«Нельзя биться за то, сколько будет гендеров». Футуролог Данила Медведев о том, как придумать новый проект будущего

В 2022 году произошло много важных событий, в корне изменивших образ будущего, который культивировался в обществе и научной среде с 90-х годов. «Конец истории» не наступил, мир вновь оказался разделен на разные враждующие лагеря. В этих условиях происходит разрыв как логистических цепочек, так и цепочек обмена информации. О том, почему специалисты не смогли спрогнозировать такое развитие событий и каким может стать новый образ будущего, RTVI рассказал футуролог Данила Медведев.

Окончательно ли умер проект будущего последних 30 лет

Происходящее сейчас — это два разных удара по модели будущего из светлых 1990-х. Она была построена на двух основах. Одна — это подтверждение научно-технического прогресса с помощью закона Мура, интернет-бум и стремительное развитие компьютеров, смартфонов и так далее. А вторая часть подразумевала концепцию «плоского мира» — то есть глобализации, которая убирает все расстояния. Когда, благодаря в том числе компьютерным технологиям, мы, например, можем делать стартап на китайском рынке, находясь в Америке. Мы можем работать, заниматься программированием, сайтами, блогами, или чем-нибудь еще из любой точки мира.

Эта концепция была очень хорошей и красивой. В 1990-е и двухтысячные годы на нее все делали ставку, и мы понимали, что это работает. В Белоруссии был создан парк высоких технологий, который дал миру, в том числе такие прекрасные проекты, как «Мир танков». Наши российские компании ABBY, «Касперский», Яндекс работали на глобальном рынке, совершенно не беспокоясь по поводу того, российские они или нидерландские, или какие-нибудь еще.

Но сначала произошло определенное замедление технологического прогресса. То есть выяснилось, что даже в области компьютеров мы ничего прорывного за последние 10-15 лет не получили. И даже то, что мы получили перед этим — смартфоны и социальные сети, — это вовсе не такое благо, как изначально казалось. В результате появилась масса людей, которые проводят до десяти часов в день перед экранами. Мы получили фейковые новости, разделение общества на совершенно независимые части, готовые устроить гражданскую войну. И все это благодаря изменению модели потребления информации.

Ту же Википедию, которая когда-то воспринималась как победа глобализации, свободы и демократии, сейчас возглавляет женщина с большим опытом работы на американские спецслужбы. И большую часть Википедии редактируют примерно 500 человек. То есть вместо той старой модели интернета как места для свободы, мы получили нечто новое.

То же самое произошло с экономической глобализацией. Если вначале казалось, что это действительно некое чудо, которое позволяет вытащить из бедности такие гигантские страны, как Китай и Индия, то сейчас стало понятно, что она представляет собой продолжение колонизации. Империализм, глобализация — это все на самом деле части одного процесса, цель которого — вытащить ценности из одной страны и перетащить их в другую.

Например, когда американцы радостно рапортовали, что у них снизились выбросы парниковых газов за последние несколько десятков лет в разных штатах, на самом деле это произошло за счет того, что наиболее грязное и вредное производство они просто перенесли в Китай. И у Китая, соответственно, выбросы парниковых газов скакнули до небес.

Дальше происходит откат глобализации, когда все страны понимают, что теперь нельзя доверять своему противнику. Государств, которые могут технологически позволить себе независимость, в мире всего шесть: Германия, Южная Корея, Китай, Япония, США и Россия. И получается, что вместо одной пирамиды, где сверху был британо-американский финансовый капитал, мы имеем совершенно иную картину.

К тому же по проекту будущего 1990-х нанес удар неожиданный для обывателей, но абсолютно предсказуемый для экспертов энергетический кризис. Еще в 2019-21 годах, до начала спецоперации, началось постепенное снижение добычи углеводородов и, соответственно, скачки цен на них. Это будет происходить и в 2023 году, и далее. Какое откровение! Оказывается, экономика зависит от энергии.

Что будет дальше — это отдельный, очень интересный вопрос. Какие и у кого есть технологии, альтернативы ископаемому топливу, и какие из них действительно реальны? На публику все руководители западных стран рассказывают хорошую и красивую историю о том, что инвестиции в зеленую энергетику приведут к решению всех проблем и независимости от российского газа. Но понятно, что не у всех это одинаково хорошо получится.

Если посмотреть на карту мира, то становится понятно, что есть такие страны как Норвегия, обладающие прекрасным гидроэнергетическим ресурсом — да и заодно месторождения нефти у них под боком. А есть страны, положение которых похуже. Например, это какая-нибудь Австрия или Швейцария, у которых, естественно, нет доступа к изобилию источников энергии.

