«Если мы объявим мобилизацию, что они подумают?». Зачем выборы нужны Путину и обществу

С 8 по 10 сентября в России пройдут выборы в местные органы власти. Россияне будут голосовать за депутатов местных советов и заксобраний, а в некоторых регионах выбирать губернаторов. Многие считают, что эти выборы ничего не решают, учитывая текущую военную операцию и в целом обстановку в стране. Политолог Илья Гращенков объясняет RTVI, почему это не так, а также рассказывает о том, как элитные группы влияют на политику, проводимую верховным руководством.

Зачем в России проводится Единый день голосования во время военной операции

Для любой власти нужно основание. Чем меньше у нее апелляций к народному волеизъявлению, тем сильнее повышается конкуренция внутри нее самой, потому что не очень понятно, кто из ее представителей достоин высоких руководящих постов. Конфликт внутри нее начинается ровно в тот момент, когда становится непонятен механизм ее формирования.

Путин все эти годы является для элит, прежде всего, консенсусной фигурой, которую знает и поддерживает народ. В этом и состоит его максимальная ценность — в том, что он, по сути, является единственным политиком в стране (что и подтверждают соцопросы).

К тому же власть должна себя чувствовать крепко стоящей на ногах, пусть и за счет завышенных рейтингов и проведения выборов с кучей политтехнологических уловок. Мощный положительный результат дает ей непоколебимую уверенность в том, что народ ее поддерживает. А это уже является основанием для любых дальнейших сделок с населением. Не имея такой базы, власть начинает сомневаться: а если мы сейчас объявим мобилизацию или еще чего-нибудь, что они подумают? Если мы снова поднимем пенсионный возраст, выйдут они на улицы, или нет?

Ну и, наконец, выборы представляют собой некую коммуникативную связанность с населением, когда в отсутствии реальной конкуренции и борьбы оно все же включается в политическую повестку. У него есть возможность проявить активную позицию, высказаться, проголосовать (или не проголосовать). И в этой парадигме люди чувствуют, что если кто-то в чем-то виноват — то это прежде всего они. Но стоит выборы отменить, и у народа уже начнет копиться недовольство. А поскольку теперь понятно, кого во всем винить, то он и к власти может обратиться, мол, давайте, меняйте ситуацию! Не хотите? Что ж, сами виноваты!

Поэтому подобная включенность людей в отсутствии какой-то другой связи с населением дает власти эдакую гиперкомпенсацию в виде выборов. В остальное время оно просто выключено из процессов управления страной и ждет этого единого дня голосования.

Можно ли назвать нынешние выборы конкурентными

Власть никаких новых практик не придумала. Она просто совместила практики времен Советского Союза с рыночными. По сути, это те же выборы, которые были в СССР, — только тогда в бюллетене был лишь один кандидат, и все переживали: какие же это выборы? Хорошо, вот вам пять партий, несколько кандидатов! Но суть от этого не меняется.

Сегодня власть балансирует на двух ногах: правоцентристской в лице Единой России и некоей левой, пока еще не до конца оформленной. Это не совсем КПРФ, это запрос разных групп на не до конца определенные левые идеи, которые озвучивал тот же Пригожин утром «марша справедливости» на Москву. Подобные идеи — как бы это сказать, лево-монархические? — выражает и Стрелков.

Сейчас сделка власти с обществом о том, что «вы никуда не лезете, а мы обеспечиваем стабильность», перестает работать, поскольку «стабильность» вошла в зону турбулентности. Начали меняться правила игры, а раз так, то, соответственно, появляется и новый запрос. Где нет стабильности, там должна появиться справедливость. И это немного меняет прежнюю картину, когда, по сути, в бюллетене был один кандидат, упакованный в разные обертки.

Возможна ли сейчас ротация элит в результате выборов

Смотря об элитах какого порядка идет речь. Если мы говорим о людях, у которых есть деньги, влияние или узнаваемость — то есть какой-то капитал, который они хотели бы политизировать, — они могут это сделать, избравшись, скажем, в заксобрание, или выдвинув своего человека в губернаторы. Например, эти механизмы, как мы видим, работают в Хакасии. Но очевидно, что на выборах губернатора борются две крупные финансово-промышленные группы, а сами выборы выступают инструментом этой борьбы, вместе со всеми согласованиями, зачистками и так далее.

Госдума была такой же площадкой, когда достаточно большое количество людей, желающих политизироваться, делали это. Та же самая партия «Новые люди», например — это первый эксперимент, когда довольно большая группа людей автономно вошла в политику. Дальше вопрос состоит в том, что они дальше там делают, — сливаются с властью, или становятся внутренней оппозицией.

