«Власть сформировала свою мифическую реальность». Политолог Рустам Бурнашев о причинах протестов в Каракалпакстане

После публикации проекта новой конституции Узбекистана, референдум по принятию которой должен пройти в ближайшее время, в автономной республике Каракалпакстан начались активные гражданские протесты, приведшие к беспорядкам и человеческим жертвам. Камнем преткновения стала статья, согласно которой Каракалпакстан лишался своего суверенного статуса. Политолог, кандидат философских наук, специалист по вопросам безопасности в Центральной Азии Рустам Бурнашев рассказал RTVI о том, почему это произошло.

Кто такие каракалпаки

Страны Центральной Азии находятся на периферии международной системы, и о нас действительно мало что знают. С одной стороны, это упрощает, а с другой стороны — усложняет понимание всех происходящих у нас процессов.

Согласно ставшему уже классическим сталинскому определению нации, каракалпаки действительно являются в этом формате нацией или этносом. У них есть своя самобытная культура, свой язык, в принципе, даже своя государственность, с которой сейчас возникли проблемы.

Каракалпакстан — это суверенная республика в составе Узбекистана. Конечно, если говорить о промышленности и прочих экономических признаках, которые выделял Сталин, с этим немножко сложнее, но тем не менее это абсолютно самостоятельная нация. Она, естественно, в том или ином плане близка к соседним этносам. Считается, что казахам она несколько ближе. Но это уже чисто научно-исследовательские конструкции.

С моей точки зрения, та же самая ситуация проявляется и в Каракалпакстане. У них была и остается возможность выйти из состава Узбекистана. Будут они пользоваться этой возможностью или нет? Этот вопрос не самый важный. Главное, что она есть и юридически закреплена. Если у них ее забирают, то в символическом пространстве они теряют часть суверенитета, часть своих возможностей. Естественно, это воспринимается крайне негативно.

Чем недоволен Каракалпакстан

На эту очень важную символическую часть наслаиваются и некоторые другие локальные сложности, которые так или иначе могут интерпретироваться каракалпаками в негативном плане. Например, в Узбекистане государственный язык узбекский. Достаточно широко распространен русский язык. Для того чтобы построить карьеру в Узбекистане, человек должен знать русский и узбекский языки. Каракалпакский язык не так востребован, а за пределами Каракалпакстана не востребован вообще. Поэтому, когда выстраивается система среднего и высшего образования, делается акцент на языковую практику, и, естественно, возникают риски сокращения сферы использования каракалпакского языка.

Есть и проблемы экологического характера. Всем известна Аральская катастрофа, и больше всего от нее пострадал именно Каракалпакстан. Возникает очень серьезный вопрос: а почему Узбекистан не решает эту проблему целиком? Понятно, что есть рациональное понимание того, почему она не решается. Но у каракалпаков возникает недовольство, когда они видят, что действуют определенные фонды, проводятся какие-то мероприятия по исправлению ситуации, но происходит это везде, кроме Каракалпакстана. Как мыслит такой человек, деньги в республику поступают не в том объеме, в котором могли бы поступать.

Опять-таки катастрофа связана с водными ресурсами, с рекой Амударья. Каракалпакстан находится в низовьях, и вода туда практически не поступает. Это мощнейший удар по сельскому хозяйству. В таких условиях республика живет уже более 30 лет.

Эти проблемы перекладываются и на систему здравоохранения. Понятно, что когда воды недостаточно, это очень серьезный удар по здоровью населения, по детям. Люди, живущие там, это тоже остро ощущают. У них возникает вопрос о том, как бы все это решалось, если бы мы жили иначе, и у нас было бы самостоятельное государство и независимое экономическое развитие.

Вопросы возникают и в плане доступности высшего образования. Детям из регионов (и это касается не только Каракалпакстана) у нас легче поступить и получить высшее образование в России, в Москве, чем, например, в Ташкенте или в Алматы.

В общем, существует целый комплекс таких недовольств, с которыми люди, в принципе, готовы жить, когда существует тенденция к решению этих проблем. Но когда возникает такая форс-мажорная ситуация, как сейчас с изменениями к конституции, естественно, это вызывает недовольство всем их комплексом.

