«Ребята, отодвиньте [спецоперацию] от нас». Репортаж из Белгорода, который стал прифронтовым городом

После успешного сентябрьского контрнаступления ВСУ Белгород заполнили беженцы из Украины, а сам областной центр окончательно превратился в прифронтовой город. Что рассказывают бежавшие из Харьковской области гражданские о спешном отступлении российских войск, как белгородцы свыкаются с регулярными обстрелам и что думают о беспечном отношении к боевым действиям на Украине в остальной России — в репортаже Ирины Баблоян для RTVI.

«Это не было похоже на перегруппировку»

Первые признаки паники в Купянске волонтер Олег увидел еще в начале сентября. Он помогает людям выехать из Харьковской области. Начал заниматься этим, потому что на момент начала боевых действий его семья жила в Харькове. Кроме того, он неоднократно до этого ездил «за ленточку», возил помощь гражданским. По его словам, в Купянске заметно занервничали, когда украинские войска нанесли несколько ударов по командным центрам.

«Я зашел в комендатуру [в Купянске] легализоваться и сказать, что хочу помочь одному роддому. Только-только были первые прилеты и внутри уже была суета», — вспоминает Олег и добавляет, что в ночь с 7 на 8 сентября украинцы нанесли еще несколько чувствительных ударов. По мнению волонтера, спешное отступление российских войск в районе Купянска можно объяснить тем, что в важный момент солдаты остались без командиров.

В пятницу, 9 сентября, в Купянск уже было не проехать, говорит Олег. «Я как раз собрал гуманитарный груз, мы переходим границу и понимаем, что там очень жарко. Очень много техники шло на нас», — вспоминает он тот день. Военные на встречке на вопрос, можно ли проехать в город, отвечали, что это «дорога в один конец».

«Кто-то шел пешком, кто-то лежал побитый в КамАЗах. На безумной скорости едут «Жигули», внутри пять солдат и на крыше два солдата, держатся за окна. Это не было похоже на перегруппировку», — описывает Олег, как отступали войска.

Беженцы, с которыми поговорил RTVI, утверждали, что организованной эвакуации лояльных России местных не проводили. «Соседка моя увидела из окна, что российские военные уходят. Постучалась к нам, мы взяли что под руку попало и тоже уехали», — рассказывает Анастасия. Она из Купянска, сейчас живет в Пункте временного размещения (ПВР) под Белгородом. По ее словам, никто не сказал ни слова жителям о намерении российских военных отступить из города. Уехали только те, кто увидел, что россияне его покидают.

В Изюм российские войска вошли в начале марта. И для местного жителя Сергея (имя изменено) это было облегчением, вспоминает он. Мужчина выехал из Изюма в Россию еще в апреле. К тому моменту в городе были разграблены все магазины, пропал свет. «Нельзя было купить ни лекарства, ни еду. И все это местные [разграбили], — вспоминает он. — К 7 марта не было уже ни одного целого магазина, ни одной аптеки. И мы 40 дней так выживали».

Все городские службы покинули Изюм почти сразу, вспоминает Сергей. «Единственные, кто у нас остался, — это пожарные, — говорит он и добавляет, что только они помогали гражданскому населению. — Они возили откуда-то молоко. Мы начали печь хлеб хотя бы».

Когда город был под украинским контролем, в нем действовали строгие правила, говорит Сергей. «По вечерам нельзя было включать свет (пока он был). К нарушителям приходили бойцы территориальной обороны, били людей, разбивали лампочки, — рассказывает он. — Все делалось для того, чтобы казалось, что город пустой. Когда зашли российские военные, они сказали: «Мы думали, что здесь никого уже нет»».

Изюм российские войска брали «три недели, может, чуть больше», вспоминает Сергей: «Это был дикий ужас. Центра [города] не стало». Сергей, его родные и еще одна семья жили вместе в подвале, ели запасы: «закатки», картошку. У мародеров можно было выменять лекарства за еду, продолжает мужчина.

Сергей вместе с семьей выехал из Изюма в Белгород в первой половине апреля. В конце августа он съездил в Изюм посмотреть, в каком состоянии находится его дом и что вообще сейчас с городом. По его словам, в Изюме начали работать некоторые магазины. «Одну нашу машину русские военные забрали, но мне не жалко. Это мой вклад», — уверяет он и говорит, что был рад приходу в город россиян, потому что «всегда ощущал себя русским». А сейчас, добавляет он, «мы чувствуем, что нас предали».

Обстрелы Балаклеи начались неожиданно, вспоминает Светлана. Сейчас она живет в квартире у друзей в Белгороде. Она выходит встречать корреспондента RTVI в платье и тапочках, хотя на улице холодно и дождь.