В целом это системный кризис — нельзя справиться только с климатическими проблемами, не разобравшись, например, с технологической сферой. И пока никто не может предложить действенное его решение. У меня есть подозрение, что никто из существующих игроков это сделать и не сможет, потому что здесь мы видим еще и кризис управления. Государства решают задачи того масштаба, который им не под силу.

Допустим, российское государство достаточно эффективно управляется, чтобы более-менее обеспечить развитие космической или атомной отрасли. Американцы производят чипы для IT. Но при этом в других областях, — например, в промышленных, — у них просто нет своих разработок. Они есть в Германии, в Корее, в Японии.

То, о чем я говорю, практически нигде никогда не обсуждается в комплексе. Всегда обговариваются только какие-то отдельные части этого системного кризиса. А справиться с ним можно только если видеть всю картину в целом.

Можно ли сейчас нарисовать позитивный образ будущего

Светлое будущее в целом никуда не делось. Оно воспринято и интернализировано молодым поколением. Мы более-менее поверили и согласились, что ждем от будущего роботов, продления жизни, освоение Марса, создание искусственных конечностей, успехов генной инженерии, виртуальную реальность, интерфейсы мозг-компьютер.

Я думаю, что в ближайшие 10-20 лет откат нам не грозит. Над этой моделью хорошо поработали и футурологи, и писатели, и популяризаторы науки, и сами ученые. В целом он верна. Тут вопрос только в том, когда будут эти «подарки» — в этом году или в следующем. С технологическим прогрессом очень похожая ситуация. Эти самые «подарки будущего» в перспективе есть, но не факт, что мы к ним придем прямо сейчас.

Есть много концепций будущего. Например, solar punk — то есть попытки как-то описать «зеленое» кооперативное сельскохозяйственное будущее, где все сделано не из пластика, а из возобновляемых переработанных материалов. А мы все, вместо того, чтобы ездить на машине, будем ходить пешком или ездить на велосипеде или скутере.

Если мы посмотрим в прошлое, на историю, то увидим, что идеологи создания образа будущего всегда находились наверху. Ту же самую глобализацию популяризировали первые лица государств, представители Всемирного банка, научных фондов и так далее. А сейчас все боятся взять на себя ответственность за это.

С футурологами тоже есть проблема. Многие из них начали свою работу на заре футурологии в 1960-е — 1970-е годы. Они уже состарились, кто-то их них даже умер. И те, кто есть сейчас, скорее видят себя больше консультантами или популяризаторами, чем общественными деятелями. Тут нужны люди масштаба Солженицына, Маргарет Тэтчер или Ленина — неважно, из какой области. Это должен быть человек и с очень большим социальным капиталом, и с готовностью его использовать, чтобы нести правду-матку в своем понимании.

Сейчас этого нет совсем. Да, было осеннее выступление Владимира Путина, где он, скажем так, раскрылся и начал ругать прогнившую систему колониального капитализма. Но если взять его последующие речи, то он эту тему развивать не стал.

Сказав «А», надо говорить и «Б». Ладно, если ваш капитализм прогнил, значит, мы либо идем вместе с товарищем Си и строим «Один пояс, один путь», либо у нас должна быть какая-то своя концепция. Но какая? Есть ЕврАзЭС, есть БРИКС, но при этом ни в одной, ни в другой организации нет никакой концепции построения будущего.

На самом деле, это связано просто с непониманием того, что целеполагание будущего ничем не отличается от любой деятельности. Она построена на определенных процессах, определенных правилах. Невозможно, допустим, сделать телеканал, написать книжку, или снять сериал, если не понимать процесс их создания. А в отношении образа будущего все думают, что он откуда-то возьмется сам.

Насколько важен разрыв научных связей в многополярном мире

Я думаю, что иные пути были всегда. Идея о том, что чем больше мир, чем больше в нем связей, тем лучше все это работает — идеалистичная и несколько манипулятивная.

Возьмем, скажем, историю с управлением наукой. Есть идеологизированный тезис, согласно которому чем больше ученых и чем свободнее между ними идет информационный обмен, тем будет лучше, потому что идеи сочетаются одна с другой случайно. Из этого следует, что нам нужно искать как можно больше точек соприкосновения, а поэтому прочь все эти барьеры! Да здравствует свобода научного поиска, свобода научных поездок, проведения конференций по всему миру! Ведь ученые, инженеры или стартаперы таким образом обменяются своими идеями и что-то из этого да получится.

Но обмен идеями, насколько я это понимаю, происходит далеко не случайно. Ведь мы все знаем, что необходимы такие структуры, как университеты, лаборатории, технопарки. Мы не очень понимаем, как они работают, но интуитивно осознаем, что нельзя ученого просто выпустить в казахские степи и сказать: иди, с кем встретишься, с тем и делай лабораторию! Мы понимаем, что как-то нужно всех их собрать, и речь идет не о том, чтобы собрать ученых физически в одном месте.

