«Никто не выйдет живым». Журналистка Екатерина Винокурова о том, как российские элиты видят свое будущее

Российские элиты встретили 2022-й с большими надеждами и планами, а заканчивают его с пониманием безвыходности сложившейся ситуации. В течение года их настроение менялось несколько раз — от веры в то, что «все задачи будут выполнены», до мрачной уверенности в том, что помощи им ждать неоткуда, как внутри страны, так и за ее пределами. Журналистка Екатерина Винокурова рассказывает, как это происходило.

— Не волнуйтесь, пожалуйста, так сильно. Не будет ядерной войны. У Него есть план, — мой собеседник из числа крупных подрядчиков администрации президента говорит «Он» так, что слышна заглавная буква. И мы говорим не о Боге.

Мы встречаемся осенью в разгар бесконечного потока новостей о возможности ядерной войны.

— И каков план? Нас всех убьют или нет? — переспрашиваю я уже в третий раз.

— Ни вы, ни я не знаем всех договоренностей, но поверьте, я работаю в Системе уже много лет, я вижу кое-какие детали, которые позволяют быть оптимистичным.

— Хорошо, вы готовы планировать отпуск на следующее лето? — спрашиваю я прямо.

Собеседник шутит, что не планирует брать отпуск в ближайшие годы, так как явно будет нужен родине круглосуточно. Мы оба знаем, что он пытается меня успокоить и не готов признать, что планировать жизнь даже на неделю — непозволительное удовольствие.

Утрата главного слова

Если бы российская элита могла позволить себе роскошь честности, то слоганом 2022-го года для нее стал бы «потеря контроля».

Слово «контроль» — одно из ключевых для понимания логики российской системы до 24 февраля. Например, до марта в стране продолжали не без проблем, но работать оппозиционные медиа — те же «Новая газета»*, «Эхо Москвы», телеканал «Дождь»* и другие. Аудитория была стабильна, но совокупной мощности этих и других медиа в сочетании с интернетом, разумеется, не хватало для существенного влияния на те же электоральные результаты, а главные редакторы знали номера кремлевских или правительственных чиновников. Зачищать медиаполе до ноля не было смысла — было достаточно его контролировать.

Иногда выборы губернаторов выигрывали не те кандидаты, которых согласовал Кремль, а в заксобрания проходило большее количество оппозиционеров, чем планировалось, но у Москвы всегда сохранялся контрольный пакет, позволявший быстро проводить необходимые решения в жизнь, — то есть сохранять контроль.

Легендарные пьяные выходки чиновников 90-х, их полубандитские замашки к 2022-му году остались практически позади: моложавые эффективные менеджеры в элегантных костюмах по вечерам сидели за бокалом вина в «Кофемании», рассказывали журналистам про любимые экстремальные виды спорта или советовали посетить тот или иной музей в Мадриде или Риме.

В 2022 году позади остались и Мадрид, и Рим, но главное — контроль даже над собственной жизнью.

Уехать нельзя остаться

— Наше поколение это будет разгребать всю нашу жизнь, вы же понимаете? — говорит мне топ-менеджер крупной госкорпорации.

Эти же слова в марте 2022 года, — по крайней мере, в первые недели спецоперации — на разные лады повторяли практически все представители политической элиты — в тех случаях, когда не врали, разумеется.

Решение о начале спецоперации на Украине стало неожиданностью практически для всех. Слухи о том, что нечто подобное начнется, активно ходили в силовых кругах, несмотря на все официальные опровержения декабря 2021-го — января 2022-го. Губернаторы записывали новогодние обращения с планом на пятилетку, премьер-министр Михаил Мишустин выступал на Гайдаровском форуме, озвучивая амбициозные инвестиционные планы.

— Нет, ну мы же обсуждали такую вероятность за месяц до, мы все же что-то предугадали, — спорит один из моих собеседников со своим знакомым полгода спустя.

— Мы не говорили о возможности наземной операции, этот формат мы не обсуждали, — возражает другой. — Нет, мы не ждали именно того, что произошло.

Реальный восторг не на камеру высказывали единицы. И в кругу знакомых их подозревали в большей хитрости и неискренности, чем всех остальных. Наиболее искренние в первые недели еще писали смс родственникам в Киев и Харьков, предлагая помощь в эвакуации. Сейчас эти контакты прерваны: они взаимно небезопасны. Впрочем, сочувствие Донбассу и беженцам эти люди выражали не менее искренне — как, впрочем, и сочувствие киевлянам. О последнем говорили только в очень доверительных разговорах.

Если говорить о том, как менялся их стиль общения, стоит отметить практическое прекращение встреч в присутствии третьих лиц. Никому не хочется по итогам ужина в ресторане стать объектом докладной записки в одну из башен, и правило «чем больше людей — тем меньше откровенности» работало без сбоев.

