Этим летом «Москвариум» представил зрителям шоу-мюзикл на воде «Буря. Остров волшебства» по мотивам пьесы Уильяма Шекспира. В работе приняли участие больше сотни артистов, а композитор Никола Мельников написал музыку, охватывающую множество современных жанров от хип-хопа до электроники. Режиссер мюзикла Юрий Квятковский рассказал в интервью RTVI о постановке, о чувстве собственности у родителей по отношению к детям и о состоянии современного российского театра.
Юрий Квятковский
режиссер
Какое у вас любимое прочтение «Бури» и почему именно оно?
Я с самого детства люблю фильм «Книги Просперо» Питера Гринуэя. Меня невероятно интригует все, что там происходит. Но это такое искусство, недоступное сейчас для всех нас — искусство, которое многих нынешних зрителей задело бы за какие-то чувства. Но мне оно очень нравится.
Как удалось найти исполнителей, которые умеют выполнять сценические трюки?
Кастинг. Долгий и упорный кастинг. Перебирали методом проб и терпения. Это всегда по-разному решается, и иногда так совпадает — у циркового артиста есть от природы артистическая харизма, но он о ней не знает. Вот, например, у нас в составе есть каскадер — он никогда не говорил реплик в кадре, при этом выполняет тяжелые трюки. Мы попробовали поговорить — оказалось, что у него это классно получается. Вот таким образом. Диплом и образование — не играют решающей роли, например, для меня.
Есть ли сейчас публичные фигуры, которых можно было бы, например, назвать Просперо или Калибаном?
Если говорить о Просперо, то это история о чувстве собственности по отношению к своим детям. Главный герой испытывает чувство собственности к дочке и это знакомо любому родителю. Шекспир тем и привлекателен, что точно попадает и в острую тематику, где на кону жизнь, но и в психологические характеры. В данном случае действительно идет анализ родительского эгоизма.
Калибан в этом случае — фантасмагорический персонаж, его надо воспринимать аллегорически. Тут можно рассмотреть темы ревности, служения, рабства — все это соединилось в этом герое. Он, конечно, собирательный образ, а совсем не человек.
Говоря о состоянии российского театра год назад, вы сказали, что он «притих и наблюдает». Изменилось ли что-то за год?
Это, наверное, состояние каждого, кто занимается театром, и оно у каждого свое. Я в большей степени, конечно, говорю о своих ощущениях от этого процесса. Театр может долго наблюдать, глобально — это может быть даже не один год. Чтобы в театре действительно что-то произошло, он должен выйти на новый для себя уровень откровенности. Может быть, это будет связано с появлением новых имен. Старые герои уходят — это очевидно, а новых героев не появляется. Поэтому идет процесс наблюдения, спячки.
Есть ли разница в работе для режиссера между жанрами сказки для детей и сказки для взрослых?
Конечно, какая-то разница есть. Есть юридические аспекты — что мы можем показывать, когда ставим ограничение 12+, 16+, 18+, а что мы не можем показывать. Это — главное, а остальное уже больше относится к тому, кто как в целом работает со сказочной фактурой. Хороший пример — спектакль Андрея Могучего «Счастье», где все зрители чувствуют себя детьми, но при этом невозможно сказать, что он детский. Мне нравится, когда спектакль объединяет родителей и детей, и взрослые разных поколений не делают усилий, чтобы смотреть какой-то примитивный детский спектакль, а по-настоящему включаются в спектакль.
Вопрос — в режиссере, в художнике, у кого какой метод. Тут нужно говорить о чем-то конкретном. Скажу за себя — у меня не меняется. У меня был опыт, когда я ставил для себя, для друзей, для взрослой аудитории, а приходили дети и говорили, что это самый классный спектакль, который они посмотрели.
Мои дети являются для меня лакмусовой бумажкой, и они часто пересказывают достаточно сложные, как мне кажется, сюжеты моих спектаклей и воспринимают их для себя как сказочную историю. Так происходит не со всеми спектаклями, но мне радостно в такие моменты. И я никогда не переключаю какой-то «тумблер» — вот, сейчас мы делаем детский спектакль. Просто придумываю конкретную историю так как мне интересно.
Что вам ближе — понятные широкому зрителю шоу или художественные поиски, имеющие меньший коммерческий потенциал?
Кажется, что правильный ответ для себя надо искать где-то посередине. Мне нравится, когда эксперимент доходит до широкого зрителя, это интересно. Широкий зритель подразумевает какую-то большую форму, много разных постановочных возможностей. Если они попадают в руки неординарных, мыслящих, экспериментирующих людей, то такие возможности играют совершенно невероятными красками. А если возможности попадают в руки банальных людей — смотреть на это грустно.