Интервью с режиссером Алексеем Германом-младшим — о Долине*, «Архитекторе», «Айте» и российском кино

Выход документальной картины «Архитектор: история Алексея Германа и его фильмов» сопровождался неожиданным конфликтом его авторов — режиссера Алексея Германа-младшего и кинокритика Антона Долина*. Последний утверждал, что он выполнял всю режиссерскую работу, но из титров его убрали, а позже признал, что сам подписал документ с отказом от авторства. Алексей Герман-младший рассказал в интервью RTVI подробности о разногласиях с Долиным*, темах российского кинематографа, возможности ретроспектив фильмов своего отца, а также желании снимать фантастику.

Алексей Герман-младший
режиссер, сын Алексея Германа

Алексей Алексеевич, вы не могли бы рассказать всю историю с начала: кто был автором идеи, кто написал сценарий и когда начались съемки?

Вообще этот фильм придумал я. И в течение долгого времени мы собирали сотни и сотни часов материала из разных источников. Как бы общую концепцию придумал я, действительно. Нашел финансирование. И после довольно долгой работы я предложил Антону Долину* стать режиссером. То есть это не он ко мне пришел, а я к нему пришел, это довольно существенная разница. То есть фактически мы предложили ему работу.

Действительно, в середине осени 2018 года Антон* отсмотрел весь материал, который мы собрали, оцифровали, отсканировали, там была долгая, сложная технологическая цепочка из разных источников. Он предложил свою идею, которая несколько отличалась от моей, но я ее принял, то есть он ее модернизировал. Тем не менее сама идея проекта была моя, конечно, но художественно он ее модернизировал, это правда, я никогда не спорил об этом.

Он написал сценарий. Надо понимать, что я был художественным руководителем проекта, и даже когда был питчинг в Министерстве культуры, я всегда им был официально, я всегда официально был автором идеи. И когда мне сейчас вменяют, что я поставил свое имя, — это неправда, ну это ложь. Я работал очень долго на этом проекте бесплатно. Я пожертвовал частью своих денег, я вкладывал в проект, я не получил на проект ни копейки, потому что надо было поддерживать съемки.

В начале марта 2022 года Антон* уехал [из России]. Дальше у нас с ним немножко, так сказать, разные трактовки событий. Он у себя пишет, что проект был готов к его отъезду, что фактически проект был закончен. Мне, к сожалению, так не кажется. Когда он уехал, какое-то время мы ждали его возвращения, проект не был полностью доснят до его отъезда. Еще должны были быть съемки — не гигантские, но очень важные для самой структуры фильма.

Вы говорите об интервью с актерами, которые есть в фильме?

Нет, там фотографии, предметы. Это не было отснято, и это, мне кажется, довольно важная часть фильма. И она снималась уже без Антона*. Да, какое-то время мы ждали, что Антон вернется, но так сложились обстоятельства, что он вернуться не смог, он остался за границей. Поэтому мы обновили команду, остались художник Елена Окопная, я, другой оператор снимал, другие люди работали, Антон* их не знал частью.

В середине лета 2022 года мы это сняли. Там была довольно долгая подготовка по фотографиям, очень много репетиций, очень долго создавался этот мир предметный. Значит, это было целое дело. То есть съемки не были закончены, как он пишет, перед отъездом, это не так. Дальше шли какие-то работы по домонтажу, потом была цветокоррекция, был звук… То есть работа продолжалась, она шла. И частично Антон принимал участие.

Я не спорил с Антоном*, что как бы образ фильма в какой-то степени был заложен уже, но фильм готов не был. Фильм готов, когда у него есть цветокоррекция, звук, все снятые кадры, музыка, титры, — вот тогда фильм готов, а до этого фильм не готов.

И я был в полной уверенности, что мы Антону* помогаем, потому что мы взяли на себя обязанность завершить этот фильм, потому что этот фильм в большей степени снят на частные инвестиции, их надо возвращать. Надо отчитываться за те деньги, которые были привлечены, в том числе и за деньги Министерства культуры. Поэтому мы были обязаны его закончить, мы не могли его положить и сказать: «Ну пусть он полежит». Вот мы его и закончили. Плюс мы хотели выпустить его на 85 летие отца. Это первый тезис.

