Чем США отличается от России?

— Как вы оказались в США, когда сюда переехали?

— Это очень долгая история, но все происходит в несколько этапов. Все берется, наверное, из детства. В 12 лет я любил певца Вилли Токарева. Я его слушал и мне казалось, что нет ничего приятнее на белом свете, чем Брайтон-бич. Это запало в душу.

Уже позже, когда я жил в Израиле, то попал по работе в Нью-Йорк. И мне так здесь понравилось, что я остался на некоторое время, познакомился с театральной труппой, мы начали играть спектакли. Затем я вернулся в Израиль, но уже начал оформлять документы на переезд в США. И сейчас работаю на две страны.

— Удалось ли встретиться с Вилли Токаревым?

— Это был мой гештальт, который полностью закрылся. Это было во время первого моего приезда в США. Я шел поздно ночью по Нью-Йорку после выступления, и на Таймс-сквер стояла огромная женщина с огромным бюстом, на который она ставила фотоаппарат, а рядом стоял человек небольшого роста, размахивал руками и показывал на другую сторону Таймс-сквера. И я понял, что это Вилли Токарев. У меня были цветы со спектакля, и я вручил их ему.

— Были ли еще какие-то знаковые события здесь, в США?

— Все поворотное. Мой переезд — моя ответственность за свою жизнь. Приходится учиться заново, заново все открывать для себя. И важно оставаться в театре, около театра. В США нельзя, как в России или Израиле, быть сотрудником театра, служить ему. Надо искать роли, играть, и все зависит только от тебя.

— Что вам очень нравится в США, а что не нравится? Может, менталитет, быт или еще что-то?

— Здесь важно сравнивать со странами, где я жил раньше, Россией и Израилем. Эти две страны живут событийно, там очень сложно отключиться от того, что происходит в стране. Куда летит страна, туда же и ты. В Америке же можно сказать «я здесь ни при чем» и отстраниться от каких-то событий, явлений. Здесь можно «уйти» в свою капсулу и находиться в ней, это достоинство страны. С другой стороны люди живут слишком отрешенно друг от друга. Не стремятся помочь окружающим. А еще в США трудно сказать, кто такой американец. Американцы все и никто. Как-будто нет чего-то общего, объединяющего людей.

— Как вы решили стать актером?

— Ноги сами сюда привели. Мне показалось, что я это могу, и мир театра мне близок. Я занимался самодеятельностью, но не могу сказать, что болел сценой с детства. Однажды в Москве мы пошли в ТЮЗ, там был спектакль, после которого проходила встреча со зрителями. Мы сидели, общались с актерами, они много курили, и я подумал, что мне нравится запах сигарет, запах прокуренных театральных занавесок. И этот разговор запал в душу.

Позже это детское ощущение вернулось, когда я пришел в театральный вуз. Меня многие отговаривали поступать туда, потому что мой иврит был не на самом высоком уровне. Но я что-то выучил и поступил, к удивлению всех. А дальше втянулся. И вот уже 20 лет в профессии.

— Какая театральная школа вам ближе: русская, израильская, американская?

— Я абсолютный патриот русской театральной школы, хотя сейчас жалуются, что она измельчала. Когда я учился в театральном вузе, то мне много рассказывали о российской школе театра. И она действительно выдающаяся. Даже американская школа базируется на российской.

Например, на школе актера Михаила Чехова. Который учил «разговаривать с персонажем» и улавливать незримую атмосферу, для того, чтобы постановка была естественной. Станиславский и Михаил Чехов создали лучшие системы актерских техник.