На излете своего существования Российская империя активно воевала. Сначала была русско-японская война, ставшая спусковым крючком революции 1905 года, потом — участие России в Первой мировой, следствием которой стала революция 1917 года. Доктор исторических наук Владимир Булдаков рассказал RTVI о том, как подъем патриотических настроений в стране сменялся народным гневом.

Владимир Булдаков — советский и российский историк, доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института российской истории РАН. Изучает историю России конца XIX — начала XX веков, историю Первой мировой войны, русской революции и постреволюционного времени.

Какими были настроения во власти и обществе перед русско-японской войной

Когда Николай II пренебрежительно называл японцев макаками, он в этом отношении не был оригинален. В русском обществе тогда тоже было весьма легковесное отношение к японцам. В прессе встречалось множество карикатур, где японцы действительно изображались в виде макак. То есть всерьез их наши люди никак не воспринимали.

ТАСС

Что касается общественного подъема, то в различных социальных слоях на это реагировали по-разному. Кто-то верил, что мы японцев просто шапками закидаем. Даже писатель Антон Чехов выступил как патриот и полагал, что мы японцев непременно победим. А либералы и тем более социалисты считали эту войну авантюрой, и, в общем-то, они оказались полностью правы.

Если говорить про тогдашнюю прессу, в том числе фронтовых корреспондентов ведущих русских газет, то журналисты тогда, как всегда, брехали и нагнетали патриотическую истерию про «желтую опасность». К ним относился, например, знаменитый театральный драматург и писатель, один из основателей МХАТа Владимир Немирович-Данченко. Пренебрежительное отношение к Японии держалось в России вплоть до Первой мировой войны.

Именно поэтому весть о падении Порт-Артура в канун нового 1905 года стала полной неожиданностью не только для власти, но и для общества. Тогда считалось, что, несмотря на какие-то трудности, в целом все хорошо, и Россия обязательно победит Японию, и вот тут случилась такая трагедия. И здесь свое черное дело сделала пресса.

Как во время русско-японской войны произошел перелом в общественном настроении в России

Это случилось не столько после проигранного Мукденского сражения в феврале 1905 года в Маньчжурии, сколько после морской Цусимской катастрофы в мае 1905 года. Военные неудачи на Дальнем Востоке привели к резкому отторжению общества от власти, и в это время поэт Константин Бальмонт очень эмоционально писал:

«Наш царь — Мукден, наш царь — Цусима, //
Наш царь — кровавое пятно, //
Зловонье пороха и дыма, //
В котором разуму темно».

Сражение под Мукденом (ныне — Шэньян) — самая крупная и кровопролитная наземная битва в русско-японской войне. Цусимское морское сражение, состоявшееся в Цусимском проливе, — крупнейшее в эпоху броненосных дредноутных кораблей. И то, и другое Российская империя проиграла, как и всю войну. По итогам войны был подписан мир, согласно которому Россия признавала Корею сферой японского влияния и уступала Японии арендные права на Ляодунский полуостров с Порт-Артуром и Дальним. После этого по стране прокатилась волна протестов, забастовок, вооруженных восстаний и бунтов, вынудившая власть провести демократические реформы.

К Николаю II тогда, конечно, было резко негативное отношение, хотя императрицы Александры Федоровны оно еще пока не касалось. Это естественная реакция — в архаичном обществе при патерналистской системе все неудачи связываются исключительно с высшей фигурой. Это всегда так было во всех обществах, и не только в России.

Тогда же стали циркулировать слухи об измене, что тоже неудивительно. Если от простых людей ничего не зависит, то они находят самое простое объяснение. И оно заключается не только в измене, но и в происках темных сил, в чем-то инфернальном. Это типичная психология троглодита: все, что за пределами моей пещеры, принадлежит нечистой силе. И с тех самых пор наша ментальность не сильно изменилась.

Дело даже дошло до таких эмоциональных крайностей, когда после разгрома русского флота при Цусиме какие-то студенты в России с социалистическими и анархистскими взглядами отправляли поздравительные телеграммы японскому императору. Они рассуждали примерно в таком духе: «молодец микадо, что дал по шапке нашему Николашке».

В этом тоже нет ничего удивительного — в годы Первой мировой войны в социальных низах также возникали подобные мысли, только в них микадо заменял германский кайзер. Но все равно такие настроения не являлись господствующими, к этим эмоциональным перверсиям были склонны скорее психически неуравновешенные люди.