Второй тезис, что никто никогда ничего не делал, о чем Антон* не знал. Другое дело, что в каких-то процессах он просто объективно не очень мог принимать участие, потому что его не было в стране, это правда. Но тем не менее работы шли.

Получается, что вся работа заняла около четырех лет?

Что вы, больше! Шесть лет. Именно поэтому мы и посчитали, что фильм надо выпускать. И этот фильм придумал я, он посвящен моим родителям. Я, продюсеры Алексей Боков и Рушан Насибулин, мы сформировали бюджет, в очень значительной степени команду, идею, материалы подобрали в том числе. Почему фильм должен лежать?

В титрах к фильму «Архитектор» нет строки «режиссер» как таковой, а вы указаны как «автор идеи и художественный руководитель».

Да, и это абсолютно справедливо, понимаете, это справедливо, и это документально оформлено. Почему я должен убирать себя из титров фильма, который я придумал и в очень значительной степени создал, понимаете? Почему, с какой стати?

И когда пишут (а в интернете много пишут), что я поставил свое имя как режиссер, ну это просто тотальная ложь какая-то чудовищная, понимаете? И главное — никто не извиняется, вот это удивительно, никто не извиняется! Пишут что хотят, а потом все это повторяют. Почему? Зачем? Это стыдно просто.

28 ноября Антон Долин* опубликовал пост, в котором говорится, что он действительно подписывал документ с отказом от авторства фильма «Архитектор», что он забыл об этом и только нашел письмо в своей почте. Как вы считаете, почему он решил об этом написать именно сейчас, хотя месяц назад утверждал совсем иное?

В комментарии под постом Сусанны Альпериной [где говорилось о существовании документа с подписью Долина* об отказе от авторства фильма], он [Антон Долин*] писал, что это подлог, что его подпись подделана и он ничего не знал. Как вы помните, все началось с поста Пронченко, которая написала, что человека вымарали из титров.

Я вам честно скажу то, что я думаю. В этот же день [28 ноября] вышло мое интервью изданию «Собеседник», где я очень мягко, обратите внимание, очень мягко… Я вообще специально не ввязывался, старался минимально ввязываться в эту дискуссию, потому что я не хотел… Понимаете, у нас очень такая напряженная ситуация сейчас между людьми, в мире и так далее, я не хотел никого подставлять. Я мягко сказал, что все слова о том, что был какой-то подлог, конечно, не соответствуют действительности, потому что это письмо было отправлено с его почты. Как бы любой суд в любой стране мира это устанавливает в секунду, что никакого подлога не было. И вот только тогда, когда он прочел «Собеседник», он написал, что ой, он вспомнил.

Меня здесь смущает этический момент. Если ты обвинил и это все прочли (вся индустрия это прочла, поверьте мне), что мы с Боковым подделали его подпись и создали подлог, то в принципе нормальный человек извиняется. Никаких извинений не было, кроме какой-то слезливой, выдуманной мелодрамы о том, что Антона* кто-то заставлял и как ему было тяжело подписывать. Это тоже не совсем так, это тоже не соответствует действительности.

Долин* говорил, что письмо с отказом от прав было не его идеей, это так?

Это не совсем так. В тот момент прошло много месяцев с тех пор, как Антон* уехал. Если вы посмотрите многочисленные интервью Антона*, на ютубе их миллион, то в некоторых из них вы обнаружите, что Антон* говорит, что уже с начала года он никаких дел с Россией не имел. Это было, это же не я придумал, это он говорил. Говорил же он? Говорил.

Все дело в том, что к тому времени Антон* много говорил про роль Толстого, про роль русской культуры, что русская культура имперская моментами, про деколонизацию и про прочие вещи. Проблема вся в том, что в титрах фильма стоит и стояло Министерство культуры Российской Федерации, которое фильм поддержало. До отъезда Антона* его это не смущало.

Соответственно, к тому моменту Антону* крайне невыгодно было, учитывая, что у него шла натурализация в Европе, быть в одном месте с Министерством культуры, в одних титрах. Плюс тогда был большой скандал между ним и латвийскими журналистами и критиками. Поэтому на тот момент это было обоюдное решение. Никто Антона* не заставлял, не выкручивал руки, никто на него не давил. Этого не было.

