«Соединенные Штаты бывшей Российской империи». Историк Александр Шубин о том, зачем создавался СССР

30 декабря 2022 года исполняется 100 лет со дня создания Союза Советских Социалистических Республик. Создатели СССР мыслили его как надгосударственную федеративную структуру, в которую со временем могут войти все страны мира, вставшие на путь построения коммунизма. Но представление о том, каким будет этот путь, постоянно менялось под влиянием внешних обстоятельств. Главный научный сотрудник Института всеобщей истории РАН, доктор исторических наук Александр Шубин рассказал RTVI о том, какими коммунисты видели цели и задачи СССР на протяжении всей его истории.

Как большевики изначально понимали концепцию мировой революции

Большевики считали оптимальным, если революция начнется в Западной Европе в тех странах, которые в наибольшей степени подготовлены культурно и экономически для более высокоразвитого общества, чем капитализм. Для них было некоторым сюрпризом, что в условиях очень острого кризиса мирового капитализма шанс выпал именно им.

Первоначально они не выдвигали лозунги немедленного строительства социализма. Их политика до 1918-го года была направлена на то, что они проторят путь для мировой революции, а остальные подтянутся. И нельзя сказать, что их точка зрения была совсем необоснованна. Революция началась в Германии, ширилось левое движение в Италии. Движение за советы возникло во многих странах.

Сначала все выглядело так, что Россия будет почетной частью сообщества социалистических стран, сначала европейского, а там, глядишь, уже и всемирного. То, что в ближайшие годы это не получится, окончательно стало ясно уже после образования СССР, после провала так называемого «германского Октября» в 1923-м году.

Под какие цели и задачи создавался СССР

Советский Союз создавался в контексте незнания того, где остановится революционная волна, а значит его создание должно было решать сразу несколько задач.

Первая состояла в необходимости упорядочить ту территорию, которая оказалась под контролем коммунистов. Она должна была стать более или менее унифицированной и построенной на понятных основаниях. Ведь коммунисты находились у власти в советских республиках с разным статусом, одни входили в состав других, с третьими было непонятно, какой у них статус. Например, входит ли Украина в Российскую федерацию? А ведь были еще и несоветские республики — Бухарская, Хорезмская, Дальневосточная. Задача упорядочения стояла прежде всего перед Сталиным как наркомом по делам национальностей.

Вторая задача, которая больше волновала Ленина и Чичерина, состояла в том, чтобы выстроить такую структуру, которая сможет нормально взаимодействовать с буржуазным обществом, поскольку оно еще будет сохраняться в течение некоторого времени. Да, может быть мы советизируем Германию, но было уже понятно, что прямо завтра ни Англию, ни Соединенные Штаты нельзя будет принимать в советское сообщество. С ними нужно будет как-то взаимодействовать, брать кредиты, чтобы отстраивать Россию, — а потом посмотрим.

И третье: нужно было создать такой имидж советского проекта за его пределами, чтобы привлечь на его сторону миллионы трудящихся, в том числе и на Востоке, где чутко относились к подавлению стремления к независимости. Борясь с империализмом, нельзя было самим прослыть империалистами. А это произошло бы, если бы Россия вернула в свой состав те страны, которые вроде бы уже получили независимость. Да и Германию в случае чего никак нельзя принять в состав Советской России, как и страны Востока, никогда не входившие в Россию.

Был ли федеративный формат Советского Союза ширмой для унитарного государства

Федерацию большевики строили искренне. Но федерацию государственных структур, а не его партийного стержня. Многие экономические и культурные вопросы действительно решались на местах через советские органы. Партийные органы за этими процессами присматривали. Но и партийное управление зависело от структуры республик — украинские регионы управлялись через украинский ЦК партии. Кадровая и культурно-языковая политика зависела от национальной «окраски» региона.

Но важнейшие вопросы, конечно, решались партийной структурой, которая называлась РКП(б) — Российская коммунистическая партия (большевиков). И украинская, и армянская, и азербайджанская, и другие национальные партийные организации входили в ее состав. Только в 1925 году РКП(б) переименовали в ВКП(б), то есть во Всесоюзную коммунистическую партию. Советский Союз некоторое время управлялся именно Российской КП(б). Но эта структура была централизованной при любом названии.

Централизованная партия — ядро, советские структуры — оболочка. Но и у оболочки были свои задачи и функции в тех вопросах, которые в Москве считали второстепенными.

Именно по этой причине преувеличено значение спора Ленина и Сталина о том, сколько «этажей» должно быть в союзном государстве. Этот спор был ситуативным, а не стратегическим, и длился всего несколько дней. Оба они были централистами и лишь искали более удобную форму централизма. Но был и более существенный спор. Христиан Раковский, председатель Совнаркома Украины считал, что право на независимость республик должно быть сохранено.

Сталин был центристом по своему политическому стилю, он пытался быть посередине между Раковским и унитаристами. Чичерин в начале 1922-го года вообще предлагал всех включить в состав России, чтобы не возникал вопрос, на каком основании мы от их имени говорим на Генуэзской конференции. А Сталин считал, что нужно заменить формальную независимость реальной автономией.

Но все они решали, как им удобнее организовать эту централизованную пирамиду партийно-государственного управления, чтобы она не вошла в конфликт с национальными устремлениями, а использовала их для своих задач.

Как большевики перешли от идеи мировой революции к построению социализма в отдельно взятой стране

В поздних своих статьях Ленин писал, что в нашей стране есть все для того, чтобы построить социализм. Сталин сначала не придал значение этой фразе. Еще в 1924 году он считал, что мировая революция является необходимым условием успеха социалистического строительства.

Потом Сталин переходит на другую позицию, увидев ее у Ленина. Это стало такой удобной «дубинкой», с помощью которой Сталин показывал Троцкому, кто является настоящим идейным наследником Ленина. Сторонником этой идеи после Ленина был и Бухарин.

В то время они со Сталиным нашли общий язык против адептов мировой революции: Троцкого, Зиновьева и Каменева. Но это не значит, что Сталин отказывался от перспективы создания мировой коммунистической системы. Просто он считал, что сначала имеет смысл построить социализм у нас, а потом к нам все равно присоединится весь мир.

Можно ли сказать, что таким образом Сталин и Бухарин в большей степени боролись с Троцким и левой оппозицией

Сталин и Бухарин обвиняли Троцкого в капитуляции, в отсутствии веры в то, что мы сможем сами построить социализм, и в желании сидеть сложа руки. Но у Троцкого такой позиции нет. Он говорил, что строить социализм нужно гораздо решительнее, чем предлагает товарищ Бухарин. Просто если не будет достигнут результат в мировом масштабе, это нельзя будет назвать социализмом. Сталин же, в гордыне и в пропагандистском раже, считал, что еще как можно.

Коммунисты собирались двигаться к социализму и коммунизму через индустриальную модернизацию. Построить индустриальное общество и социальное государство им удалось, а к социализму они не пришли. Социализм по сути — это не индустриальное, а уже постиндустриальное общество.

Это старый спор марксистов и народников второй половины XIX века. Марксисты хотели строить рациональное общество, устроенное как фабрика, и верили, что промышленная модернизация под руководством планирующего центра решит все проблемы. Народники же говорили, что надо ориентироваться на самоуправление, не увлекаться промышленной модернизацией, искать баланс города и деревни.

Идеи народников больше соответствуют задачам постиндустриального, а не индустриального общества. А идеи коммунистов оказались адекватны задачам индустриальной модернизации. Ее осуществление и стало основой истории СССР — наряду с совместной борьбой народов с внешними угрозами, апогеем чего стала Победа в Великой Отечественной войне.

Почему после Второй мировой Сталин не стал включать будущие страны Варшавского договора в состав СССР

В 1945 году он понимал, что в ближайшее время мировой революции не будет, и ему до нее не дожить. Соответственно, нужно выстраивать свой геополитический блок так, чтобы он был признан с другой стороны. Сталин, может быть, и рад был советизировать будущие страны Восточного блока, как в 1940-м году в других условиях советизировал Прибалтику. Но в условиях сложившейся после мировой войны международной ситуации это было уже невозможно. Нужно было договариваться с Западом.

Эта модель оказалась удачной. Благодаря ей Сталин привлек на сторону Советского Союза большое количество некоммунистических элит. В коммунистических он уже был несколько разочарован. Идейные коммунисты могли задавать неудобные вопросы с позиций марксизма-ленинизма о том, что СССР не лучше капиталистических стран по производительности труда, а коммунистический альтруизм и энтузиазм подменяются денежным поощрением и социальным неравноправием.

Важной проблемой для отношений Москвы с «независимыми» государствами Восточной Европы был национал-коммунизм, с которым Сталин уже справился в СССР, год за годом унифицируя систему управления. Укрепляя державу с русским языком межнационального общения, Сталин постепенно становился русским национал-коммунистом, и принялся бороться с национал-коммунизмом польским и югославским. О второй больно споткнулся. На старости лет Сталин не случайно стал размышлять о проблеме языка. Система централизма, опиравшаяся на разную языковую почву, стала давать трещины.

И ведь действительно при Хрущеве, когда СССР обновился, жизнь улучшилась, мы первыми вышли в космос, Советский Союз был образцом для подражания не только для коммунистических сект, а для лидеров многих стран Азии, Африки и Латинской Америки. Они видели в СССР оптимальный путь ускоренного прогресса. Вопрос только в чудовищной цене такого прогресса. Впрочем, цена прогресса и в Англии была чудовищной, только раньше.

Верили ли советские элиты и интеллектуалы в успех глобального советского проекта на закате СССР

«Страны социализма» составляли почти половину человечества. Так что многие советские люди думали, что когда-нибудь и Америка пойдет по нашему пути. А некоторые неглупые люди говорили, что она уже идет к социальному равноправию, просто своим путем — ведь если бы не мы, у них бы не приняли такое социальное законодательство. Понятное дело, они богатые, но это ненадолго.

Страны третьего мира — или «развивающиеся страны», как говорили у нас — рано или поздно разовьются и пойдут по нашему пути, потому что для них он удобнее. Значит, у Запада не будет возможности эксплуатировать их, и капиталисты начнут жить хуже, а значит в конце концов тоже пойдут по нашему пути. Такие рассуждения довольно типичны для брежневского времени, я их застал.

Действительно, Запад не всегда жил так, как в начале XXI века. Горбачев вспоминал, что поездка в Италию произвела на него тяжелое впечатление — на юге страны кругом нищета. У Запада всегда было множество социальных проблем, что подпитывало советскую гордость: в чем-то мы живем хуже, а в чем-то лучше.

Соответственно, в советской интеллигенции зрела идея того, что ни они не должны переходить на наш путь, ни мы на их, а нужно что-то среднее, конвергенция, сочетающая лучшие черты рыночности и регулирования экономики. В общем эта идея не нова, это программа левой социал-демократии. Об этом писал Сахаров, но эта же идея в более осторожном виде вдохновляла авторов экономической реформы 1965-го года в СССР и реформ в ряде стран Восточной Европы.

Так что в СССР сохранялся исторический оптимизм, который приобрел потребительские черты. Не важно, будет ли государство раздавать холодильники, или холодильник появится у тебя за деньги. Важно, что он появится. У родителей его не было, а у меня есть, и не только он, но и черно-белый телевизор. А завтра, может быть, и цветной появится! Если жизнь улучшается, значит мы идем к коммунизму по эдакому бернштейновскому пути. Движение — все, конечная цель — ничто.

Советские фантасты рисовали картины автоматизированного комфортного будущего, напоминавшего и представления западных фантастов из числа оптимистов. Социальные условия достижения счастливого будущего выносились за скобки, а зря.

В этом представлении о будущем был тот же изъян, что и в либеральном потребительском «конце истории». У такого эволюционного роста удовлетворения потребностей всегда есть пределы роста в рамках данной социальной системы. А потом она останавливает этот рост. И кризис можно преодолеть, только принципиально изменив социальную систему.

Он будет продолжаться, пока не начнется формирование постиндустриального общества, или пока мы не провалимся в глубокую периферию и архаику. Так что есть шанс, что когда-нибудь мы придем к обществу, описанному советскими и западными оптимистическими фантастами. И когда-нибудь все к этому придут, но на совершенно иной социальной основе, чем была в СССР и в США в ХХ веке.