Конечно, война с Японией стала спусковым крючком для Первой русской революции 1905-1907 годов, но в тех обстоятельствах внутренняя смута в любом случае была неизбежна, хотя и не в таких экстремальных формах, как потом. Первая русская революция началась с так называемой «Банкетной кампании» осенью 1904 года, когда либералы своими требованиями политических перемен донельзя взвинтили общественные настроения. Довольно-таки быстро они дошли до низов, после чего начались забастовки, бунты и прочие беспорядки.

Какой была реакция российского общества на Первую мировую войну

Она была совсем иной, чем при начале русско-японской войны. То есть все сразу поняли, что это более опасный враг. Если «япошек» поначалу считали какой-то мелочью пузатой, то к войне с Германией отнеслись серьезно. Все вроде бы как патриотами стали, хотя и ненадолго. В русском обществе установился кратковременный консенсус, что все политические распри надо забыть, а все забастовки прекратить. Социал-демократы и эсеры тут же притихли, не зная, что теперь им делать.

Что касается социальных низов, то, с одной стороны, они с началом Первой мировой войны тоже поначалу почувствовали потребность сплотиться вокруг государя ради будущей победы, а с другой стороны, воспринимали войну как стихийное бедствие и большое несчастье. В этом ничего удивительного нет, и одно другому не противоречит.

Мой коллега Владислав Аксенов указывал, что во время мобилизации летом 1914 года газеты взахлеб рассказывали, с какой радостью деревенские мужики отправлялись на призывные участки, хотя в реальности по всей России стоял бабий стон. Такое очевидное противоречие между восторженными пропагандистскими текстами в прессе и подлинным положением дел подрывало доверие простых людей к официальным источникам информации и заставляло их прислушиваться к разным слухам.

ТАСС

Первая мировая война породила резкий рост разных социальных девиаций — ситуацию пира во время чумы, столь характерную для военного времени (и для послевоенного особенно) и для воюющего общества. Это то, что называется «война все спишет», когда планка морально-этических ограничений резко падает, когда становится все можно.

В Первую мировую войну слухи и страхи играли гораздо большую роль, чем в русско-японскую войну. В русском обществе тогда была уверенность в том, что немцы (как кайзер со своими приспешниками, так и внутренние немцы) везде и во всем нам гадят. В этом они заменили тогда евреев и частично поляков в качестве главной инфернальной силы нашей страны.

Как это обычно бывает во время всякой войны в любом обществе, в предреволюционной России необычайно быстро расцвели ксенофобия и шпиономания. То же самое наблюдалось и во Франции насчет «вонючих боши», и в Германии, и в Англии. Подобные ксенофобские настроения тогда были во всех воюющих странах.

Когда в России возненавидели Первую мировую войну и царя

Это случилось осенью 1915 года, после Великого отступления русской армии. Такие массовые настроения нельзя отсчитывать от знаменитой речи Павла Милюкова в Государственной думе от 1 ноября 1916 года про «глупость или измену». У многих представителей русского общества отношение к ней было, мягко говоря, неоднозначным. Это уже потом либералы постарались, чтобы его слова потрясли всю Россию, хотя и это тоже преувеличение. Тем не менее свою роль в последующих событиях выступление Милюкова, безусловно, сыграло.

1 ноября 1916 года депутат и лидер кадетской партии Павел Милюков произнес в Государственной думе антиправительственную речь. В ней он задавался вопросом о том, являются ли системные проблемы в экономике страны, нараставшие после вступления России в Первую мировую войну, «глупостью или изменой» со стороны царского правительства.

Что касается влияния военного фактора на катастрофическое падение авторитета высшей власти в годы Первой мировой войны, то это обычное дело. Неудачи на фронте стали катализатором давно назревавшего внутреннего кризиса в стране. Поражение в войне — это страшное дело. Трудно сказать, когда именно произошла необратимая десакрализация высшей власти в России. Но надо понимать, что никакие процессы никогда не случаются одномоментно, они всегда вызревают постепенно.

Негативные тенденции нарастали постепенно, но необратимыми они стали осенью 1916 года после Брусиловского (Луцкого) прорыва. Несмотря на вроде бы успех наступления, до российского тыла вскоре дошли слухи о колоссальных людских потерях во время этой операции. Вне всякого сомнения, этот прорыв был авантюрой генерала Алексея Брусилова, которого у нас с советских времен было принято превозносить. Между тем он был совершенно мерзким типом, бесталанным подхалимом и царедворцем.