Уже в апреле на территории, перешедшие под контроль армии России, поехали политтехнологи, пиарщики и медийщики. Так в зоне СВО оказались знакомые уже не только силового блока, но и обитателей кремлевских и околокремлевских коридоров.

Другие знакомые той же элиты покидали страну — в первую очередь речь шла об эвакуации детей. Особенно остро эти проблема вставала в разведенных семьях, где бывшая супруга давно проживает на Западе.

Уехали многие люди, ранее имевшие кремлевские контракты — впрочем, они это делали максимально тихо без смены геолокации в соцсетях. Это выяснялось только когда становилось понятно, что человек постоянно находится в другом часовом поясе.

Параллельно вводились все новые персональные санкции, от друзей из-за рубежа стало известно о проблемах с продлением виз и дискриминации русских. У людей, даже не попавших в официальные санкционные списки США и ЕС, однако имевших контракты и контакты с Кремлем в течение многих лет, появился совершенно реальный мотив в пользу выбора «остаться». Причем не просто «остаться», но «остаться работать в системе».

Справедливости ради, западным спецслужбам не требовалось даже особой работы для того, чтобы отследить того или иного уехавшего, в том числе, по идейным соображениям, российского элитария. Достаточно вспомнить, как документировали каждый шаг в новом мире бывшего главы Роснано Анатолия Чубайса. А уж явление, к примеру, на Западе кого-то из бывших чиновников администрации президента неминуемо привлекло бы внимание жаждущей мести по отношению к режиму оппозиции. Та, к примеру устами Марата Гельмана или Гарри Каспарова, повторяла все эти десять месяцев мантру, что никакого варианта простого раскаяния ни для кого не будет. Всем предстоит познать коллективную и персональную ответственность.

Более того, в редких случаях те же чиновники или их сателлиты сами звонили уехавшим и спрашивали, не нужна ли помощь с возвращением, ведь лучше держаться вместе.

Спокойное опасное лето

Лето проходило относительно спокойно. Уехавшие и оставшиеся по идейным причинам уже сделали свой выбор. На верандах летних кафе самых разных городов России люди, сменившие привычные строгие костюмы на летние футболки и спортивные брюки, обсуждали, как жить дальше.

Хорошим тоном тех месяцев считалось в начале разговора рассказать историю в стиле «А жизнь-то продолжается, не умрем». Говорили про бизнесменов из арабских стран, выкупающих завод ушедшей из России западной компании. Говорили про китайцев, приславших новую делегацию, про индийцев, у которых сильная фармпромышленность и планы на строительство новых морских портов.

Параллельно шла подготовка к единому дню голосования, неформальным девизом которого стала «новая нормальность». Кремль дал четкую установку: провести выборы как можно более штатно. В итоге большинство даже лоялистских партий практически не использовали тему СВО в агитации — за исключением, пожалуй, «Справедливой России».

Осенью у Кремля все получилось: «Единая Россия» одержала внушительные победы, губернаторские выборы прошли без сбоев. В ряде регионов возле избирательных участков даже заработали ярмарки и фестивали, по которым избиратели соскучились за годы коронавирусных карантинов. Политологи заговорили об эффекте «сплочения вокруг флага» и «новом путинском большинстве».

Более того, идея «новой нормальности» и надежды, что все может быть «почти как раньше», оказалась очень востребованной. Представители элит и даже медийщики и политтехнологи, претворявшие установку Кремля в жизнь, сами в нее поверили, надеясь на скорые переговоры и окончание СВО.

Падение иллюзий

Буквально в первые дни после выборов стало известно об отводе российских войск из Харьковской области, и в двери условного Кремля постучала новая социальная группа — «рассерженные патриоты».

Тут стоит упомянуть, что еще весной соцсети Meta (фейсбук**, инстаграм**) были признаны в России экстремистскими, что привело к наплыву пользователей в телеграм. Люди жаждали знать последние новости о спецоперации — и их стали активно поставлять так называемые военкоры. Ими становились как профессиональные военные журналисты, так и активисты, поддержавшие СВО и уехавшие на Донбасс снимать репортажи.

Первоначальный набор аудитории шел быстро, несмотря на некоторую однотипность контента. После этого как к Кремлю, так и к самим военкорам пришло понимание, что они стали новой медийной силой. Причем куда более влиятельной, чем либеральные медиа в период их расцвета, ведь военкоры (в своем представлении) опирались на поддержку военных.

Для представителей российской элиты, особенно для тех, кто читает телеграм-каналы в виде их мониторингов, а не самостоятельно, и для тех, кто не занят работой с медиа, появление этого феномена сперва прошло практически незаметно. Однако стоило ему набрать силу, в их разговорах стало звучать регулярное недовольство радикалами, которые призывали, в том числе, к мобилизации, репрессиям против внутренних врагов и чуть ли не военной диктатуре. «Нельзя быть патриотичнее президента», — говорили государственники, причем даже в открытую.

