В начале октября 2016 года Вячеслава Володина на посту первого заместителя руководителя в Администрации президента Российской Федерации сменил глава корпорации «Росатом» Сергей Кириенко. Таким образом, в некотором смысле, президент России Владимир Путин исполнил свою мечту, поставив во главе внутриполитического аппарата человека, чьи воззрения на природу политического были весьма созвучны его собственным. Никита Куркин объясняет, почему в России термин «технократия» непременно нуждается в кавычках.

«Сёгунат» Александра Волошина (1999-2003 гг.) был переходным периодом от ельцинского режима к собственно путинскому. Либеральная (в российском понимании этого слова) «управляемая демократия» опиралась на медиакратию, которая, во многом, предвосхищала нынешнюю роль того же CNN в Америке. Владислав Сурков (2004-2011 гг.) стал для путинской системы демиургом, планировавшим и конструировавшим в ней смыслы. «Суверенная демократия» пришла на смену концепции «управляемой», а недолговечная русская медиакратия была изничтожена. Демиурга, как считается, подвела страсть к постмодернистским играм разума на конструкторской работе. И ему на смену пришел Вячеслав Володин (2011-2016 гг.) – классический случай публичного политика, весьма редкий в современной России. Под его руководством государство как институт стало впитывать в себя общественные запросы большинства, возросла формальная роль выборных институтов и связанных с ними технологий — экспертное сообщество не только сохранило влияние, полученное при Суркове, но и приумножило его. Но поиск наиболее эффективной модели управления внутренней политикой привел к тому, что Володина сменил Сергей Кириенко.

О том, что выстраиваемая им система будет «технократической», в отечественных СМИ стали писать практически сразу. Что это вообще-то такое? Есть классическое определение технократии, данное в книге известного американского социолога и футуролога Торстейна Б. Веблена (1857-1929) «Инженеры и проблемы ценообразования». Считается, что в ней идеи технократии — претензии людей знания на роль главенствующей силы в обществе — были представлены в наиболее емком ключе, суммируя весь пафос прогресса в сфере социальных отношений. Экспертное сословие предстает перед нами в этой картине в роли носителей «недоступного для профанов сакрального знания». И коридоры власти в Вашингтоне, Лондоне и Париже буквально нашпигованы подобными экспертами с престижных кафедр ведущих университетов, которые страстно призывают «отказаться от политиканства» и «довериться профессионалам», а не «некомпетентным популистам», вроде Дональда Трампа.

Краеугольный камень в мировоззрении российского президента — идея стабильности. Считается, что наличие технократии — это классический признак определенной социальной устойчивости системы, функционирующей по уже устоявшимся правилам. Вроде бы все сходится? Вообще-то нет — российская технократия выстраивается и функционирует при Кириенко не по классическому канону, так как никакого «всевластия экспертов» в ней днем с огнем не сыщешь. Дело в том, что в стране установлен режим «менеджериата», а не технократии. И эта разница существенна.

Скажем более того, полноценная технократия в России вообще невозможна при Владимире Путине. Высшее руководство страны давно испытывает глубочайшее и искреннее недоверие к интеллектуалам, особенно гуманитариям. Их считают, учитывая действительно высокую роль последних в позднем Советском Союзе, сопричастными виновниками распада СССР. «Агентами Хаоса». Постоянно смешивают в одно целое с еще более социально узкой прослойкой интеллигенции. И доказывать обратное, что пепел академика Сахарова или Александра Николаевича Яковлева не стучит в сердца нового поколения людей знания, представляется делом довольно затруднительным.

Поэтому роль людей знания значительно снизилась по сравнению со временами Суркова и Володина. Эксперты более не «толкователи снов» демиурга (как при первом) и не дополнительные каналы влияния на общество (как при втором). Это теперь лишь еще один рядовой инструмент в руках власти; то же самое, кстати, произошло и с политическими партиями, вернее, с партией «Единая Россия».

Власть в России ныне олицетворяют «управляющие» уже из другой теории — о «революции менеджеров» Джеймса Бёрнхема. По его мнению, класс капиталистов будет замещен ими. Ученый муж считал, что «„управляющие” будут осуществлять контроль над средствами производства и получать преимущества в распределении продуктов не непосредственно в силу частной собственности, закрепленной за ними как индивидуумами, а опосредствованно, благодаря их контролю над государством, которое, в свою очередь, будет контролировать и владеть средствами производства».

И Волошин, и Сурков, и Володин — все они руководствовались в своей тактической деятельности политической целесообразностью момента. Для тактической деятельности администрации Кириенко подобный подход представляется чуждым, им руководит логика эффективной целесообразности — по правилам корпоративного менеджмента, где очень важен КПД. И есть общее мнение, что именно такая постановка вопроса наиболее комфортна по духу президенту Путину. По постулатам этой логики, она применима к внутренней политике страны точно так же, как и к атомной отрасли или к сельскому хозяйству. Само по себе это не хорошо и не плохо — просто это две разные логические системы действий, менеджериальной и специфически политической целесообразности.

В такой системе менеджериального управления предопределен рост социальной роли креативного класса. В России, как и во всем мире, это высокооплачиваемая вышколенная обслуга, чаще всего с высшим образованием, хотя в родных пенатах она еще и лишена теперь минимальных идеологических предпочтений, отнесенности к русской исторической традиции или даже глобальному либеральному проекту. Политические амбиции ей особо и не нужны, так как они обмениваются на возможность карьерного роста внутри системы, которая оценивает лишь эффективность действия. Эти люди не претендуют на обладание научным или экспертным знанием (временами кажется, что и рефлексия им не менее чужда) — ими решаются задачи сугубо в практической плоскости.

В эти задачи «креативщиков» входит выработка новых способов концентрации доходов и прибылей в руках высшего звена «управляющих» государством при максимальном укреплении их власти и обеспечении бесперебойного функционирования системы. Последняя же должна работать как хорошо отлаженная машина, не создавая проблем для высшего руководства в текущий сложный период времени, когда прекращение конфронтации с Западом вне достижимых целей.

Самый сложный вопрос об этой системе довольно ироничен. Насколько же выстраиваемый уже как четыре года режим «менеджериата» действительно эффективен? С одной стороны, существование в ситуации кризиса, например нынешнего, связанного с Covid-19, только укрепляет власть «управляющих», так как ведет к ограничению прав граждан, еще недавно считавшихся «естественными». С другой стороны, начавшаяся в стране, хотя пока и вялотекущая, политизация общественных настроений — это вызов власти «менеджериата». Выборы в Государственную Думу 2021 года будут хорошим индикатором того, возможно ли и далее сохранять в России столь деполитизированный стиль правления.