Уроженцы Чечни, которые считают жизнь на малой родине небезопасной, уже давно бегут в поисках нового дома в Европу. Но с каждый годом путь становится труднее: за границами России их встречаются все менее радушно, а кого-то и вовсе возвращают назад. Что ищут эти люди вдали от родной республики и почему ЕС не хочет принимать многих из них на своей территории? Ответы на эти и другие вопросы попытался найти Константин Гольденцвайг в спецрепортаже «Кавказский исход. Как чеченцы ищут спасения в Европе». В своем блоге он делится впечатлениями от этой работы.
Мысль материальна. Автор этих строк пишет их из запертой на карантин Германии, в то время как его близкие остались в закрывшейся невесть на сколько России.
Зимой 2020-го как ни в чем не бывало я за несколько дней много раз, туда и обратно, пересек границу ЕС и Беларуси. Выехал из белорусского Бреста — через пятнадцать минут въехал в польский Тересполь, за день — по несколько поездок. Месяц назад такая свобода передвижения казалась столь же естественной штукой, как тот факт, что на самолетах можно летать, а родных и друзей — видеть не только на экране ноутбука.
У тех же, ради кого мы отправились на границу Европы, уже тогда этой свободы передвижения не было. Не было и свободы вообще. Все последние годы Брест служил зыбкой надеждой тысячам беженцев, что рвались из России в Европу. Да-да, беженцев не из Северной Африки, не из Сирии и Ирака, а из России, точнее — из Чечни.
К парадным кадрам из мирного вроде бы Грозного, к сияющим лицам в чеченском телеэфире, к цифрам на местных выборах, где 99 процентов всегда все поддержат — неважно, местное ли руководство, президента или партию власти — ко всему этому не найти, наверно, контраста разительнее, чем там, в Бресте.
Если послушать официальные лица Чечни, окажется, что подавляющее большинство из этих соискателей убежища в Европу спешит за легкой жизнью. К молочным рекам и кисельным берегам. А если встретиться с ними самими там, на белорусско-польской границе, то увидишь отчаявшихся людей, продавших ради этого побега все имущество. Живущих впроголодь — только б прорваться к приюту для беженцев по ту сторону моста через реку Буг. Боящихся любых разговоров о том, что именно их вынудило бросить свой дом. Мечтающих однажды вернуться в Чечню — когда жизнь в ней изменится.
Эти беженцы неохотно общаются — и, тем более, с журналистами. Об источниках их «проблем», как они говорят, рассказывать вначале стараются в третьем лице: «они похитили наших детей», «они обещали снова проблемы», «они пытали», «они убили». Чеченцам даже в сотнях километров от малой родины страшно: а вдруг отыщут и здесь?
Но страха все больше и с другой стороны. Европа, в которую так стремятся кавказские беженцы, их больше почти не принимает. Свое дело сделал миграционный кризис, прибавивший популярности крайне правым политикам, в том числе в Польше. Свое дело сделал и имидж уже осевших по всему Старому свету беженцев из Чечни. Справедливый ли?
За двадцать лет и два поколения в 200-тысячной чеченской диаспоре, просочившейся через Брест в Европу, появились успешные юристы, простые охранники, врачи, безработные, чемпионы по единоборствам, депутаты национальных парламентов. С каждым годом это все более пестрая среда. С каждым годом многих из них все трудней отличить от коренных европейцев.
Но в центре внимания медиа и политиков — малая часть выходцев из Чечни, создающих большие проблемы: от радикального ислама и оргпреступности до бытового насилия. Лет десять назад сложно было вообразить, чтобы европейская страна депортировала либо экстрадировала беженца назад, в кадыровскую Чечню. Теперь подобных решений десятки.
Тем, кто в 2020-м все еще продолжал из Чечни ехать в Брест, отступать было некуда. И они ломились в эти закрывавшиеся двери. О каждой поездке на поезде до Тересполя чеченцы так и говорят: «Сделать попытку». Одни пытаются в семидесятый раз, другие — в сотый. Днем с польской стороны их разворачивают назад. Наутро они вновь отправляются на вокзал. Пока не закончатся последние деньги или страницы в загранпаспорте для штампов.
Часть услышанных нами историй чеченцев казалась более чем убедительной. Часть заставляла, не скрою, усомниться в их мотивах. Из множества людей, с которыми мы познакомились за эти дни, лишь про одну семью знаю точно: они чудом успели попасть в Европу до полного закрытия границ. Глава семейства, которого, как он рассказывает, на родине несколько месяцев пытали чеченские силовики, написал мне на днях в WhatsApp: его жену и четверых детей на пятый месяц, наконец, впустили в Польшу. Им выдали комнату в распределительном лагере с общей кухней, удобствами в коридоре и колючей проволокой по периметру. Семья счастлива — теперь им спокойно. Он еще написал мне по дружбе, что от коронавируса, как говорят у них в общежитии, исцеляет чесночный отвар.
И хотя это, конечно, не так, хочется надеяться, что настоящее исцеление найдется. И хорошо бы, чтобы к нему нашлось еще и такое лекарство, которое в мире, что однажды снова откроется, и всех нас сделает чуть более открытыми друг к другу. И к чужой беде.