Брусиловский прорыв — наступательная военная операция в ходе Первой мировой войны, начавшаяся 7 мая 1916 года под командованием генерала Алексея Брусилова. В ходе нее было нанесено тяжелейшее поражение армиям Германии и Австро-Венгрии и заняты Буковина и Южная Галиция, однако за счет огромных жертв со всех сторон.

Просто так получилось, что благодаря протекции министра императорского двора Владимира Фредерикса в 1916 году Брусилов был фактически назначен на роль выдающегося полководца. Неудивительно, что в действующей армии его очень не любили и за глаза называли «Трусиловым». Брусилов постоянно интриговал против генерала Михаила Алексеева — пожалуй, единственного выдающегося военачальника из всего высшего генералитета русской армии времен Первой мировой войны. Но система была такова, что большинство тогдашних генералов воплощали в себе многие ее пороки.

Если говорить о состоянии русской армии в годы Первой мировой войны, то большинство ее кадровых опытных офицеров погибли во второй половине 1914 года — в течение 1915 года. Потом их заменили мобилизованные и наспех обученные командиры из числа бывших студентов и семинаристов, которые вместе с солдатами запасных частей сыграли колоссальную роль в событиях февраля 1917 года. Именно тогда многие из бывших недоучившихся студентов возглавили солдатские комитеты.

Еще один важный нюанс — как перед Первой мировой войной, так и во время нее, в русской армии существовал колоссальный недобор подготовленных унтер-офицеров, которые должны были осуществлять связку офицерского корпуса с огромной солдатской массой.

Кстати, будущий советский маршал Георгий Жуков, вышедший из царских унтер-офицеров времен Первой мировой войны, тоже был весьма неоднозначной фигурой, и в некоторых отношениях очень напоминал генерала Брусилова.

Маршал Советского Союза, четырежды Герой Советского Союза Георгий Жуков
Евгений Кассин, Владимир Савостьянов / ТАСС

Взять хотя бы военную реформу генерала Владимира Сухомлинова накануне Первой мировой войны. Военный министр был совершенным показушником и его преобразования так и не были доведены до конца. Конечно, Сухомлинов не обладал таким масштабом личности, чтобы успешно завершить реорганизацию армии. И хотя в годы Первой мировой войны на него навешали множество собак, никаким предателем и изменником Сухомлинов (как и его подчиненный, полковник Мясоедов, ставший козлом отпущения из-за неудач русской армии во время Первой мировой войны), конечно, не был.

Генерал Владимир Сухомлинов был военным министром Российской империи с марта 1909 по июнь 1915 года. Провел ряд военных реформ, поднявших боеспособность армии, хотя и не устранивших многих недостатков (отсутствие четкого плана войны, неудовлетворительный подбор высшего комсостава и другие). Был снят с должности в результате общественного давления.

Как Первая мировая война привела к революции 1917 года

Первая мировая война и события 1917 года, конечно, были взаимосвязаны —так считать можно и нужно. Первая мировая война стала самым настоящим триггером к революции 1917 года в России. Однако вряд ли большевиков того времени стоит считать настоящими германофилами — скорее, они просто воспользовались той ситуацией. Хотя к 1917 году у России ничего проиграно не было.

И когда Черчилль писал о русском корабле, затонувшем у самого входа в долгожданную гавань, это все-таки была литературная метафора. Кстати, Черчилль много глупостей наплел насчет России и Николая II, который якобы уверенно держал руль этого самого дурацкого корабля.

На самом деле это полнейшая чепуха. Николай II накануне крушения монархии был совершенно не при делах. В последние месяцы его царствования нити управления огромной державой оказались совершенно потерянными. Прежняя система руководства Россией совершенно развалилась, и никто ее не свергал — она сама рухнула под грузом накопившихся внутренних проблем и противоречий. Чему тут вообще удивляться, когда мы с вами пережили 1990-е годы?

В чем роль военных неудач для дальнейшего развития нашей страны? Причем это касается не только России. Это естественная реакция любого нормального общества. Во время любой войны общественное сознание становится архаичным, все взгляды устремляются только наверх, на высшую власть. Если что идет не так, то общество виноватой считает именно эту самую власть. И когда высшая власть виновата в военном поражении, то зачем она такая вообще нужна?

Если вы хотите для своей родины перемен, но не желаете ей военной неудачи, то я могу только сказать, что есть такие исторические ситуации, когда все становится бессильным и ничего тут уже не поделаешь. Здесь вступают в действие такие исторические закономерности, которые никому и никогда неподвластны.