«Россия ушла из Мирового океана»: глава Института океанологии РАН — об исследованиях, санкциях и Бермудском треугольнике

Доктор географических наук, директор Института океанологии РАН Алексей Соков рассказал RTVI в программе «Хроники нового мира» в чем сегодня заключаются основные трудности в изучении Мирового океана, сохранились ли контакты между учеными, несмотря на текущую ситуацию в мире, повысилось ли внимание к изучению океана со стороны военных, и так ли в действительности страшен Бермудский треугольник.

О трудностях при изучении Мирового океана в текущих условиях

Сейчас очень плохо. Океан плохо изучен — это сложно, это дорого, поэтому ни одна страна мира в одиночку Мировой океан не поднимет. Или если мы, например, говорим про климатическую систему, про тот объем данных, который нужен, это я могу точно сказать, — это можно сделать только в международной кооперации, это можно сделать только совместными усилиями. Это однозначно совершенно.

То есть это задача космического масштаба: объем информации, для того чтобы просто описать, что происходит в океане, а еще и в атмосфере, а еще при взаимодействии с сушей, — это нужны объединенные усилия. Здесь никакого даже сомнения не может быть, что мы не обойдемся без международного сотрудничества.

Сейчас ситуация очень плохая, с моей точки зрения. Она и в мировом плане плохая, потому что малое количество измерений. Есть иллюзия, что [компьютерными] моделями можем все изучить — это иллюзия. Пароход — дорого, приборы, которые погружаются, дорого, [поэтому] мы сейчас компьютерно все решим… Это необходимо, я не отрицаю моделирование, любое исследование должно закончиться моделью, потому что только модель дает нам прогноз и все. Но для того, чтобы модель заработала, нужно огромное количество измерений.

«Наука начинается тогда, когда начинаются измерения» — цитата Менделеева. Нет измерений — нет науки. Модель — это венец, но для этого нужны измерения. В мире очень мало сейчас происходит. А у нас вообще катастрофа на самом деле, то есть фактически Россия ушла из Мирового океана: если что-то мы делаем, то мы делаем в морях, только окружающих нас… Денег нет.

О том, есть ли из-за санкций нехватка оборудования для бурений и исследований

Конечно. Я не готов отвечать за промышленность. Я только могу сказать как потребитель. К сожалению, это большая проблема. Она была всегда: океанографическое оборудование все импортное, отечественного нет практически ничего. Но насколько она будет решена, как ее надо решать, куда деваться? Даже не бурильное оборудование, а просто датчики измерения температуры, измерения солености, измерения скорости — в стране этого ничего нет.

Пока работаем на том, что есть, добываем…Обслуживать тоже тяжело, потому что датчики надо калибровать — это тоже все сейчас закрыто. То есть это все, грубо говоря, надо делать самим. Придется.

О миграции российских ученых за границу

Я глобально за всю Одессу не скажу. В Институте океанологии такого нет, у нас ничего не изменилось. У нас есть обширные международные связи, люди как до того уезжали — на работу, по обмену, в командировки — так и сейчас, собственно. Понятно, что-то осложнилось, но, тем не менее, никакого оттока в Институте океанологии нет, потому что есть в принципе пока еще нормальное функционирование. То есть, я бы сказал, не это является глобальной проблемой.

О международных контактах

Есть Бразилия, Китай, Турция, с которыми, собственно, ничего не произошло. Я бы не сказал, что что-то глобально произошло и с другими странами, то есть на уровне ученых контакты совершенно нормальные. Другое дело, что этому там препятствуют власти.

И статьи же печатаются в журналах… Я в этом году никакой разницы не почувствовал. Вот мы подводили итоги 2022 года: как публиковались в лучших международных, западных журналах, так по количеству публикаций Институт океанологии не просел, так на уровне прошлых лет и остался.

О влиянии глобального потепления на мировой океан

Тут как пытаются подойти? У того населения, у которого вечная мерзлота тает, рушатся дороги. Для них это, конечно, трагедия, т. е. локальные эффекты могут быть совершенно колоссальными — разрушение зданий, таяние мерзлоты… Или изменяется климат, конечно, это неприятная вещь.

Мне в принципе не нравится слово «глобальное», потому что это верхний слой океана. Наши знания об океане в основном сосредоточены в верхнем слое, до тысячи метров. И, когда говорят про глобальное потепление и те модели, которые считают, и те данные, которые в отчетах ЮНЕСКО предоставляются, они оперируют данными этого верхнего слоя, потому что данных по глубинному слою очень мало.

Глубинные слои — это вода, которая опускается с поверхности, охлаждается и распространяется по дну океана, причем распространяется далеко от места своего формирования.

Например, в Северной Атлантике она формируется, а потом движется в сторону экватора. Потом, в глобальной циркуляции океана есть такое понятие — апвеллинг, то есть если где-то вода опускается, то где-то она поднимается. Соответственно, через 10, 20, 100 лет — это надо оценивать временные масштабы — эта холодная вода поднимется на поверхность, и она будет холодная.

Я как специалист, который всю свою жизнь занимался глубинными слоями океана, [могу сказать], что мы наблюдаем, например, в той же Северной Атлантике: похолодание, охлаждение. На протяжении последних 40-50 лет огромное количество холода закачивается в глубинные слои океана, реально закачивается. То есть поверхность теплеет, глубинные слои охлаждаются, и это может привести к последствиям: в свое время где-то этот холод когда-то проявится.