Кто решил внести в конституцию поправку о суверенитете Каракалпакстана

Мы привыкли всегда делать ссылку на институт президента и на его администрацию. Во всем всегда виноват или не виноват он. Но в нашем случае необходимо понимать процедуру по принятию и вообще разработке этих поправок в конституцию Узбекистана. Юридически это сфера ответственности парламента страны. В законодательстве закреплено, что любые поправки в конституцию может вносить только парламент, Олий Мажлис, а исполнительная ветвь власти не имеет отношения к этому механизму.

Мне кажется, что в этой ситуации в Узбекистане решили поступить полностью соблюдая букву закона. Когда в 2016 году скончался Ислам Каримов, страна столкнулась с достаточно серьезной проблемой передачи власти, и было непонятно, как это будет происходить. Наилучший, наиболее стабильный механизм в такой ситуации — это работающие институты, опирающиеся на разделение властей. Хотя бы и в регулируемом формате.

Если мы проанализируем, как началась работа с поправками в конституцию, мне кажется, даже технически видно, что администрация президента и президент отстранились от этого вопроса. Комиссия по разработке поправок была создана решением парламента. В нее вошли парламентарии из нижней и верхней палаты, возглавил ее вице-спикер. Что интересно, одним из заместителей председателя этой комиссии является председатель парламента Каракалпакстана (который, кстати, представляет собой парламентскую республику — президента там нет).

При этом в самой комиссии нет ни одного представителя администрации президента. Это вообще нонсенс. Обычно такие вещи создаются указом президента, и там обязательно есть несколько сотрудников его администрации для проведения экспертизы процесса. А здесь все поправки разрабатывались практически вне участия администрации президента.

И поэтому, когда президент Шавкат Мирзиёев нанес свой первый визит в Нукус, столицу Каракалпакстана, он сказал: «Ребята, вы же это все принимали, вы голосовали. Почему вы не учитывали интересы населения?» И с административной юридической точки зрения он абсолютно прав. Единственное, что он предложил — это принимать поправки к конституции не решением парламента, а на референдуме, с чем, собственно, парламент и согласился.

Здесь и возникает проблема. Отдача внесения поправок в полное ведение парламента столкнулась с тем, что этот парламент не привык работать самостоятельно. В нем не отработаны аналитические структуры, осуществляющие экспертизу принимаемых решений. Они привыкли полагаться на президентскую и правительственную экспертизу, поэтому просто не стали делать свою.

Второй момент — это проблема самого формирования парламента и вообще формирования ветвей власти. Во всех постсоветских республиках существует оторванность власти от населения, у которого практически нет реальных механизмов передачи своих интересов и установок для всех ее ветвей. В результате наши ветви власти сформировали некую свою мифическую реальность. Они живут в ней, и она, к сожалению, не пересекается с той реальностью, которую сформировало себе население. Их решения зачастую не учитывают, какую реакцию они вызовут в народе.

Почему вопрос суверенитета Каракалпакстана потребовалось поднимать именно сейчас

Мне кажется, что это решение было вполне обосновано, здесь есть свой пласт рациональности. Странно звучит статья конституции, в которой говорится, что Каракалпакстан является суверенной республикой в составе Узбекистана. И самая главная проблема заключается в том, что Каракалпакстан может выйти из состава Узбекистана на основании решения референдума. Это очень серьезная мина под целостностью Узбекистана.

Мы совершенно спокойно можем представить ситуацию, когда люди выступят за такой референдум, получат какой-то результат, положительный или отрицательный. Но это очень серьезно дестабилизирует положение в стране. Ведь хотя де-юре Каракалпакстан — суверенное государство, де-факто он таковым не является. Это вопрос валюты и банковской деятельности, это вопрос системы образования и коммуникаций, и все эти проблемы связывают его с Узбекистаном. Невозможно взять и оторвать его.

Более того, в этом плане мы можем говорить не только о России. У нас могут возникнуть и какие-то другие силы, которые захотят разыграть карту сепаратизма, что формирует определенные риски в том контексте, который мы сейчас видим.