Действительно, был разговор о том, что сейчас ситуация неясная, непонятная и к этому разговору гипотетически можно вернуться. Но в тот момент Антон* поддерживал снятие себя из титров. Вот он бы мог послать бумагу с просьбой вернуть себя в титры, правильно? Или позвонить? Но ничего не было, этого же не было ничего. То есть в июле месяце его все устраивало, правда ведь? 27 июля 2022 года с его почты было послано его заявление. Прошло 15 месяцев. А потом вдруг… Абсолютно для нас неожиданно, для меня это был шок, я очень сильно заболел, я до сих пор очень сильно болею, у меня было давление под 200 из-за этого. Потому что меньше всего я хотел кому-то делать зло на этом проекте.

И когда я его начинал в 2018 году, мне казалось, что Долин* — талантливый человек (я и сейчас считаю, что он талантливый человек), его имя привлечет людей в кинотеатры. Ну, я же правильно все делал? Правильно. И когда вышел вот этот пост Пронченко, что мы его вырвали из титров, где по контексту выходило, что никто об этом не знал, его якобы вымарали в последний момент и об этом узнали, о боже, фактически только когда увидели фильм. Но это же вообще не так. И Долин* говорит, что Пронченко везде была права. Он же писал это?

Поэтому, понимаете, для меня это страшно болезненная ситуация, которая родилась абсолютно неожиданно. Никаких до определенного момента не было от Долина* ни претензий, ничего. Я уж давайте вот честно вам скажу: мы выплатили Долину* — ну, компания выплатила — весь гонорар, и гонорар он этот получил через много месяцев после отъезда из России. Он же от денег не отказался, хотя проект был с государственным участием.

Другое дело, что решение было принято в 2022 году летом. Как бы мы себя повели условно весной 2023 года, когда у Антона* изменился статус, когда он уже стал иноагентом, сотрудником нежелательной организации, никто не знает, потому что здесь бы уже начали работать всякие санкции против компании. Но это сослагательное наклонение.

И давайте я резюмирую. Когда Антон* уехал, он нас не предупредил. Он мог бы остаться и за два месяца доделать фильм. Он не остался — это его выбор, я его не виню: ему показалось, что надо уехать, он уехал, личный выбор, пожалуйста, не проблема. Но это не фильм только Антона*, где он нанял нас, — это фильм, который я придумал, компании, которая наняла Антона* на эту работу.

Вы обсуждали с Антоном Долиным* эту ситуацию лично? Вы общались после начала конфликта?

Мы списывались после первого поста. Мы не нашли понимания друг друга. Я говорил, что все, что пишет Пронченко и он, — это не так. Он мне сказал, что все, что написал, что это так, я потом через время пойму, что он был прав. Мы не нашли общий язык. Ну вот и все.

Зинаида Пронченко не была ни на фестивале «Короче», ни на «Послании к человеку», где показывали «Архитектора», но написала о фильме пост. Как вы думаете, мог об этом кто-то попросить?

Мы почти в этом уверены, я так скажу. Мы не можем это доказать, но почти в этом уверены. Мы уверены, что она все знала: она знала, что было заявление Долина* в 2022 году. Мы уверены, что это был удар в том числе и по премьере фильма «Воздух» в Японии, который мы очень долго делали. Потому что в современном мире культура, к сожалению, стала для многих тоже полем боя. Я считаю это неправильным, я считаю, что это ошибка, я считаю, что и культура, и спорт вне политики должны быть, но, к сожалению, это не так в современном мире.

Доказательств этому нет, потому что их не может быть. Но то, что это испортило показ в Токио, — это точно, потому что об этой истории знали. Потому что сразу же пошли публикации ряда СМИ. Появился этот пост, что мы кого-то вымарали, что я чудовище, мы всех обманули и так далее. Это, естественно, доехало до фестивальной публики разной, а потом, когда эта ударная волна уже прошла, он [Долин*] написал: «Ой, нет, никто никого не вымарывал». Но уже-то поздно. Огромная и тяжелая работа была в определенной степени опорочена.