Об интересе к исследованиям Института океанологии со стороны военных

Очень сократился. То есть у нас есть работы по военной тематике, но по сравнению с прошлым веком это, безусловно, ничтожная часть. Раньше это было очень серьезно, это фактически была вторая сфера деятельности Института океанологии — военная область. Но сейчас это не так. Нет запроса. То есть мы готовы, я уже в свое время предпринимал большие усилия, но как-то нет запроса с той стороны.

О запрете российским судам входить в экономическую зону Северной Атлантики

Да, это так. Это полное безобразие, если говорить про науку. Казалось бы, это общая задача — климатические исследования. Ярчайший пример: Институт океанологии выполняет разрез по 60-му градусу, — это от Англии до Гренландии трансатлантический разрез, самый наблюдаемый в Мировом океане. Мы от поверхности до дна все измеряем, от берега до берега.

Что принципиально важно? Он пересекает систему Гольфстрима, мониторит взаимодействие Атлантики с Северным Ледовитым океаном. То есть это разрез, с одной стороны, самый короткий, то есть экономически он очень эффективный, а с научной точки зрения очень важный, потому что фактически, наблюдая там, мы мониторим всю климатическую систему, уникальные данные.

Что делают страны? Они не пускают в свои экономические зоны. Этот разрез — это чисто фундаментальное исследование, прикладное с точки зрения климата, в мире таких данных нет. Грубо говоря, я знаю все эти запросы иностранцев, которые завидовали нам, что у нас такие данные есть. Они теперь просто закрывают эту работу, то есть уникальный ряд прерывается. Ты подаешь запрос, иногда просто не отвечают.

За полгода подал, ждешь, а он не приходит. Тебе надо в море выходить, а у тебя нет разрешения; нет разрешения — ты не можешь работать. Некоторые страны так делают. Другие пишут формальный отказ, типа «не разрешаем», никаких комментариев.

О том, есть ли рекомендации капитанам отечественных судов не выходить в зарубежных портах

Нет, такого нет. Есть вообще запрет Евросоюза заходов судов, то есть мы сейчас, последний год работали без заходов. У нас был рейс в Бразилию, где нормальная ситуация, мы заходили, ходили в Амазонку, с бразильцами работали, то есть остались какие-то нормальные контакты. То есть такого глобального нет.

Мы это все рассчитываем заранее. Мы такого не можем допустить…Когда готовится экспедиция, это серьезнейшее дело, все рассчитывается: и количество топлива, и количество воды, и потенциальные заправки…

Да, логистически очень трудно, в Европе не зайдешь, или в Антарктиду мы ходили в прошлом году: нашли способы, мы знали все заранее. Если мы заранее не договорились, не рассчитали, то судно, конечно, никуда не выходит. И всегда существует расчет, что оно должно вернуться обратно.

О том, опасен ли выброс более 1 млн кубометров якобы очищенной воды с Фукусимы в Японии

Опасно.Конечно, она нечистая, эта вода. Я не специалист, что там можно сделать, могу только чисто теоретические разговоры вести. Наверное, они должны были подумать, как это все-таки очистить… Не знаю, какие-то технические решения, возможно, есть. Но проблема серьезная. Они же там нашалили, насколько я знаю, когда авария случилась: надо было охлаждать реактор, а они потеряли время, не охлаждали его — прямое нарушение технологий. То есть они не охлаждали заглушенные реакторы, они просто закипели, насколько я знаю. А теперь последствия. А куда эту воду девать?

Об одобрении в ООН заявки России на арктический континентальный шельф

В этом году произошло знаменательное событие. Комиссия ООН по шельфу одобрила заявку России на арктический континентальный шельф. Эту заявку мы, Институт океанологии подали в 2010 году. С 2010 года были выделены большие деньги, Россия проводила экспедиции, а за основу этой заявки была принята модель Института океанологии, что арктический шельф — это продолжение материка.

В этом году, буквально месяц или два назад, комиссия ООН признала право России. Теперь это юрисдикция России. Где отклик? 12 лет этим занимались, 12 лет исследований… Величайшее на самом деле достижение!

О возможности поставок Россией пресной воды

Я думаю, что доживем и до этого, наверное.Если ресурс ограничен, а он ограничен, то когда-то он будет востребован, безусловно. То есть я считаю, что, может быть, не в ближайшей перспективе, но, наверное, да.

А как можно предсказать, грубо говоря? Очень трудно предсказать прогресс или к чему это приведет. Как одно из направлений, безусловно. Вода сама по себе ценнейший ресурс, это действительно так, потому что сколько пустынь, сколько засушливых стран уже сейчас на самом деле.

О Бермудском треугольнике

Я сам там проработал два месяца, сделал три разреза вдоль и поперек. Со мной ничего не произошло, мы ничего не обнаружили, кроме того, что должны были обнаружить. Поэтому, если даже что-то происходит, то не в нашем присутствии.

Еще в советское время там были постоянные разрезы, это один из районов, где проводились регулярные наблюдения, — ничего не обнаружено. То есть с точки зрения океанологии никаких аномалий там выявлено не было, вот и все, что я могу сказать.