Поэтому постановка вопроса рациональна. Другое дело, что его надо было просчитывать, обсуждать. Мы столкнулись с тем, что населению Каракалпакстана даже не было четко объяснено, что эти поправки еще никуда не внесены, а только вынесены на обсуждение.

Насколько адекватны были действия властей и существовало ли внешнее влияние на ситуацию

Это был безусловно локальный протест простого населения. Как правило, в нашей стране в качестве инициаторов таких действий выступает гуманитарная интеллигенция. В данном случае это были журналисты. Я полагаю, что побуждения у них были самые благие. Но, к сожалению, мы видим, что в ситуации той политической культуры, которая у нас имеется, отсутствия опыта выстраивания и отстаивания своих интересов, все подобные митинги, насколько бы мирно они не начинались, переходят, к сожалению, в насильственную фазу. Ни сами участники этих митингов, ни правоохранительные органы не готовы в полной мере работать в ненасильственной форме. Мы видели это в Казахстане. Сейчас, увы, увидели в Каракалпакстане. Жертвы есть, и это очень плохо.

Говорить о каком-то целенаправленном внешнем влиянии на эти события я бы не стал, хотя тот же самый Мирзиёев сказал, что оно возможно. Но мне кажется, что он имел в виду духовное влияние, когда стали появляться какие-то видеоролики и оценки событий, построенные на идеологических шаблонах, согласно которым все, что в нашей стране делает правительство — плохо. Или наоборот, мол, власти все белые и пушистые, а вот население абсолютно неразумно. Якобы прилетел к ним на голубом вертолете какой-нибудь там Джордж Сорос, дал денег и все вышли на митинг. Это же неуважение к населению, которое у нас достаточно высокообразованное и понимает свои интересы.

Оценить действия властей я сейчас не могу, потому что информации крайне мало. Конечно, можно четко говорить, что есть жертвы и среди населения, и среди силовиков. Значит, ситуация была отработана не совсем качественно.

Есть спектр проблем, которые необходимо решать, и официальный Ташкент это хорошо понимает. Поэтому в Каракалпакстане введено чрезвычайное положение на месяц. В течение этого времени будут очень оперативно решаться вопросы о том, как можно хотя бы разово, рывком немножко улучшить социально-экономическую ситуацию в регионе. Будет решаться, какие программы здесь можно предложить населению для того, чтобы эта база недовольства, насколько позволяют сейчас экономические ресурсы Ташкента и время, хоть как-то была нивелирована. Властям страны нужно показать, что они не забывают о Каракалпакстане, что Ташкент занимается этой тематикой и этот регион действительно очень важен для него.

Сможет ли Каракалпакстан гипотетически отделиться от Узбекистана

Это зависит в очень серьезной степени от того, как себя будет вести Узбекистан и как будут вести себя остальные соседи. Если мы говорим о том, что Каракалпакстан будет отброшен от Узбекистана таким же образом, как распался Советский Союз, то, конечно, это будет очень серьезная проблема. Я уже говорил, что связи Каракалпакстана с Узбекистаном настолько тесные, что разорвать их очень сложно.

Опять-таки, это вот мое восприятие как гражданина Узбекистана, но не этнического узбека и не этнического каракалпака. Для меня идея суверенитета Каракалпакстана очень абстрактна — она юридически закреплена, но технически невозможна. Мы, живя в Узбекистане, никогда не рассматривали Каракалпакстан как именно суверенную республику, которая может развиваться, у которой должна быть какая-то замкнутая инфраструктура, отдельная от Узбекистана. Да и в самом Каракалпакстане это не рассматривали.

Возникают вопросы по комплексам проблем в других аспектах: социальном, экономическом, инфраструктурном и прочих. Ну, например, как будет решаться проблема той же самой Аральской экологической катастрофы? Сейчас идет перераспределение денег и социальная поддержка людей, пострадавших от нее. А как это дальше будет происходить? Мне сложно это представить.

Так что технически это возможно. Но дальше все зависит от того, насколько конструктивно этот развод будет строиться.