Поддержание эффективной работы этой системы требует совершенно других инструментов управления. Сейчас наука практически во всем мире, даже в России, даже в Китае построена на либерально-рыночных принципах, на идее грантовых конкурсов. Буквально идеалом считается отсутствие стратегического планирования и комплексного целеполагания. Пусть, мол, ученые случайным образом формируют заявки, а «идеально честные» и «идеально умные» эксперты будут их оценивать и выдавать гранты. То есть буквально предполагается, что в этой системе нет ни коррупции, ни когнитивных ошибок, которые мешают ученым адекватно оценить новую идею.

Для того, чтобы решить проблемы, которые перед нами стоят, и вернуть цивилизацию на правильную траекторию, необходимо совершенно другое управление наукой, чем то, которое есть сейчас. Это потребует отказа от старой модели, признания того, что мы ошиблись.

В России мы пытались в последние 10-15 лет провести реформу научной сферы, ориентируясь на цитируемость статей, индекс Хирша и западные журналы, не понимая, что нет особой разницы, какую коррумпированную систему учета научной работы мы используем — нашу российскую или западную. Вопрос только в том, кому мы платим за ее обслуживание. Отказаться от такого ориентира — это большое смелое решение, которое вряд ли кто-то сможет сделать. Это ведь действительно вопрос масштаба личностей, которые руководят министерствами, академиями наук, государственными корпорациям — такими, как Ростех, Росатом.

Много в них найдется людей, которые готовы к таким решениям? Способны они выкинуть этот индекс Хирша на помойку, вместе с грантами и конкурсами, и делать что-то другое? Или вернуться к модели, которая была в Советском Союзе, то есть с шарашками, с ценными указаниями от Сталина и так далее? Либо вообще придумать новую модель, которая будет учитывать то, как вообще работают мозги у ученых и то, как можно соединять их мышление, например, с искусственным интеллектом для того, чтобы решать более сложные проблемы на новом уровне?

Но сейчас никто такую задачу не ставит. Не только в России, а вообще в мире все продолжают заниматься «ритуальной наукой».

Подтолкнут ли военные действия научно-технический прогресс, как это было во времена холодной войны

1960-е и 1970-е были уже началом краха научной системы, просто он наступал на протяжении 40-50 лет, очень медленно. Вся научная система, которую мы сегодня имеем, была создана по сути американским ученым Вэниваром Бушем в 1945-м году. Он руководил исследованиями, потом стал советником президента, и его во время войны назначили руководить всеми лабораториями, включая Манхэттенский проект. Все было под ним.

В конце войны президент сказал ему: послушай, а чего мы теперь будем делать с этой всей наукой, которую мы создали в военное время? Буш написал свой манифест «Бесконечные границы науки», в котором по сути рассказывалось как она должна функционировать.

После Второй мировой войны государства начали экстенсивно развивать науку, то есть вливать в нее новые ресурсы. Но они не подумали о том, как этими ресурсами ее не отравить. В результате в науку пришло очень много людей, но не таких талантливых и не таких мотивированных, как ученые 1920-х — 1930-х годов.

Параллельно с этим развивалась современная демократическая модель, говорящая нам о том, что все люди одинаковы. Соответственно, получилось, что этих гениальных ученых, которые выполняли очень большую и очень важную роль, уравняли с обычными карьеристами, которые пришли просто чтобы защитить свою кандидатскую и докторскую.

Сегодня мы попали в ситуацию, когда в науке гениальных мыслителей практически нет. Более того, есть официальная позиция, согласно которой современная наука — это наука больших коллективов. Поэтому давай-ка не высовывайся, ты ничем не лучше остальных. Мы тебя можем заменить, а незаменимых у нас нет. Тем более что наша задача — это не научные прорывы, а отчеты и публикации.

Вот взгляд на нынешние проблемы, на прогресс, на образ будущего, который связан с вечной холодной войной интеллектуалов и масс. Вопрос состоит в том, есть ли у мыслителей возможности реализовывать свои свой интеллект, свое воображение и насколько это востребовано. Сейчас с этим не очень.

Повлияет ли на прогресс разрыв мировых логистических цепочек

Повлияет, но не совсем в контексте цепочек поставок или логистических цепочек. Вспомните, как контейнеровоз Ever Given заблокировал собой Суэцкий канал. Это показывает нам хрупкость глобализации. Нам, конечно, говорят, что глобализация хрупка, но именно она обеспечивает все наше потребление и в конечном счете выживание.

Здесь правильный вопрос состоит в том, кто может производить оборудование, с помощью которого мы производим другое оборудование. Машиностроение, сложная робототехника, производство чипов — вот что важно. Как я уже говорил, существует шесть стран, которые могут построить такие технологические цепочки.