«После погреба это уже не холод», — шутит она в ответ на предложение зайти внутрь, чтобы не мерзнуть.

С 30 августа они с мужем и ребенком несколько дней пряталась в погребе. Люди редко поднимались из него, в основном, на кухню. «В один момент, мой ребенок, четыре годика, выбежал во двор, я услышала свист. Я схватила его, и мы бросили все, уехали в никуда», — рассказывает Светлана. По ее словам, в то время, когда российские войска контролировали Балаклею — с марта по сентябрь — местные почти с ними не контактировали: «Мы к ним не лезли, и они к нам».

По словам Светланы, она не хотела уезжать из Балаклеи «ни в Россию, ни в Украину». Потому что ее дом в Балаклее, а «дома не бросают». «Там дом, и я очень хочу домой. Но мы теперь в безопасности, все хорошо», — говорит она и добавляет, что в Белгороде их встретили хорошо, помогли. «Свезли нам одеяла, посуду через знакомых. Люди все друг другу помогают, никто не отворачивается», — рассказывает Светлана. По ее словам, все молодые и семьи с детьми разъехались из Балаклеи, там остались одни старики.

«У вас 15 минут, пока есть дорога, выезжайте»

Белгородская область с 24 февраля живет в мобилизованном состоянии, но спешное отступление российской армии из Харьковской области и резкий наплыв беженцев застали региональные власти врасплох. За несколько дней в Россию въехали свыше 10 тыс. человек. В первые дни после 10 сентября на границе скопились толпы гражданских, очередь на въезд в Россию растягивалась на сутки — людей проверяли спецслужбы, опасаясь проникновения диверсантов.

Люди бежали не только от взрывов, но и от опасности быть арестованными за коллаборационизм или сотрудничество с россиянами. Украинские власти уже начали на возвращенной территории фильтрацию и поиски «коллаборантов». А украинский Кабмин сейчас готовит закон, вводящий уголовное наказание сроком до 15 лет за добровольное получение российского паспорта.

«Читаем сейчас в пабликах [имена]. Люди сделали группы: «Зрадники Изюма»», — рассказывает беженец Сергей. В Telegram действительно есть каналы, которые публикуют личные данные тех, кто якобы сотрудничал с российскими военно-гражданскими властями.

В первые дни для тех, кто выезжал из Изюма, Балаклеи и Купянска, фактически единственным доступным для въезда в Россию оказался пропускной пункт Логачевка, вспоминают беженцы и волонтеры. Очередь на въезд удалось разгрузить после того, как ввели упрощенную систему с миграционными карточками. «Если раньше надо было заполнить ее до границы, то потом людям разрешали сначала переехать границу. Сажали в автобусы, привозили на вокзал и там уже оформляли документы», — рассказывает Олег. По его словам, люди начали уезжать из городов, когда увидели, как спешно снялись войска. «Большая проблема — это отсутствие телефонной связи [там], тот кто увидел — уехал, тот кто не увидел — не уехал», — говорит он.

После пересечения российской границы у украинского беженца есть два пути. Официальный — пройти через транзитный пункт временного размещения (ПВР). В Белгородской области их несколько. Главный представляет из себя палаточный городок, раскинувшейся на асфальтированной площадке возле автоклуба «Вираж». Там беженцы живут несколько дней, ждут, куда их определят дальше.

«Люди сами выбрать регион [куда их отвезут] не могут, — рассказывает харьковчанка Юлия Немчинова, сама переехавшая в Россию после 2014 года, а теперь помогающая беженцам. — Происходит это примерно так: готов Ярославль принять 300 человек, собрали и увезли туда. Какой регион готов, туда и везут». Но, по словам женщины, большинство никуда уезжать не хочет. Люди приехали переждать бои, чтобы потом вернуться домой.

Для таких есть второй путь — отказаться от государственной помощи и попробовать жить там, где хочется самому. «На самом деле до ПВР обычно доезжают только 10%», — говорит Юлия. Все остальные пытаются устроиться в городе сами, но это непросто. «От государства, по сути, они 10 тыс. [рублей единоразовой выплаты] получают, и больше помощи как таковой нет», — рассказывает она. По ее словам, это связано с тем, что до сих пор не налажена система поддержки беженцев.

«Государство думало, что все эти люди пойдут в ПВР, а они не хотят, чтобы их отправляли за сотни, тысячи километров от дома, и теперь непонятно, как им помогать, потому что всем людям нужна разная помощь. И часто ее нужно оказать быстро», — говорит она. Юлия помогает нескольким семьям из Харьковской области, выехавшим оттуда уже в начале сентября.