Это же не какой-то закрытый код. Любые выборы можно легко «взломать», например, деньгами или другими ресурсами. Это делал тот же Фургал — ресурсы плюс деньги дали ему возможность победить в Хабаровском крае. Другой вопрос, что было потом, но тем не менее такая победа оказалась возможной. Возможен и кейс победы как в Хакасии, когда мы видим, что тот же Зюганов, судя по всему, дошел до высших эшелонов власти и согласовал там второй срок своему кандидату. Постепенная политизация элит с точки зрения выживания в новых реалиях идет медленно, но в принципе набирает, как мне кажется, динамику.

Станут ли президентские выборы 2024 года референдумом о доверии к власти

Обычно российская президентская компания в России действительно сводится к референдумному типу, но по большому счету, ей предшествует очень большое количество внутриэлитных договоренностей.

Прежде всего, трансфер власти идет, причем очень быстро. Есть те, кто говорят, мол, как же так? Где трансфер власти, который политологи так долго обещали? Но вы посмотрите внимательно, остались ли, например, какие-то либералы во власти. Последние — это финансовый блок правительства. Куда делся Кудрин, или куда делись ельцинские олигархи? Да и где тот же самый Пригожин, который тоже пытался стать участником этого трансфера?

Трансфер — это перехват рычагов власти по кускам, и Путин здесь не ключевой показатель. Конечно, у него до сих пор есть все козыри, которыми он пользовался последние годы. Все в России знают, кто такой Путин. У него достаточно высокий рейтинг по сравнению с остальными. Какое бы недовольство не зрело, другие кандидаты ему в подметки не годятся.

Поэтому в любом случае, если бы Путин и захотел передать власть кому то другому, то история преемничества сегодня как раз опасна с точки зрения того, что ее легко перехватит элита. На вопрос «если не Путин, то кто» у каждой элитной группы есть свой ответ или даже кандидат.

При этом сам Путин кардинально меняется срок от срока, а значит фактически трансфер происходит внутри него. Он во многом иллюстрирует все эти внутренние перемены. Каждый раз мы думаем, что этот-то срок точно последний. После этого система власти естественным образом создает какую-то новую эскалацию, которую опять-таки может решить только Путин — а кто же еще?

В 2014-м это был Крым. Потом — финансово-экономический кризис, связанный с повышением пенсионного возраста. Затем это переросло в ковид и его последствия. Сейчас — СВО. Каждый раз на каждую новую эскалацию может ответить только он, кому все больше всего доверяют.

Поэтому президентские выборы важны с точки зрения того, какая новая система взаимоотношений внутри страны в результате складывается. Естественно, важным фактором становится и всенародное утверждение этого нового, так скажем, если не общественного, то понятийного договора. Выборы президента — это как раз диалог об этом новом договоре.

Остальные кандидаты тоже будут озвучивать свои программы, которые либо станут частью путинской поствыборной программы, либо, наоборот, будут отвергнуты. Коммунисты будут говорить о том, что надо строить СССР 2.0. «Новые люди» станут требовать новый курс на новый НЭП, сохранение рыночной экономики и свободы слова. ЛДПР наверняка попытается продвигать какую-нибудь тему национального толка, которая сейчас тоже активно раскручивается. Будут и промежуточные темы.

В этом году на ПМЭФ, скажем, он выступал за экономический либерализм, говорил, что Россия должна сохранить все лучшие достижения рыночной системы за 30 лет. При этом в Новый год мы видели его на фоне военных, и складывалось ощущение, что это предтеча будущему военному сплочению с окопной политикой осажденной крепости.

Не стоит забывать, что президентская кампания тоже является предтечей следующих выборов в Госдуму 2026-го года. К этому времени политический ландшафт тоже немного поменяется. Возможно, одни партии объединятся, другие, как, например, «Справедливая Россия», которая не участвуют в президентских выборах, уйдут. И, опять же, это будут смотрины на будущий срок в 2030-м году.

Но рано или поздно Путину все равно придется выбирать преемника или, по крайней мере, задуматься об уходе. На президентских выборах номинанты на место преемника в том числе обкатывают свои программы. Плюс, всегда возможен вариант того, что к 2026-му году вся политическая жизнь развернется совсем по-другому.

Если подвести итог, выборы — это набор микрокоммуникативных практик: элитных и народных, при этом разнонаправленных. Все должно быть максимально непонятно. Мы должны быть и либералами, и ультрапатриотами одновременно. И выборы у нас должны быть, ведь мы же демократическая страна. Но при этом одновременно все должно быть под жестким контролем, чтобы и мышь не проскочила. Эта протеева политика, в общем-то, и представляет собой основание системы власти в России в нынешнем времени. Скорее всего, до того, как Путин все-таки передаст власть преемнику или еще каким-то образом уйдет с политической арены, она будет оставаться именно такой.

---

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.