И в этот период они вспомнили, что все происходящее им на самом деле не нравится. Бизнесмены выбивали брони сотрудникам, ориентировали отделы кадров на помощь незаконно мобилизованным, давая установку «вытащить максимум возможных». Вице-губернаторы тоскливо сверяли с военкомами списки, понимая, что сейчас занимаются планированием уже не выборов и результатов партии власти, а чужих жизней.

Многим родственникам, сотрудникам и знакомым моих источников пришли повестки, и те выбрали срочный отъезд из страны. Это никак не осуждалось остающимися людьми, продолжающими быть частью элитных кланов или бюрократической системы. Те же вице-губернаторы лишь тоскливо говорили: «Ждем, когда и до нас дойдет очередь», а региональные бизнесмены, шепотом ругая СВО, закупали бронежилеты для мобилизованных детей одноклассниц или парня, жившего в соседнем доме на улице детства.

И, если мобилизация привела элиты в тревожное состояние, то известное видео с возможной казнью бывшего заключенного кувалдой привело их в ужас. А потом и к недовольству кремлевскими администраторами, которые ничего не могут сделать с радикалами.

«Нам нужна даже не „партия мира“. Надо говорить о „партии нормальных людей“. Иначе нас просто всех поубивают, а кого не поубивают, посадят», — эти реплики зазвучали синхронно в самых разных беседах с представителями самых разных кланов.

Более того, свое резкое недовольство появлением подобных видео высказывали и собеседники в силовых структурах, считающие, что такого рода «патриоты» в перспективе даже опаснее для государства, чем либеральная оппозиция — только бороться с ними будет сложнее.

Эти два разных слоя российской элиты настолько не доверяют друг другу, что не могут скоординироваться даже по вопросу собственного выживания, обычно завершая разговор фразой: «Пока у них есть мандат от Него, ничего мы не сделаем… Если бы просто дали гарантию, что не посадят — мы бы попробовали».

Впрочем, есть и те, кто говорит: «Пора пробовать». Они имеют в виду, разумеется, не создание революционной ячейки, а лишь попытку начать хотя бы частично говорить то, что на самом деле думают. Хотя бы по поводу радикалов и партии «вечной войны», чтобы вернуть себе контроль — нет, не над страной — хотя бы над собственной жизнью.

Есть даже те, кто делают в частных разговорах шаг дальше и рисуют совсем мрачную картину. Согласно ей, при сохранении внутриполитической ситуации, когда «партия кувалды» безальтернативно доминирует, а оппозиция представлена в основном людьми, уехавшими за рубеж и угрожающими в случае своего прихода к власти тотальными карами всем, кого лично она посчитает причастными к происходящему, ни о каком развитии и даже спасении страны речи идти не может.

И да, многие из тех, кто так или иначе связан с элитными кланами, произносят эти слова: «спасать страну».

Потом было поздно

Есть вопрос, на который никто из людей, более-менее близких к Кремлю или крупным элитным кланам, не будет отвечать даже в шутку: «Так почему никто из вас ничего не сделал?»

Сформировавшаяся годами привычка не проявлять инициативу, а лишь эффективно претворять в жизнь концепции, а также модель «осажденной крепости» дают ответ на этот вопрос. Практически никто не хотел, чтобы случилось то, что случилось. Никто не смог или не захотел рискнуть своей жизнью, карьерой и свободой, когда все только произошло. А потом было поздно.

Как уже было сказано, кремлевская пропаганда и бесконечные оппозиционные комитеты свободной России за рубежом сейчас дают совершенно идентичные тезисы, лишь увеличивающие ощущение беспомощности в политических элитах. В целом их можно обобщить фразой «никто из вас не выйдет отсюда живым». Противостоять этому единому фронту Кремля и зарубежной оппозиции невозможно.

Наверное, самым правильным словом для описания позиции политических элит России перед Новым годом будет «ожидание» — ожидание той ситуации, в которой можно будет «что-то сделать».

А пока эти люди смотрят футбол, болея в финале чемпионата мира за Аргентину с грустными репликами, вроде «может, это наша будущая страна», и говорят, что остаются работать, чтобы удерживать хотя бы российскую экономику да и российскую политику от полного краха. Он ведь погребет под собой и Москву, и регионы, и причастных, и непричастных, которых все равно никому в мире не жалко.

— Скажите, у нас есть шанс избежать того, что в 2024-м году будет избираться Он? — интересуюсь я у человека, участвующего в планировании президентской кампании.

— Конечно! Выберите Его в 2023 году! — шутит тот. — Хотя нет, лучше все по графику.

* включен в единый реестр иноагентов Минюста России

** включены в единый реестр иноагентов Минюста России

*** компания признана экстремистской и запрещена в России

**** соцсети принадлежат корпорации Meta, ее деятельность признана экстремистской и запрещена в России