Люди бежали от боевых действий, потому что понимали, что «если украинцы придут, то все, кто принимал Россию, кто получил паспорт, получал российскую зарплату, в лучшем случае пойдут под суд». «А это врачи, учителя. Если под суд, это хорошо. Хотя бы жив», — говорит Юлия. По ее словам, кого-то из гражданских российские войска все-таки успели предупредить о том, что нужно эвакуироваться. Ей об этом рассказали сами беженцы. «[Военные] сказали, у вас 15 минут, пока есть дорога, выезжайте», — говорит Юлия.

«Самое обидное сейчас за людей, которые поверили, получили российские паспорта, — говорит одна из волонтерок, работающих с Юлией. — Их же просто бросили. Так много сейчас их, плачут, не знают, что делать. А люди в Херсоне? Тоже сейчас сидят и думают, а нас бросят?”

«У вас праздники эти в Москве. Смотреть тошно»

Белгородская область с первого дня ввода российских войск на территорию Украины острее других регионов ощущала, что такое боевые действия. А после того, как 11 сентября российские войска вышли из Харьковской области, линия фронта стала пролегать по российской границе. Почти 400-тысячный Белгород окончательно превратился в настоящий прифронтовой город, пропитанный духом военного времени. Здесь есть кальянные, где всегда можно встретить бойцов ЧВК, бары, где проводят время разведчики и офицеры, а на городском рынке в палатках продают военную экипировку.

После 11 сентября в регионе участились обстрелы с жертвами, теперь они почти каждый день. Из нескольких сел объявлена эвакуация, детей из школ приграничной полосы перевели на дистанционное обучение.

К звукам взрывов белгородцы уже привыкли, описывает обстановку в столице региона блогер, создатель городского паблика Сергей Хахалев.

«Мы за это время научились определять, это прилет, это выход, а это система ПВО. Человек приспосабливается ко всему», — говорит он.

Поэтому, по его словам, нельзя сказать, что после 11 сентября что-то кардинально изменилось — просто появились новые страхи. Люди стали больше бояться диверсий, готовиться к обстрелам уже самого Белгорода.

Местные встревожены тем, что власти не дали никаких указаний, что делать в случае обстрела Белгорода. Возможное наступление ВСУ на российской территории стало реальным страхом.

Местный губернатор Вячеслав Гладков дал поручение раздать жителям многоэтажек ключи от подвалов. «Чтобы жители в случае необходимости имели возможность укрыться в подвале и обеспечить свою безопасность», — заявил он 13 сентября. Но большинство местных, с кем поговорил корреспондент RTVI, утверждают, что несмотря на поручение Гладкова, ясности, где укрываться в случае обстрелов, не прибавилось. Ключи от подвалов так и остались где-то спрятанными, но люди связывают это с тем, что власти боятся терактов и взрывов домов.

Белгородцы раздражены тем, что остальная Россия живет так, как будто ничего не происходит, говорит Михаил, один из работающих в городе волонтеров. «Так, как будто мы не ведем полномасштабную *****», — говорит он (термином «специальная военная операция» в городе пользуются редко даже ее сторонники). В то время, как регион встречал выходящих из Харьковской области военных и справлялся с наплывом беженцев, в Москве c торжественным салютом праздновали день города, а президент открывал «самое большое колесо обозрения в Европе».

Областные власти вслед за федеральными пытаются поддерживать иллюзию мирной жизни, но это только возмущает людей, сетует Михаил. «В городе до сих пор проводятся массовые спортивные мероприятия, праздники. Защищать надо, а не вот это вот все», — говорит Михаил и добавляет, что у него «все знакомые уже вещи собирают» и готовятся уехать из Белгорода.

По его мнению, люди в России, в отличие от белгородцев, не понимают, что отступление российских войск из Харьковской области — «это общее горе».

«У вас праздники эти в Москве. Смотреть тошно. Мы тут последние копейки считаем на помощь [для беженцев]…, — ругается он. — Я уверен, что, если вот сюда зайдут [украинские] войска, даже в Орловской области люди будут сидеть как ни в чем не бывало».

«Знакомый вот сына похоронил, недели три назад, — добавляет он после паузы. — В Харьковской области погиб. Головой об стену бьется: «за что погиб мой сын»».

Михаил, как и большинство белгородцев, поддерживает российскую армию и надеется на то, что у украинцев не осталось сил продолжать наступление. По его словам, те, кто сейчас в области помогают военным, не хотят бомбить украинские города. «Они просят: ребята, отодвиньте ***** от нас».