Нужна ли обязательная вакцинация, чем цензура в США отличается от цензуры в России и как советская ментальность влияет на авторитаризм? Ответ на эти и многие другие вопросы дал журналист Владимир Познер в эфире программы «Вы держитесь» с Марианной Минскер на RTVI.

Об обязательной вакцинации. «Я не хочу платить налоги за тех [людей], которые болеют, и за мой счет потом их лечат. И я удивляюсь мягкости, с которой мы относимся к этому вопросу, [в стране], где ко многому очень жестко относятся, а тут вдруг вот такая непонятная для меня толерантность, гораздо большая, чем, скажем, во Франции или в Германии, или в Англии. <…> Когда речь идет о здоровье, есть вещи, которые мы делать обязаны. Например, наших детей не примут в детском саду, если у них нет набора определенных вакцин, против кори и так далее. Это нас не спрашивают».

Сам Познер вакцинировался «Спутником V» и «Пфайзером» и, по собственному признанию, перенес обе прививки «одинаково незаметно».

Про американских антипрививочников. «Это трамписты, конечно. Это в основном люди не очень образованные, не очень зарабатывающие, так называемый «простой народ». Я не очень люблю это определение, но это чаще всего такие люди. Мало того, они маску не хотят носить, считают, что это признак, не знаю, трусости, отсутствия мужества. Кстати, Трамп и Лукашенко очень похожи. В их оценках маски».

О провале пропаганды «Спутника V» в России. «Мы привыкли не доверять власти. Очень давно. И тому есть причины: слишком много нас обманывали, слишком много нам врали, и поэтому почти автоматически, если власть что-то предлагает, сразу мы думаем: «Так. Чего они хотят на самом деле?» Это первое и, может быть, даже — это главное. Второе — это была неудачная пропаганда, просто неудачная. Мне кажется, что просто совершенно бездарные люди работали над этим».

О доверии к российской статистике по COVID-19. «[Я] доверяю [российской статистике], потому что я слежу не только за российскими источниками, но и за американскими, и международными. И, в общем, идет совпадение. Я менее всего доверяю китайской статистике, мне трудно поверить, что за все это время в Китае умерло пять тысяч человек. Просто не знаю, как это вот у них получается. Правда, там просто, можно сказать, драконовские меры, абсолютно военные, вплоть до уголовных дел, так что там совсем по-другому. Да и китайцы, в смысле менталитета, другие люди».

Про локдаун. «Локдаун — это временная мера. На то время, что люди будут сидеть у себя дома, они не будут заражаться, но они потом выйдут все равно, а болезнь никуда не денется. <…> Главное усилие, на мой взгляд, должно быть направлено на создание лекарства – не вакцины, а лекарства. Я знаю, что очень большие усилия сейчас [прилагают] не только у нас, а вообще в мире.

О российско-американских отношениях. «Они находятся на очень низкой стадии, может быть, на самой низкой за очень долгое время. Когда развалился Советский Союз, <…> были две точки зрения: одна точка зрения, что нужно создать новый план Маршалла и помогать России стать демократией. <…> И поначалу первая точка зрения, вроде бы, имела больше сторонников, но <…> в 1992 году вышел документ, который получил название доктрина Вулфовица (заместитель министра обороны США по политическим вопросам). И он очень четко расписал то, что Соединенные Штаты должны <…> не давать России возможность возникнуть вновь, держать Россию, так сказать, на коленях. Первые признаки того, что это будет именно так, появились при втором сроке Билла Клинтона, когда было принято решение о расширении НАТО. <…>

Когда к власти пришел Путин, то ведь его первые шаги были очень прозападными. Мы готовы, мы хотели бы стать членами Европейского Союза, мы хотели бы стать членами НАТО. Опять-таки дали по носу, сказали: „Мало ли что вы хотели? А мы не хотим”. Это продолжалось до 2007 года, когда в Мюнхене Путин выступил и сказал, что „всё, хватит, с нами так разговаривать нельзя, мир не однополярный, у нас есть свои интересы» и так далее. И с этого момента всё пошло вниз. То есть, если опять подытожить, они не простили России то, что Россия не пожелала прийти с повинной и сказать: „Да, мы виноваты, мы проиграли и мы готовы подчиниться». Вот и всё».

О том, почему больше не проходят телемосты. «Простой американец исходит из того, что он читает в своей простой американской газете и смотрит на своем простом американском телевидении. <…> Когда были телемосты, люди стали друг с другом разговаривать, стали ругаться, стали выяснять отношения и постепенно выяснили, что у них много общих забот, стали понимать, что, вообще говоря, их натравливают друг на друга, а у них нет никаких [причин] для этого… И поэтому-то и нет телемостов. Потому что люди, в конце концов, находят путь друг к другу <…>. Вот этого боятся. Причем, американцы боятся, потому что я знаю, наш канал, наши каналы готовы на это».

О президентстве Джо Байдена. «Год — это маловато [чтобы давать оценки]. Я бы сказал так: во внутренней политике он многого добился. Он сумел добиться того, что и республиканцы, которые, так сказать, противники, и демократы проголосовали за некоторые важные вещи совместно. Что касается его внешнеполитических успехов, то я их не вижу. <…> [Утвердительный ответ Байдена на вопрос американского журналиста: „Убийца ли Путин?”] — это абсолютнейший провал. Это хуже, чем ошибка, то есть это глупость. А потом куда деваться? Он уже сказал».

