О видах идентичности и проблемах России рассказал в интервью Никите Рудакову на канале RTVI писатель («Пищеблок», «Географ глобус пропил») Алексей Иванов.
— Вы говорили «для русского человека национальная идентичность всегда важнее ценности свободы. Вера, собственность — все что угодно может быть важнее свободы». А как бы вы вообще описали эту национальную идентичность?
— Я говорил не про национальную идентичность, а про идентичность вообще. Идентичности бывают трех видов: по месту жительства, корпоративная, национально-конфессиональная, потому что часто они совпадают нация и религия. И в каждой идентичность есть ценности, через которые происходит самореализация человека. И эта ценность для русского человека всегда важнее, чем ценность свободы. Этим русский человек отличается от европейца. Но при этом русский признает свободу за ценность, хоть и не самую важную, а восточный человек не признает. Поэтому Россия — часть Западного мира, а не Восточного.
— А идентичности пересекаются? Может ли человек быть сразу в трех?
— Конечно. Ну вот представьте, что вы рабочий на Уральском заводе татарин. То есть по корпоративной идентичности вы рабочий, у вас главная ценность — это ценность труда. По национально-конфессиональной — вы татарин, мусульманин. А вот по географической — вы уралец.
— Что тогда будет превалировать?
—Это ситуативно. Зависит от самого человека, от его приоритетов.
— Как с этими идентичностями коррелирует свобода? При каких условиях он выберет работу или быть мусульманином, а не свободу или наоборот?
— Если общество устроено так, что самореализоваться человек может только через главную ценность по идентичности, то это общество скорее всего неправильное. В европейском обществе человек реализуется через свободу, а не через ценность по идентичности.
Например, знаменитые изобретатели паровоза отец и сын Черепановы. Они были крепостными у Демидовых. Хорошо работали, заработали много денег и выкупились на свободу. И что им делать с этой свободой? Вокруг аграрная страна, уехать им некуда, ценят их только в Нижнем Тагиле. И они остались на том же заводе, работая на тех же хозяев, только добровольно. В итоге они не реализовывались через свободу, а только через свой труд. Это неправильно.
— Вот эти три системы идентичности, они исторически сложились у нас? Были в 1817, 1917 и остались сейчас?
— Конечно, они всегда существовали. Как человек начал жить в социуме, так и появились эти идентичности.
— А они как-то связаны с коррупцией? Есть ли у коррупции такие же глубокие корни как у идентичности? Встроена ли она в нас?
— Боюсь, что да. И если коррупцию расценивать как функцию от идентичности, то можно сказать, что коррупция — это свойство крестьянской идентичности с ее культом власти и собственности. Например, для ценности труда коррупция не имеет смысла. Для казачьей тоже. А для крестьянина власть и собственность предполагают наличие коррупции.
Вот когда крестьянскую идентичность натягивают на всю страну, в которой вообще-то существуют разные идентичности, то и получается, что коррупция появляется везде.
— Это удивительно. Когда говорят о коррупции, то представляются чиновники в больших кабинетах с чемоданами денег. Но ведь коррупция идет с самого низа.
— Вспомните Советский Союз. Тогда на всю страну натянули рабочую идентичность с ее культом труда. И вот тогда коррупции было сильно меньше — все трудились.
— В Советское время понятно, зачем натягивали рабочую идентичность. А сейчас зачем натягивают крестьянскую идентичность? Или мы ее сами берем?
— Тут несколько объяснений. Во-первых, идеологию натягивают всегда в том случае, когда есть провалы в экономике. Во-вторых, у нас очень централизованная страна, у нас все потоки стянуты в Москву, а столица — центр крестьянской идентичности. Вина Москвы перед Россией в том, что она натянула свою идентичность на всю страну.
— И что теперь делать?
— Нужна федерализация страны.