленка, основателя и первого директора заповедника «Брянский лес», называть приезжим можно только с большой натяжкой — он поселился в Чухраях еще 30 лет назад и давно стал здесь своим. Сначала жил на заброшенном тогда кордоне, потом переехал в саму деревню. Его вклад в то, что деревня продолжает жить, сложно переоценить. Лесная дорога в Смелиж, после развала колхоза превратившаяся в болото, в котором порой застревал даже гусеничный транспорт, стала вновь проездной именно благодаря его усилиям. Если нужна техника вспахать огород или любая другая помощь — тоже обращаются к нему. У него самое большое в селе хозяйство: он содержит не только кур, но и гусей, коз, пчел и даже лошадей.
Игорь Петрович известен далеко за пределами этих мест, и не только благодаря своей работе по созданию заповедника «Брянский лес». Он профессиональный путешественник и фотограф-натуралист, автор нескольких фото-книг, в том числе двухтомника, посвященного заповедникам России (итог его четырехлетней авто-экспедиции). Поэтому, дома его часто не бывает. Но мне повезло его застать, пусть и совсем ненадолго. Единственное, о чем я жалею, это о том, что рамки этой статьи не позволяют рассказать о нем подробней. Впрочем, для этого не хватило бы и книги.
Деревне Смелиж в плане коммуникаций повезло больше, чем Чухраям — после многолетних обращений местных жителей во всевозможные инстанции, сюда, наконец, провели асфальтовую дорогу, а в 2012-м — и долгожданный газ. Во время войны Смелиж считался партизанской столицей, рядом с ним находился главный штаб объединенных партизанских отрядов брянских лесов, аэродром и госпиталь (сейчас там установлен мемориал, посвященный партизанам и летчикам). В 2015-м году деревня получила звание «Населенного пункта партизанской славы».
Но в остальном Смелиж постигла та же участь, что и Чухраи: после закрытия колхоза молодежь покинула эти места, поля заросли, закрылась школа-четырехлетка, а в 2015-м — и единственный магазин.
Но в остальном Смелиж постигла та же участь, что и Чухраи: после закрытия колхоза молодежь покинула эти места, поля заросли, закрылась школа-четырехлетка, а в 2015-м — и единственный магазин.
Семнадцать лет в этом магазине проработала Екатерина Ивановна Гуторова. Так же, как Антонина Ивановна в Чухраях, она — главный хранитель традиций этого места. Всех знает, всех привечает — что своих, что приезжих. «Она никогда не выпустит человека, чтобы не накормить. Кто в хату — она скорей: садитесь, ешьте», — говорит о ней Антонина Ивановна. У них много общего. Екатерина Ивановна тоже рано осталась без мужа и одна вырастила двоих детей, сына и дочь. Одна продолжает вести свое хозяйство, или как она говорит — «в одни руки».
Разговаривая с Екатериной Ивановной, я узнал, что названия многих предметов в этих местах часто отличаются от общепринятых. При этом некоторые из них в разных деревнях называются по-разному, даже в таких близких как Смелиж и Чухраи: «У нас схóдцы (или крыльцо), в Чухраях — гáнки; у нас прут, там — дубéц». Тяпку в Смелиже называют капани́цей, сарай — пу́ня (или пу́нька), коровий колокольчик — балабо́нка. В речи часто встречаются и заимствования из украинского языка — сказывается близость границы.
 |  |  |  |  |
Екатерина Ивановна рассказала, как жители села решают свои насущные бытовые вопросы. В ближайший крупный поселок, Суземку, можно добраться на автобусе, который ходит три раза в неделю: во вторник, пятницу и воскресенье. Ездят в основном в больницу, в церковь, в гости к родственникам. Скорую помощь, пожарных тоже вызывают из Суземки. По вторникам приезжает автолавка с продуктами, а в четверг и воскресенье отдельно привозят хлеб.
По ее словам, коренных жителей в деревне сейчас живет не больше 30-ти человек. Многие из них вернулись из дальних мест, таких как Сургут, Тында, Мурманск.
По ее словам, коренных жителей в деревне сейчас живет не больше 30-ти человек. Многие из них вернулись из дальних мест, таких как Сургут, Тында, Мурманск.
Лариса Ивановна Синявская вернулась в родную деревню из Хабаровска. Участок, на котором находится ее дом, примыкает прямо к реке, которую она очень любит и чувствует себя ее настоящей хозяйкой.
Реку — приток Неруссы — местные жители называют Кривой, хотя на картах этого названия не найдешь. Раньше Нерусса подходила к самой деревне, но за последние несколько десятилетий отодвинулась от нее больше, чем на километр.
Рыбалка здесь не запрещена, но Лариса Ивановна с присоединившимся к ней внуком Екатерины Ивановны Владиком то и дело проверяли силки и рыболовные сети, поставленные другими рыбаками, чтобы выпустить на волю попавших в плен мальков. Заодно был спасен неудачно выпрыгнувший из воды на лист кувшинки щуренок, охотившийся за рыбой. Ему повезло, что хозяйка реки проверяла в это время свои владения.
Рыбалка здесь не запрещена, но Лариса Ивановна с присоединившимся к ней внуком Екатерины Ивановны Владиком то и дело проверяли силки и рыболовные сети, поставленные другими рыбаками, чтобы выпустить на волю попавших в плен мальков. Заодно был спасен неудачно выпрыгнувший из воды на лист кувшинки щуренок, охотившийся за рыбой. Ему повезло, что хозяйка реки проверяла в это время свои владения.
Судьба Чухраев и Смелижа не уникальна, в соседних деревнях все то же самое: колхозные земли давно заросли, фермы разрушены, работа практически отсутствует. Рассчитывают ли местные жители на то, что когда-нибудь сюда вернется сельское хозяйство и животноводство? Нет, каждый из них полагается только сам на себя. Но несмотря на это, никакой безысходности в разговорах с ними не ощущается. Лес, река, богатый животный и растительный мир этих мест делают жизнь здесь самодостаточной. А после создания в 1987 году заповедника «Брянский лес» (в 2001-м году ему был присвоен статус биосферного заповедника) появилась перспектива экологического и туристического развития этой территории, и сейчас его посещают не только жители Брянской области, но и других регионов России (по данным заповедника, только в первом полугодии этого года было зарегистрировано более 8 тысяч посетителей).
Заповедник так же вносит свой вклад в сохранение исторического прошлого. Так, на территории его центральной усадьбы была создана экспозиция исторических деревянных изделий местных мастеров, а рядом, в сосновом лесу, — музей наличников. Наличники были собраны с опустевших и полуразрушенных домов деревень, которые окружают границы охранной зоны заповедника — как память об уходящем крестьянском быте и о людях, которые здесь жили раньше. Помимо Чухраев и Смелижа, это деревни Красная Слобода, Берёзовка (Чернь), Теребушка, Герасимовка и Ямное.
Но история — это не только про прошлое, это и про сейчас. Благодаря героям этого рассказа и другим неравнодушным людям — местным жителям, волонтерам, сотрудникам заповедника — лесные деревни Чухраи и Смелиж продолжают писать свою историю.
За прошедший год обе деревни успели осиротеть: ушли из жизни сразу несколько героев истории — Настя Шаморная, Василий-баптист и Екатерина Ивановна. Коронавирус добрался и до этих глухих мест, а происходящие сегодня события (эти места находятся в непосредственной близости от российско-украинской границы) лишили покоя оставшихся жителей.