Вы не планировали устроить повторный прокат фильма «Трудно быть богом», о съемках которого и рассказывается в «Архитекторе»?

Сейчас есть выставки в Музее кино, есть очень много ретроспектив отца, и это все должно было быть завязано в один, так сказать, букет: и фильм «Архитектор», и ретроспективы, и выставки, — таков был план. Повторные показы были, недавно были.

Я имею в виду масштабный прокат, по всей России.

Слушайте, у меня сил нет, вот честно. Конечно, вы правы, это надо было бы сделать, но у меня нет сил: физических, духовных, каких угодно. Мы просто тяжело «Воздух» заканчивали, сложно… Это хорошая идея, надо попробовать, но не так все просто.

Если бы ваш отец Алексей Юрьевич Герман оказался в России в 2023 году, он продолжил бы здесь работать и снимать свое кино?

Да. Он мог здесь быть согласен с чем-то, мог быть не согласен с чем-то, это я не буду за него говорить. Я думаю, что он бы очень переживал, волновался, но я не думаю, что он бы уехал. Ну потому что здесь его родители похоронены, здесь его мир, его Питер, его, так сказать, люди, которых он понимает… Я не думаю, что он бы уехал.

Иначе бы он уехал, когда ему здесь запрещали картины. Мы могли уехать в Америку в 1983 году, потому что наши родственники в Америке были очень богатые люди. Когда я говорю «очень богатые», я говорю о сотнях миллионов долларов состояния, сотнях… Это эмиграция первой волны, которая уходила из России через Харбин, и на контейнерных перевозках было сделано огромное состояние. Поэтому если бы мы уехали в Америку, нам было бы где жить, что есть, и все было бы хорошо.

Смешная история, связанная с тем, что американская родня приехала в Советский Союз, когда приоткрыли границы. Это были 1960-е, они хотели подарить папе американскую машину. И папа молодой был совсем еще, он говорил: «Ну какая американская машина? Здесь нет ни у кого американской машины». И тогда они подумали-подумали и купили папе «Волгу». А папе было меньше 30 лет, представляете, у него была личная «Волга»! Это сейчас как Rolls-Royce, Bugatti, Maserati и личный самолет примерно. Даже тогда папа не уехал.

Но при этом его фильм «Проверка на дорогах» пролежал 15 лет на полке…

Да, пролежал 15 лет на полке, и папе было очень тяжело. И от папы отвернулись все друзья. И когда закрыли картину «Мой друг Иван Лапшин», папе кроме родственников и соседей никто не позвонил вообще: все исчезли, все пропали…но он не уехал.

И поэтому, когда, так сказать, Пронченко или Долин*… Какие-то намеки на ситуацию с папой — это абсолютно нерелевантное сравнение. И даже близко, даже близко не стоит. Я прекрасно помню, когда был показ [фильма «Архитектор» на кинофестивале «Короче»] в Калининграде, я специально отправил голосовое сообщение или позвонил, не помню, и я сказал Антону*: «Послушай, вот все хорошо, принимают».

Давайте резюмируем уже: если говорить по уму, то фильм заканчивала большая команда, которая взяла на себя ответственность за этот фильм, и она доводила его после того, как Антон* уехал. Вообще хорошо бы сказать «спасибо» людям хотя бы. Ну вот я не знаю больше, что сказать.

Действие вашего последнего фильма «Воздух» происходит в годы Великой Отечественной войны. Впрочем, ваши предыдущие картины также были о прошлом. Многие другие современные режиссеры тоже все чаще стали снимать о 90-х, о Советском Союзе. Вы считаете, что в российском кино есть тенденция на переосмысление прошлого?

Она везде есть. Она есть сейчас в каждой стране мира, давайте скажем честно. Это всеобщая, мировая тенденция. Я пока не вижу уж такого переосмысления прошлого в русском кино. Я просто не очень с ним знаком, я не очень смотрю русские военные фильмы. Я посмотрел какое-то количество, потом понял, что это смотреть нельзя в большинстве своем, и смотреть прекратил.

А какие фильмы вам не понравились?

Я не буду говорить, какие. Зачем? Но иногда просто смотреть невозможно, ну просто какой-то позор. Иногда приличные, если не часто.

