10 сентября 2024 года Егору Летову исполнилось бы 60 лет. В феврале 2008 года, больше 15 лет назад, «Гражданская оборона» отыграла свой последний концерт. Журналист Михаил Карпов вспоминает в своей колонке для RTVI Летова и его песни, а также объясняет, как смерть позволяет легенде оставаться легендой, не давая людям возможность оценить личность рок-героя в современности.
В 2007 году на работу удобнее всего было добираться от метро «Шаболовская». У остановки трамвая за бетонным забором располагался долгострой — 14-этажное здание, которое якобы при Андропове должно было иметь какое-то отношение к советской военно-космической программе, а в 1992 году его передали под телецентр для ВГТРК.
Так или иначе, в то время оно представляло собой скорее символ, чем объект недвижимости. Серый бетон будто говорил, что он готов простоять в таком состоянии не одну сотню лет, в то время как металлические конструкции показывали, что согласны максимум лет на тридцать. И вот на этом самом бетонном заборе, символизировавшем одновременно вечность и тлен, висел билборд, сообщавший о скором концерте Егора Летова и «Гражданской обороны» в клубе Б1.
Григорий Сысоев / ТАСС
Нет, это не рассказ о том, как было замечательно посмотреть на Егора Летова в последний раз. Я просто не пошел. Казалось, что там можно было увидеть нового? Панки должны умирать молодыми, а не погружаться в сомнительные эксперименты и рассказывать о том, «Зачем снятся сны?» (так назывался последний альбом ГрОБ). Тогда я считал, что смерть Янки Дягилевой наступила как раз вовремя, чтобы можно было пить и плакать под песню «По трамвайным рельсам».
В самом деле, будь она жива в 2007 году, сложно было бы воспринимать все это всерьез. Ведь это Янка написала и спела в 1988 году:
«Мы должны уметь за две секунды зарываться в землю
Чтоб остаться там лежать, когда по нам поедут серые машины
Увозя с собою тех, кто не умел и не хотел в грязи валяться
<…>
Нас убьют за то, что мы гуляли по трамвайным рельсам».
Все бы выглядело слишком фальшиво, произойди иначе.
Эта же фальшь чувствовалась и тогда, в случае с Егором. Хотелось крикнуть ему, мол, как же так, ты всегда хотел быть против? А что же теперь? Противостоял советской системе, выступал против постсоветской, а теперь просто решил стать «вне политики»? «Летать снаружи всех измерений»?
Я не пошел на концерт. А потом он умер, совсем скоро, в феврале 2008 года. Все изменилось буквально сразу. Человек выполнил свою функцию. Сделал то, что «нужно», если хочешь доказать, что «небо все точно такое же, как если бы ты не продался».
Зрители на концерте «Гражданской обороны»
Дмитрий Лебедев / Коммерсантъ
***
Если бы вы проехали в то время на 26-м трамвае от московского метро «Шаболовская» три остановки (от того самого билборда), то оказались бы совсем рядом с редакцией одного культового компьютерного журнала, который сейчас уже давно забыт. Тем, кто догадался, нет необходимости говорить, о чем идет речь. А кто не понял — тем и не нужно.
Одним из разделов сайта того журнала, посвященного тестированию устройств и (модное новое слово) гаджетов руководил человек, которого мы условно обозначим как Иван. Познакомьтесь: около десяти лет до того он работал на таможне и там же пристрастился к тяжелым наркотикам, каким-то образом слез с них и теперь, чтобы не вернуться к пагубному пристрастию снова, покупает перед рабочим днем с утра десяток бутылок пива Löwenbräu. Входя в редакцию, он с грустной улыбкой помахивает гремящей сетчатой авоськой, и, как бы извиняясь, произносит, загадочно подмигивая: «Лёвенброй!»
К вечеру, выпив принесенную батарею бутылок, Иван, конечно же, не может не запустить свою любимую музыку. Из хрипящих дешевых колонок несутся на полной громкости песни, многие из которых запрещены в современной России решением Минюста. Но все обязательно заканчивается песней ГрОБ «Родина»:
«Вижу — поднимается с колен моя Родина!
Вижу, как из пепла восстаёт моя Родина!
Слышу, как поёт моя великая Родина!
Снова поднимается с колен моя Родина!»
Учитывая контекст предыдущих песен, это может показаться странным, но сейчас для Ивана все происходящее вполне органично. Он мычит, трясет головой и, наконец, сваливается под стол. Там его через некоторое время находит руководительница отдела маркетинга, которая остается в «конторе» допоздна, пытаясь разрулить все возникшие за день проблемы, но Иван спит. Завтра он приведет себя в порядок, причешется, сбрызнет дорогим одеколоном, сядет за компьютер и встретит утреннюю смену новостников как ни в чем не бывало.
Иван, пребывая в описанном выше состоянии, совершал много странных вещей. Например, мог внезапно написать в своем разделе не о тестировании устройств, а о каких-нибудь прегрешениях тогдашнего мэра Москвы Юрия Лужкова. Все это неизменно снималось с сайта по распоряжению главного редактора — вовсе не потому, что кто-то чего-то боялся, а по причине неуместности. Но в феврале 2008 года Иван написал небольшую заметку «Умер Егор Летов», и ни у кого не возникло к нему никаких вопросов. Все всё понимали.
***
Никакого счастья, никакого успокоения в песнях Летова не было — и в последнем альбоме тоже, несмотря на его вроде бы чисто беззаботно-психоделическую тематику. Они раздражали, скрежетали по душе, словно когти дикого животного. После всех этих лет, я спрашиваю себя, почему после буквально каждой песни Егора хочется плакать? Почему не важно, что они сведены черт знает как и звучат, словно, извините, из одного места? А точнее даже не так — почему и это, в том числе, важно?
Алексей Ефремов
Есть такая замечательная картинка, нарисованная уже после его смерти. Егор, Игорь Федорович, гигантская фигура на фоне труб заводов, огней многоэтажек и грязного снега идет по рельсам, топчет их своими кедами, на косухе его — красная звездочка, а за спиной — огромное жаркое солнце.
«А мир был чудесный, как сопля на стене
А город был хороший, словно крест на спине
А день был счастливый — как слепая кишка
А он увидел солнце…»
И глядя на нее, признавая важность Летова для российской культуры в целом, нет-нет, да хочется задать вопрос о том, куда бы сейчас полетела пуля, выпущенная из винтовки-праздника на Русском поле экспериментов? Жена Егора Летова Наталья Чумакова обижается, когда ей его задают:
«Никто не имеет право говорить за умершего, тем более такого непростого, как Егор, который был способен на удивительные повороты сознания, как бы он сегодня на что реагировал. Это его недопустимо принижает», — отвечает она нам, говоря, что с таким вопросом к ней обращались с февраля 2022 года много раз.
Это прозвучит ужасно цинично, но именно смерть дает возможность легенде оставаться ей. Страшно подумать, как тот же Виктор Цой мог бы высказаться на тему геополитической ситуации 2024 года. Легче воспринимать его таким, каким сам создал его для себя.
Александр Миридонов / Коммерсантъ
Впрочем, у Егора (по крайней мере, моего), есть одна особенность. Он ее сам проговорил. Если про Цоя, Горшка и других умерших рок-знаменитостей говорят, что они «живы», то в отношение Игоря Федоровича мало кто пытается провернуть то же самое. Как-то неуютно произносить подобные глупости в адрес человека, который сказал много лет назад:
«Когда я умер
Не было никого
Кто бы это опроверг».
Через 15 лет — тем более. И, наверное, не стоит и в дальнейшем.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции