На XX съезде Коммунистической партии Китая Си Цзиньпин был избран генеральным секретарем ЦК партии в третий раз. Таким образом он зацементировал свою власть. На протяжении многих лет, со времен Дэн Сяопина, Китай управлялся коллегиально, а в элитах существовали противоборствующие группировки, боровшиеся за власть. О том, в каком положении оказались китайские элиты сейчас, RTVI рассказал китаист Александр Габуев.

Александр Габуев — китаист, старший научный сотрудник Центра Карнеги*, советник Albright Stonebridge Group. Был заместителем главного редактора журнала «Коммерсантъ-власть» и членом редакционной коллегии ИД «Коммерсантъ», отвечающим за освещение политики России в Азии и странах СНГ, а также роли крупных национальных компаний во внешней политике Российской Федерации. Его научные интересы затрагивают российскую политику в АТР, политические и идейные течения в КНР, а также отношения Китая со своими соседями.

Можно ли говорить о том, что в КНР существует вертикаль власти

Говоря о китайских элитах, мы прежде всего говорим о партии и ее бюрократической верхушке. Это Центральный комитет, ушедшие на покой лидеры и их патронажные сети. То есть это вертикаль власти, которая связана не с одним человеком, а с неким коллективом.

Сама партия представляет собой институт. Люди, которые имеют в ней наибольший вес, могут влиять на назначение своих ставленников на определенные должности, продвигать их в разные провинции, министерства, госкомпании — по сути партийная вертикаль пронизывает абсолютно все.

Ng Han Guan / AP

Назначать своих людей можно туда, где партия и государство непосредственно чем-то управляют. Это либо партийные органы, либо государственные органы, либо госсектор. Но, естественно, влиятельные персоны могут проталкивать своих людей и на должности в частном бизнесе, в том числе. Бывает и наоборот — люди из частного бизнеса ищут чьих-то родственников или знакомых со связями, чтобы добиться покровительства.

Вся система в нынешнем ее виде складывалась после смерти Мао в 80-е годы прошлого века. Тогда у руля страны остались титаны, относящиеся к второму поколению руководителей, отцы-основатели КНР, каждый из которых имел большой авторитет. Это была группа людей, где не существовало единственного лидера, пользовавшегося абсолютным непререкаемым авторитетом. Дэн Сяопин был скорее первым среди равных.

Потом появлялись новые руководители, новые постоянные члены Политбюро, и у каждого из них есть своя «пирамида» связей, даже если человек сам, допустим, встроен в более высокоуровневую. Допустим, есть куча людей, которые работали в Шанхае с Цзян Цзэминем. У каждого из них есть какие-то свои люди, которые работали их секретарями, заместителями на разных этапах карьеры. Они, соответственно, подтягивают своих людей, и так у вас образуется некая пирамида. Самое главное — тут работает именно личный фактор, это связано именно с личными отношениями.

До 2017-го года эта система была именно так сложно устроена — представляла собой сетевую вертикаль, да еще и коллективистскую. После первого срока Си и зачистки, которую он произвел во время антикоррупционной кампании, мы видим, что его возможность влиять на правила игры сильно возросла. Пять лет назад он сделал так, что двух его потенциальных преемников, в соответствии с прошлой практикой, в постоянном комитете Политбюро не оказалось, и сейчас пошел на третий срок.

Соответственно, система становится все более вертикальной и замкнутой на Си, но по-прежнему есть институт партии, по-прежнему сохраняются некие механизмы системы. Например, каждые пять лет проходит съезд КПК, есть постоянный комитет Политбюро. В общем, сами институты есть, и довольно устойчивые, просто они более подчинены лидеру.

К тому же сама система все-таки очень обширная — в партии состоит практически 90 миллионов человек. Размер госаппарата, размер госсектора, размер силовых органов такой, что, естественно, Си Цзиньпин не может проконтролировать назначение абсолютно на все должности. И так вот эта система работает, но опять-таки все более ориентируясь на желания, хотелки и те стратегические направления, которые задает один человек.

Смена генсека сейчас невозможна, потому что за последние пять лет предыдущее поколение руководителей перестало иметь возможность говорить, как будет.

Очевидно, что такой ключевой вопрос, как выбор преемника, связан со всей моделью 10-летнего тандема «премьер-председатель КНР». Эта модель затрагивает абсолютно всех членов высшей элиты, ушедших на покой руководителей, их протеже среди нынешних бюрократов и так далее. Очевидно, что уже к 2017-му году у Си был достаточный властный ресурс, чтобы эти правила менять, и за прошедшие пять лет этот ресурс сильно вырос. Поэтому можно сказать, что во многом все будет так, как он хочет.

Сильно ли региональные элиты Китая влияют на политику верхушки

Это общая бюрократическая модель. Система единая — чем выше вы поднимаетесь, тем больше вы включайтесь в ротацию, которая идет внутри всего национального контура. Если вы сделали карьеру только в своей родной провинции и никуда не продвинулись, вы не сможете сильно влиять на что-либо, кроме вверенного вам участка в своей провинции. А ключевые решения будет принимать человек, которого вам назначат из Пекина.

Здесь мы видим двунаправленную историю. Все-таки страна огромная, и руководить ей из одного центра невозможно. Нужны местные кадры, которые проработали в провинции всю жизнь, хорошо ее знают и, скорее всего, тут и останутся и не будут сильно расти.

Периодически из этих регионов кто-то «вылупляется». Скажем, «парашютировали» Си Цзиньпина в Чжэцзян. Теперь у него есть чжэцзянские кадры, которые выросли там или родились в соседних провинциях. Благодаря тому, что Си Цзиньпин стал национальным лидером, эти кадры начали везде прорастать вслед за ним, становиться партсекретарями в крупных и важных провинциях и двигаться дальше вслед за ним.

Ng Han Guan / AP

Невозможно сказать, что в этом случае региональная элита сильно влияет на то, что происходит в Пекине, но Пекин и сам не гомогенен. Это довольно полирегиональная группа людей. Раньше действительно было важны земляческие связи, люди друг друга часто не совсем понимали из-за различий диалектов. Сейчас, конечно же, важно, где находится основная кадровая база определенного большого начальника.

У Си Цзиньпина это скорее региональная история — люди, которые работали в Фуцзяне, Чжэцзяне. Для Ху Цзиньтао это комсомол. Когда Ван Цишань был главой Центральной комиссии по проверке дисциплины, с ним работала куча людей из финансового сектора, потому что Ван Цишань всю жизнь работал в банковской сфере. Здесь бы я не делил систему на регионы и центр.

Все ли довольны курсом Си Цзиньпина

Наверняка есть люди, которые недовольны Си Цзиньпином, и элиту скорее всего будут дальше чистить, посадив несколько людей. Понятно, таким образом он создает себе много врагов, но где их рычаги влияния? Вряд ли кто-то может сейчас заниматься самодеятельностью.

При этом Си не может заниматься микроменеджментом. Он задает некие стратегические ориентиры. В зависимости от того, насколько они расплывчаты, у людей есть определенная свобода их интерпретации. Но есть некие суперважные вещи, например — нулевая толерантность к ковиду. Вот пример партийной линии. И дальше все уже под это подстраиваются. Невозможно в одной провинции сказать, мол, знаете, я считаю, что эта политика разрушительна для экономики провинции Гуандун, и мы открываем ее границы.

Скорее, реакцией на гиперцентрализацию становится тихий саботаж. Если ты не хочешь чего-то делать, то требуешь письменный приказ и в таком случае обещаешь это сделать. Пока нет прямого указания, многие кусочки вертикали сидят и ждут, что же будет дальше. Падающая инициативность кадров уменьшает управляемость.

Насколько сложно понимать, что происходит в Китае сейчас

Еще в 2017-м году от китайских элит поступало довольно много разных данных, потому что система была гораздо более открыта, чем сейчас. Да, существовала партийная вертикаль, была цензура в СМИ, но по-прежнему существовало коллективное руководство. Была та же группа выходцев из Шанхая вокруг Цзян Цзэминя. Внутри этой вот большой группы «шанхайцев» была куча людей, которые сделали карьеру благодаря бывшему вице-председателю Цзэн Цихуну, тому товарищу из Политбюро, другому… Куча разных групп кучковались вокруг определенного большого чиновника.

К тому же страна находилась в гораздо более симбиотических отношениях с США. Очень многие из этих людей делали международные бизнесы, имели членов семьи за рубежом с гринкартами, с видами на жительство в Канаде, Евросоюзе и так далее. Они делали карьеры в международных банках и глобальных компаниях.

Ng Han Guan / AP

Поэтому у глобальной китаистики, прежде всего западной, был огромный пул знаний о том, что происходит в китайской элите. Если вы знали, с кем общаться, то могли собрать очень много информации о ней, особенно если вы какая-нибудь мощная аналитическая структура типа ЦРУ или МИ-6.

Но с 2012 года началась постепенная национализация элит. Все меньше их представителей имели родственников за рубежом, зарубежные счета. Все стали делать через большие цепочки посредников, которые отделяли большого начальника от того западного юриста, который будет что-то для него регистрировать. И весь огромный массив информации, получаемый с помощью таких связей, исчез.

К тому же мы видим, что западные компании тоже теряют часть своего бизнеса в Китае. Эта точка доступа и источников информации тоже исчезла, а сами члены китайской элиты стали гораздо менее разговорчивыми. Это подтверждают все мои знакомые высокопоставленные американские китаисты. У них совершенно другой круг общения, чем у российского среднестатистического китаиста, и их круг общения тоже становится намного менее доверительным. Люди очень сильно фильтруют, что они говорят, и это видно на всех уровнях.

Элита стала гораздо более гомогенной. В частных СМИ, которые и раньше были под цензурой, тем не менее, часто прорывались какие-то конфликты, споры и так далее. По этой информации мы могли гадать, как выглядят те или иные линии разломов. Теперь они об этом не пишут.

Последняя вещь — это наличие западных топовых журналистов в Китае. Их всех выперли. По сути больше нет китайского бюро ни у Wall Street Journal, ни у Washington Post, ни у New York Times. Эти люди раньше имели очень хороший доступ к элитам, потому что китайские чиновники понимали необходимость общения с западными журналистами и формирование их оптики написания статей о Китае с помощью сливов того, что им было нужно, через западную прессу. Например, в газете New York Times в свое время подсказали, где искать богатство семьи Вэнь Цзябао в рамках внутренних разборок, или Bloomberg подсказывали, где искать деньги семьи Си Цзиньпина.

Ничего из этого уже довольно давно нет. И это показывает, что сама система становится все более непрозрачной для внешнего наблюдателя. Поэтому здесь у нас все меньше возможностей что-то знать наверняка.

Можно ли доверять прогнозам китаистов

Сейчас очень важной становится интеллектуальная честность и способность чертить карту того, что мы знаем четко, а что только предполагаем. Слепых пятен все больше, и если не держать это в голове, то такой подход может привести к неверной интерпретации происходящего.

Например, в прошлом политическом цикле на первой полосе газеты «Жэньминь жибао» некий авторитетный специалист в области экономики ругал товарища Ли Кэцяна. Из того, что я слышал, за этим «авторитетным источником» скрывался товарищ Лю Хэ, который на тот момент еще не был членом Политбюро и вице-премьером, а только зампредом Госкомитета по реформам и развитию.

Лю Хэ — бывший член Политбюро
Evan Vucci / AP

То есть была возможность открытой полемики и отчасти завуалированной критики человека, который был премьер-министром, потому что она шла от кого-то, близкого к Си. Масштаб разногласий был такой, что нужно было посылать сигнал: мол, пусть Ли Кэцян и второе лицо в партии и государстве…. Но, тем не менее, он не имеет такого авторитета, как прикрывшийся маской аноним, близкий к председателю. И этот аноним может полоскать курс Ли Кэцяна на страницах главной партийной газеты, и ничего ему за это не будет.

С 2017-го года никаких подобных вещей нет. Максимум, в профильных изданиях Центробанка и Минфина была полемика по очень техническому вопросу количественного смягчения, не относящаяся к чему-то основополагающему. Это говорит о том, что крупные споры становятся все менее заметны и все менее достоверно известны нам.

Опять-таки, очень важно правильно интерпретировать то, что появляется в западных СМИ. Потому что журналисты, круг источников которых сжимается, все больше зависят от очень ограниченного кластера людей, которые с ними говорят. И поскольку они обязаны искать хоть какую-то информацию, даже проверив ее через два-три источника, все равно ее немножко раздувают и гиперинтерпретируют.

* Российский филиал ликвидирован решением Минюста