В России не хватает «маршрутизатора» и «четкого мануала» для психологической поддержки ветеранов СВО и их близких, заявила RTVI клинический психолог Светлана Колобова. Так она прокомментировала призыв депутата Госдумы Сарданы Авксентьевой начать переподготовку психологов для работы с участниками боевых действий.

«Сложно вернуться с войны»

Замглавы фракции «Новые люди» Сардана Авксентьева во время выступления в Госдуме заявила, что участники СВО после возвращения домой сталкиваются с психологическими проблемами, в том числе с «болевыми стрессами», с которыми справиться может далеко «не каждый психолог».

«Наша инициатива была направлена на то, чтобы начать переподготовку практикующих профессиональных психологов для работы с ребятами, которые вернутся со специальной военной операции. Не только с ними, но и с членами их семей, их близкими, поскольку подчас они не знают, как вести себя в той или иной ситуации. Вернуться с войны, в принципе, сложно», — добавила парламентарий.

Авксентьева добавила, что она вместе с коллегой по партии Ксенией Горячевой обратилась в Минздрав России с предложением создать общедоступный перечень психологов, которые могут работать с «болевыми стрессами».

Влад Некрасов / Коммерсантъ

«Мы считаем, что это важная инициатива, она звучит и из уст самих психологов, и мы видим случаи, которые происходят в семьях, поэтому не можем пройти мимо этого сигнала», — сказала депутат.

Она добавила, что они также обратились к главе фонда «Защитника отечества», заместителю министра обороны России Анне Цивилевой.

«Мухи отдельно, котлеты отдельно»

Клинический психолог Светлана Колобова в беседе с RTVI отметила, что та программа переподготовки психологов, о которой говорила Авксентьева, уже «давным-давно работает», а практически все ее коллеги (клинические психологи) уже прошли переподготовку для работы с ветеранами СВО. Она добавила, что сама уже два раза прошла такое обучение — в 2023 году и 2024-м.

«Тут мухи отдельно, котлеты отдельно. ПТСР относится у нас все-таки к группе психических расстройств, и работать с психическим расстройством могут клинические психологи, врачи-психиатры и психотерапевты. В этой связи переподготовку могут проходить только те граждане, которые имеют диплом клинического психолога. И практически все они такую переподготовку прошли. То есть это уже есть, это уже работает», — добавила собеседница RTVI.

Колобова добавила, что в Мариупольском государственном университете, где она работает, и сотрудники всех психологических служб различных вузов «тоже такую подготовку прошли, поскольку ожидали прием студентов, вернувшихся с СВО».

«То есть сказать, что это какое-то открытие Америки, лично я не могу», — уточнила она.

Колобова рассказала, что сейчас психологи работают штатно не только в госпиталях и реабилитационных центрах, но и даже в поликлиниках. Например, в Москве любой, в том числе вернувшийся из зоны СВО человек, который приписан по ОМС к тому или иному медучреждению, может записаться к такому специалисту.

Поэтому проблема не в дефиците психологов, потому что их хватает, а в том, по какой программе они проходили подготовку, уточнила Колобова.

«Вопрос в их квалификации, кто их обучал, как, по какой программе, кто составил программу для обучения? Входит ли в эту программу помощь, в том числе, созависимым товарищам — семье вернувшегося с СВО. Для меня, к примеру, принципиально, чтобы, допустим, жены и матери получали помощь наравне с участником боевых действий. Тут же. И знали, на что обращать внимание, когда он вернется», — добавила она.

Кроме того, продолжила Колобова, есть еще одна проблема — убедить военнослужащего обратиться за помощью.

Дмитрий Рогулин / ТАСС

«Я много с ними общаюсь. Ведь очевидно, что, вернувшись и находясь в каком-то пограничном состоянии, ни к какому психологу этот человек, скорее всего, не пойдет. Просто по факту. Деньги тратить на это точно они не будут — то есть к платным психологам не пойдут. В крайнем случае кто-то отведет. А это, как правило, его некое боевое братство. То, что у нас опробовано с Афганской войны. <…> То есть нельзя рассчитывать, что они самотеком куда-то пойдут», — подчеркнула психолог.

Соответственно, продолжила Колобова, помощь военным и их близким должна быть «устроена централизованно». Например, помощь могла бы оказываться через благотворительные фонды или общественные организации, в том числе через ветеранские, потому что их представители «общаются с командирами, и уж командиры-то знают, кому, возможно, такая помощь потребуется».

«Все эти люди должны быть понятны нам — кто, что. <…> Нужно большее количество современных комплексных реабилитационных центров. Помимо психологов, должны быть реабилитологи, нейропсихологи. Вот у нас выстроился, условно говоря, такой концепт: СВО, военные, ПТСР, психологи», — отметила эксперт.

Но у таких психологов, повторила она, должен быть мультимодальный подход, потому что это «какая-то экстренная помощь, соответственно, это не гештальт, не психоанализ». По ее словам, для участников СВО такие методики, как когнитивно-поведенческая терапия, не подойдут, а «вот гипноз, ДПДГ [десенсибилизация и переработка движением глаз] — да, отлично».

«У нас даже нет сейчас какой-то внятной единой программы, как это должно быть выстроено — от и до. То есть от военного через его подразделение — куда он поедет, есть ли у него семья, нужна ли семье поддержка и какая. Куда он вернется-то? Он вернется в голые стены? У него вообще будет потом работа? Есть ли у него квартира, новая печка и так далее», — отметила Колобова.

«Ушел на крутой вираж после ранения»

В госпиталях, где военные лечатся, нередко бывает хорошая атмосфера, отметила психолог.

«Как правило, там очень хорошая атмосфера: военные дико веселятся, подбадривают друг друга. Как правило, есть какой-то человек, который внезапно оказывает остальным такую помощь. Самопомощь — это прекрасно. Психологи там тоже есть», — сообщила Колобова.

В реабилитационные центры попадают те, кто «ушел на крутой вираж после ранения», рассказала она.

«Когда пришло осознание, что нет ног, и пока идет протезирование, а оно может идти долго, и, собственно, люди по-разному к этому адаптируются. У людей разные психологические моменты бывают. Там тоже есть психологи», — добавила эксперт.

Поэтому в России на самом деле в этом направлении «все есть», но «не хватает какого-то условного маршрутизатора — “кто на ком стоит”», пояснила Колобова.

«Чтобы родные знали, чтобы у них прямо на бумажке было написано: “Вот — мой волонтер Вася, с которым я могу связаться, если я ничего не понимаю, вот — дежурный психолог на линии телефона, куда я могу позвонить, вот — психолог, которому я могу позвонить по поводу детей, которые стали плохо себя вести”. Эта помощь не может быть не комплексной и не мультимодальной», — подчеркнула эксперт.

Кроме того, для эффективной реализации такой программы не хватает информационного сопровождения, уточнила она.

«Условно говоря, это не должно работать через чат-поддержку. Не в том смысле, что не должны работать телеграм-каналы самопомощи или поддержки, но сейчас люди выясняют друг у друга, а должен быть четкий мануал: куда, в каком случае им обращаться. И этот телефон должен работать. Говорил же президент о том, что к каждой семье военнослужащего будет прикреплен волонтер. Вот где этот волонтер? Этот волонтер Вася, прекрасный человек, который отведет нашего ветерана к психологу?» — резюмировала собеседница RTVI.