Россия при желании может производить пассажирский реактивный самолет вообще без внешнего участия. Да, сейчас, может быть, мы и используем зарубежные компоненты, потому что это выгоднее и эффективнее, но, в принципе, у нас есть все необходимое для того, чтобы этот самолет летал. А, например, Эстония, Казахстан или Иран такой самолет сделать не могут, по крайней мере класса Superjet.

А вот Южная Корея при желании сможет. Samsung совершенно спокойно справится с задачей сделать реактивный самолет, и если будет нужно, практически с нуля. Но стран, которые способны на такое, в мире единицы.

Вторые важные цепочки — энергетические. Куда и какие потоки энергии идут, — прежде всего, от углеводородов и ядерного топлива. И тут даже важны не столько цепочки, сколько то, как они меняются от года к году, как изменяется добыча этого топлива в разных регионах.

Здесь мы совершенно точно говорить о том, что в ближайшие 15 лет добыча углеводородов пройдет свой пик — да это уже произошло в случае со многими месторождениями. Значит, эти потоки будут пересыхать и останавливаться. Что будет происходить дальше — это вопрос, который касается и социума, и экономики, и техники, и всего остального. И на него нет никакого адекватного ответа.

Вот собирались сейчас руководители разных стран в Египте на очередную климатическую конференцию. И видно, что четкой общей модели относительно того, что нужно делать, у них не существует. Все предпочитают жить в плену иллюзий и рассказывать электорату о том, как все будет хорошо. Они хотят, чтобы все эти будущие проблемы коснулись кого-то другого.

Возьмем, допустим, Казахстан. Зачем Назарбаеву было рассказывать про проблемы, когда он уйдет на пенсию и отдуваться за него будет Токаев? Хотя надо сказать, что Назарбаев говорил о климатических проблемах еще в начале двухтысячных годов, то есть 20 лет назад. И он призывал ООН разработать единую глобальную энергетическую стратегию. Разобраться в том, сколько есть нефти, сколько урана, сколько других ресурсов. Но ему не вняли, и от всего этого осталась только пропагандистская часть.

К чему стоит стремиться миру и России

Главное, что требуется от образа будущего, это ответить на вопрос, кто стоит у руля, кто главный. Потому что пока мы с этим не определились, то никуда не продвинемся. Если всем заправляет рынок, тогда никакого образа будущего быть не может. Если главный — капиталист или финансист, то опять-таки для всех остальных нет будущего.

Надо четко осознать, какое у нас общество — рабочих и крестьян? Интеллигенции? У нас демократия или аристократия? И в рамках этого нужно еще дать ответ на вопрос о том, что мы хотим делать. Преодолеть кризис? Выйти на траекторию человечества к сингулярности? Или, может быть, мы хотим спасти природу? Это настолько разные траектории и настолько разные образы будущего, что выбрать между ними нельзя, пока мы не размежуемся, по Ленину.

Чего хотят жители Африки? Может, они хотят, чтобы их просто не выжгло глобальным потеплением и они не умерли с голоду. Тогда надо четко сформулировать образ будущего для Африки. Нужно признать не только многополярность в управлении, но и то, что образы будущего могут быть разные, и между ними уместна некоторая конкуренция.

Я лично считаю, что нужно переводить управление развитием экономики и техники на централизованное планирование. Нужно назначать умных людей, чтобы они разруливали весь этот кошмар, в котором мы оказались. Тогда мы сможем лет за 20-30 действительно выйти из кризиса и перейти к развитию. Сможем начать строить утопию для обывателя на основе возобновляемых источников энергии, на циркуляции экономики и параллельно развивать науку, чтобы двигаться в трансгуманистическое будущее.

Рынок с этим не справляется, потому что всегда ориентируется на краткосрочный результат. И пока есть возможность эксплуатации ресурсов, рынок будет их выкачивать, а потом скажет «ой, все!».

Что касается России, то тут, с одной стороны, мне не хотелось бы, чтобы мы растратили впустую оставшийся у нас ресурсный потенциал, который гарантирует нам относительно безопасные 20 лет. Если говорить о ценностях, тут многие намекают, что мы можем попытаться взять на себя глобальную планетарных миссию, предлагая образ для планеты в целом. Нести добро, правду и так далее.

Но тут вопрос, как обычно, упирается в личность. Как в тех, кто находятся в рядах российской элиты, при власти, так и в тех, кто совершенно отделены от нее. Неочевидно, кто способен собрать это красивое будущее и как-то его рассказать и придумать.

В целом же эта проблема актуальна и для всего мира: недостаток пассионарности и людей, которые мыслят масштабно. Но я надеюсь, что у нас все-таки есть еще немного времени, чтобы допридумать и дорассказать это будущее. А дальше я уверен, что широкие массы с удовольствием подхватят хорошую и красивую историю.