Но это переосмысление идет везде. Поэтому говорить, что это только в России, — нет, это некорректно, понимаете? И на Западе идет переосмысление, и многое, что казалось незыблемым и в советской истории, и в российской истории, и в европейской истории, сейчас меняется. Это такое время. Это естественный процесс. Мы вошли в новую эпоху, и оно так и будет.

Прошлое для всех стран является легитимизацией настоящего. Просто где-то это сильнее, где-то это не так сильно.

В интернете все только и обсуждают, что «Слово пацана», который рассказывает о «казанском феномене» в 1980-х и росте числа преступных группировок. Но и до этого выходило очень много разного кино о перестройке и 90-х, об этом пограничном времени. Как вы считаете, из чего он родился, этот тренд?

Я думаю, что он родился из трех составляющих. Он родился из непонимания о том, как говорить о настоящем, — это первое. Он родился, так сказать, на эксплуатации ресентимента. И он родился из того, что, действительно, когда была предыдущая смена эпох, когда разваливался или начинал разваливаться Советский Союз, была колоссальная энергетика какая-то такая, которая долгое время была не охвачена.

И в этом периоде до сих пор сокрыто огромное количество тем (их гораздо больше, чем условно криминал), которые не раскрыты, и эти темы будут тащиться еще долгие годы. Потому что само по себе напряжение времени и сама по себе парадоксальность времени, сочетание несочетаемого — она настолько остра и настолько энергетична, что там можно многое искать.

Я же к этому процессу отношусь, в общем, безразлично не с точки зрения того, что я не люблю прошлое, я люблю прошлое, а с точки зрения того, что я считаю, что нам не хватает многих других жанров сейчас. На мой взгляд, нам не хватает действительно качественной фантастики. У нас появляются фантастические сериалы, довольно много, но они все равно, в общем, довольно лубочные в большинстве своем.

Вот если взглянуть на сериалостроение российское и вообще на индустрию, как бы подняться за облака и выйти за границы попробовать, то нам не хватает чего-то такого, каким был условно «Стартрек» для американских школьников и студентов, к примеру, или там «Секретные материалы», или что-то вот такое. Мне кажется, вот этого не хватает.

А вы не хотели бы что-то фантастическое снять?

Я хотел бы что-то фантастическое снять, но не сейчас. У нас даже заявка есть фантастическая, но сейчас предложили другой очень интересный проект, мы будем им заниматься. А фантастическое я хотел бы снять, да. Я хотел бы, потому что я хочу раздвинуть границы индустрии. Я хочу раздвинуть границы возможного в нашей индустрии. Я хотел бы сделать фантастический фильм русский, который мог бы реально существовать за пределами границ. И не только условно в Китае. Но для этого надо создавать новую мифологию, новую легенду, новую вселенную — это сложнее, чем просто фильм. Ну, когда-нибудь, может быть.

Это был бы сай-фай или что-то сказочное?

Я люблю и сай-фай, и сказочное. Я все люблю, все, что связано с условно фантастикой, фэнтези в многообразии их жанров.

Как вы считаете, как приостановка официальных релизов голливудского кино повлияла на российский кинематограф?

Я походил, смотрел пиратские релизы, один релиз я посмотрел, мне было интересно. И я могу сказать, что он, в общем, качественный. Видно, что хуже озвучено немного, но он вполне себе качественный. Все есть в интернете. Поэтому ушли — ну ушли, да. Ну, вернутся рано или поздно.

А как это влияет на нас… Вы знаете, может, и не так плохо это влияет, как ни странно. С одной стороны, человек может посмотреть условно любой фильм, который выходит, довольно быстро, не совсем легальным способом. Это не Советский Союз, когда ты просто не мог это сделать. А здесь ты можешь все посмотреть, в чем проблема-то. С другой стороны, мне кажется, что вот эта встряска, может быть, в перспективе и неплохо скажется на коммерческом сегменте. С авторским кино будет сложнее, безусловно, по миллиону причин, а с точки зрения индустриального кино я не вижу каких-то опасностей. Мне кажется, оно будет развиваться. Существует кадровый кризис — к сожалению, очень высокая инфляция в индустрии… Но тем не менее он тоже преодолевается, люди возвращаются в значительной степени.

