Артисты, ставшие депутатами; фильмы, снятые с полки; рок-музыка, вышедшая из подполья на стадионы — этим запомнилось правление последнего генсека ЦК КПСС и первого президента СССР Михаила Горбачева. RTVI поговорил с режиссером Александром Сокуровым, актером Олегом Басилашвили и рок-певицей, продюсером Джоанной Стингрей, ставшими свидетелями эпохи Горбачева, о влиянии, которое он оказал не только на культуру, но и на жизнь людей в целом.

Александр Сокуров, кинорежиссер

«Я лично Горбачева видел ровно один раз — на расширенном заседании Политбюро ЦК КПСС пригласили 11 деятелей культуры. В дальнейшем я, уже встречаясь с Ельциным, предостерегал его от чрезмерного оптимизма и надежд, связанных с переменами, — вспоминая, в частности, то самое заседание на Старой площади. Ельцина мои предостережения раздражали.

В 1988 году на экраны вышел мой фильм “Дни затмения” — в отличие от предыдущих картин, он не был положен на полку цензурой, а вышел в прокат. И, как человек и гражданин, конечно, я благодарен ему за то, что он успел сделать.

Это единственный человек, появления которого мы ждали и связывали определенные надежды — и эти надежды полностью оправдались. Все, что он мог и хотел сделать, он, по-моему, сделал. Я говорю, конечно, в первую очередь о вдруг возникшем, я бы сказал, “демократическом настроении”. Поддержке той части общества, которая ориентируется на демократию — по моим ощущениям, она и составляла, и составляет не более 2 процентов населения. Остальной части общества демократия не нужна, оттого и Горбачев не всегда понятен.

И культуры упомянутый мной вектор перемен касался в первую очередь — она выиграла от перемен больше чем политика, в которой, конечно, были совершены ошибки. Другое дело, что он не мог их не совершить. У меня есть ощущение, что к такому масштабу политической и государственной работы он просто не был готов».

Олег Басилашвили, народный артист России, депутат Первого съезда народных депутатов СССР

«С сердечной болью расстаюсь с человеком, с которым сегодня прощается весь мир. Человеком, изменившим историю всего человечества. Государство, угрожавшее всем вокруг себя и мыслившее себя находящимся в кольце врагов, вдруг обернулось своей светлой стороной. И мы стали дышать в надежде на воздух свободы, который нам дало присутствие на нашем политическом горизонте Михаила Сергеевича Горбачева.

Никогда не забуду Первый съезд народных депутатов, делегатом которого я был. На этом съезде проявились все таланты и смелость российского, советского народа. Люди стали говорить открыто, говорить правду; ушел страх расплаты за те предложения, которые они выдвигали, или ту критику, которую они высказывали. Свобода слова, свобода прессы, дружба, попытка наладить добрые отношения и с Соединенными Штатами, и с другими нашими соседями — вот чем запомнится Михаил Сергеевич.

Да, недоброжелатели его во многом обвиняют, но его дело так или иначе было продолжено, и обратить вспять инициированные им перемены в данный момент почти невозможно. Преклоняюсь перед его памятью. Царствие небесное Михаилу Сергеевичу».

Джоанна Стингрей, рок-музыкант, автор книг по истории русского рока и продюсер проекта «Red Wave»:

«Я понимаю, что, если бы не Горбачев, у меня бы просто не вышло ничего из того, что удалось сделать в 1980-х. Да, при Горбачеве [в 1986] мне на некоторое время отказали в визе после того, как я вывезла на Запад и издала записи ленинградских рок-групп [под общим названием «Red Wave»]. Но, думаю, при любом другом правителе мне бы никогда не позволили вернуться в Россию, еще бы и посадили в тюрьму.

Если говорить о той части 80-х, которую я провела в России, то эпоха Горбачева оставила у меня, конечно, впечатление большого глотка свежего воздуха.

Он был, конечно, большим вдохновением для своих современников, особенно для той части, с которой общалась я — для музыкантов. Нет, как и все другие прекрасные русские люди, они занимались своими делами, творчеством и наслаждались обществом друг друга. Но я видела, как в результате перемен они делались сильнее, увереннее в себе, с какой надеждой начинали смотреть в свое будущее, как из них уходил страх. Они могли больше не бояться делать то, что они делали. Не только они — даже люди на улицах Ленинграда стали двигаться свободнее, говорить свободнее, держать спину прямее.

Я совсем не политик, и потому не хотела бы оценивать его политическую роль в том, что произошло в Перестройку и после, когда жизнь, вместо того, чтобы становиться все лучше и лучше, стала в России сильно хуже. Жизнь очень многослойна, разнообразна и противоречива — в том числе и та жизнь страны, свидетелем которой я была. Поэтому не хотелось бы давать оценок, чтобы не погрешить против объективности. Одно могу сказать — он был, конечно, визионер. И он точно хотел перемен к лучшему — и делал для этого то, что считал возможным и нужным.

Кстати, и на Западе он воспринимался так же. Простые люди в США, насколько я могу судить, тоже воспринимали его как глоток свежего воздуха. Как “что-то новенькое из Советского Союза”. В нем было что-то очень располагающее, вызывающее доверие, — и он таким и остался в памяти людей здесь.

Я бы сказала, что я чувствую определенную параллель между своей и его деятельностью. Некоторое время назад я попросила Горбачева через его офис прислать мне небольшую цитату для моей книги по истории ленинградского рока — и, к моему удивлению, мне не отказали, и через некоторое время я получила абзац текста! Я, честно говоря, даже жалею, что не набралась смелости и не попросила о личной встрече с ним. Потому что он — моя последняя связующая нить с тем, чем я жила и что я делала в России».