О СМИ-иноагентах. «Идет ужесточение отношения власти по отношению к любым СМИ, мнение которых не устраивает государство. <…> [Власти] боятся, что вот эти вот высказанные взгляды вызывают понимание и симпатию очень у многих, особенно у молодых. Внутри Советского Союза ничего такого не было, ну, если не считать подпольных каких-то вещей, за которые сажали и всё. Но были эти вражеские голоса, и их затыкали с помощью техники, так сказать, глушили. И что? Наоборот, миллионов 40, по моим данным, регулярно слушали всё равно и доверяли им гораздо больше, чем своим средствам массовой информации. Это простое решение сложного вопроса, когда вы не умеете аргументировать свою точку зрения, если вы не умеете переубеждать, тогда вы идете по этому пути. <…> Я думаю, что это вообще вызывает протест большой. И мне кажется, что они изменят этот закон. Потому что в принципе закон об иностранных агентах есть ведь в разных странах».

Познер отметил, что признание Russia Today иноагентом в США и другие действия американских властей в отношении неугодных СМИ очень похожи на действия российских властей. «Такие попытки едины всюду, это значит, вы этого боитесь, это значит, вам нечем крыть», — сказал журналист.

Об отличии регионов от Москвы и Санкт-Петербурга. «Всё, что касается вопросов демократии, свободы слова, как бы не является центральным в их жизни. <…> Для них главная проблема — это деньги. В России медианная зарплата 32,5 тысячи — это не много. Это очень не много. И в этом смысле люди живут очень непросто».

О цензуре со стороны корпораций. «Когда я сравниваю сегодня наши средства массовой информации с американскими, то могу сказать, что в смысле того контроля, который осуществляется, [ситуация] там не очень отличается от нас. Но мне один черт, кто меня контролирует, государство или крупная компания. [Частные корпорации] это делают [занимаются цензурой], и они никого не спрашивают. Взять компании, как NBC, ABC, CBS, крупные телевизионные вещатели. Они же принадлежат кому? Они принадлежат гораздо более крупным корпорациям, конгломератам, которые их рассматривают и с точки зрения политики, и с точки зрения финансовой. И очень даже там жестко обстоят дела. Попробуй скажи, что-то не понравится — завтра у тебя не будет работы».

Об отношениях журналистики и власти. «Журналистика по определению является критиком власти. А журналисты — это такой сторожевой пес, который лает. Он ничего не может сделать. Он может сказать: „Эй, посмотрите, что там происходит», обращая внимание власти и общества. Это всё. И это всегда критика. Четвертая власть именно в этом и заключается».

О президенте Владимире Путине. «Я не считаю, что Путин — диктатор. Он авторитарный президент, и он, по-видимому, полагает, что это именно тот вид правления, который нужен и близок русскому народу. <…> Я не знаю, что [ждет Россию после 2024 года]. Любители предсказывать — это не я».

О влиянии ментальности на авторитаризм. «Как мне кажется, главная проблема заключается в том, что нашей страной управляют советские люди. Это люди, которые родились в Советском Союзе. Они были октябрятами, пионерами, комсомольцами, членами партии. Они — продукт общества, которого больше нет. И они попали в ситуацию такую, что общество-то другое, а мозги-то те. <…> Просто, вот скажем, те, которым сегодня 18 лет, они другие, они не умнее даже, они просто другие. У них были другие возможности, они имели доступ к другой информации и прочее, прочее. И вот эти люди, которые, так сказать, из советских времен, они не очень понимают, что делать. И меры, которые они принимают, говорят о растерянности, на самом деле. Но как быть-то вот с этими молодыми? А непонятно, как быть. А убедить их — никак».

О необходимости голосовать на выборах. «Я говорю всем тем, кто не голосовали. Вот представьте, что вы голосовали бы за „Яблоко»? „Яблоко» бы имело большинство в Государственной думе. Это бы изменило страну? Я думаю, что да. Поэтому, если вы не голосуете, говоря, что „это бесполезно», „честно говоря, лень», „хочется на дачу» и так далее, тогда и не жалуйтесь. Тогда, ну, сидите и молчите. Когда люди не понимают, что [голосовать] это, в общем, некоторый долг гражданский — это плохо».

Об уровне жизни россиян и коррупции. «Мы бедная страна. Наша доля в ВВП мира — 3,7%. Доля Соединенных Штатов — 25%. Доля Китая — 20%. У нас пока еще не очень-то все получается. <…> Даже если у каждого депутата будет по золотому унитазу, который он сдаст государству, и это превратим в деньги — это ВВП не увеличит. ВВП — это изменения в экономике, это серьезные изменения в экономике. <…> Я не сомневаюсь ни одной минутой, что наше руководство во главе с Владимиром Владимировичем Путиным очень хочет, чтобы люди жили лучше, а не хочет, чтобы жили хуже. На мой взгляд, [мешает] неправильное строение экономической системы».

О толерантности. «Я не сторонник [cancel культуры], потому что это тоталитарность. Все должны [мыслить] одинаково. Это самый что ни на есть тоталитарный строй. <…> В России этого нет. Зато есть отношения совершенно определенные к людям другой сексуальной наклонности. Это не тоталитарная, но очень жесткая [система]. Так что в России есть свои тараканы».