Большая часть российского кино реализуется при государственной поддержке?

Большая часть, да. Ну, она не такая большая суммарно, государственная поддержка, послушайте. У нас государственная поддержка в Фонде кино — я сейчас точно не скажу цифры, но $100 млн условно. Что такое $100 млн для 150-миллионной страны? Американский блокбастер стоит $200 млн, а иногда и $300 млн. Я думаю, что гораздо большие инвестиции идут сейчас из негосударственных источников. Это платформы прежде всего, и там гораздо больше денег, чем у государства.

Но платформы, если я правильно понимаю, диктуют свою линию…

Конечно, они диктуют. Но, послушайте, не было бы государственной поддержки в кино, не было бы русского кино.

По многим причинам, особенно сейчас, когда вы понимаете, что в силу разных моментов, когда там с инвестициями было очень плохо, очень многие ушли. Эта вот господдержка же есть и в Германии, просто она в виде фондов, господдержка есть и во Франции… Она везде есть. В Америке, наверное, ее в чистом виде нет, но в опосредованном виде она тоже есть.

Может ли господдержка сыграть как некая панацея, чтобы фильму точно дали прокатное удостоверение, чтобы его точно выпустили? Потому что вы наверняка слышали о том, что случилось с фильмом «Айта»…

Да, я слышал, что случилось с фильмом «Айта», я ему давал призы, да. У нас же Ольга Борисовна [Любимова, министр культуры России] прокомментировала, что было много жалоб. Тем не менее фильм собрал деньги, фильм посмотрели. Моя точка зрения состоит в том, что вот эта система жалоб, которые оставляются людьми, должна быть регламентирована адекватно. А то каждый безумец теперь может решать чужие судьбы. Потому что одним людям кажется одно, а другим людям кажется другое. Я не увидел то, в чем фильм обвиняют, я этого не увидел. Кто-то увидел. Я убежден, что это хороший фильм. Я понимаю и позицию министерства, которое хочет не быть под ударом, я тоже их понимаю: время сложное.

Я не очень хочу об этом говорить, честно говоря, но везде есть какие-то темы, которых сложно коснуться. Поверьте мне, в Европе тоже есть вещи, о которых выйти фильм не сможет, давайте так я мягко вам скажу. Это тоже есть. Дальше существует, так сказать, наше время. Россия переживала и гораздо более страшные времена.

Как вы думаете, сегодня вообще возможно снимать кино о сегодняшней России?

Не знаю. Я думаю, да. Я думаю, что наше время, в котором мы живем, неизбежно будет художественно осознано и художественно рассказано. Это неизбежный процесс. Всю историю России — мы можем говорить и про Российскую империю, и про Советский Союз, и про Россию — всегда появлялись произведения, которые талантливо осмысляли человека и время. И очень часто и в Российской империи, и в Советском Союзе эти произведения вызывали резонанс, и кто-то ими был недоволен, но тем не менее они появлялись. Я думаю, что они будут так или иначе появляться.

Мы живем в переходную эпоху, послушайте, мы живем, когда начинается Третья мировая война. Она начинается везде: она начинается на Ближнем Востоке, она начинается в Европе, она начинается в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Мы вступили в Третью мировую войну, поэтому, конечно, все очень обострено, конечно, везде все ищут врагов. Посмотрите, какой накал в Америке, посмотрите, какой накал в Израиле, посмотрите, какие противостояния в Европе идут: правая партия, левая партия. Это признаки мягкого сползания в Третью мировую войну.

Думать надо о том, чтобы все человечество выжило и научилось по-новому как-то друг с другом разговаривать, потому что мы разучились друг с другом разговаривать. И разговаривать всегда начинают с культуры. Понятно, что не осталось общих слов, но остались буквы, из которых можно начинать складывать общие слова по новой. И в этой ситуации, при всех сложностях, при всех крушениях человеческих судеб, в разных странах, по разные стороны границ, тем не менее я глубоко убежден, что выход будет найден. Поэтому посмотрим. Были и более страшные периоды в нашей стране и в мире, нам просто стоит надеяться, что более страшные времена все-таки не настанут.

---

* внесен Минюстом России в реестр иноагентов