«Все зашло слишком далеко». Что ждет Иран после выборов

В начале марта в Иране прошел первый тур выборов в парламент и Совет экспертов. В них участвовали только консервативные кандидаты — кандидатам от реформистов просто не позволили баллотироваться. Второй тур, как ожидается, состоится в мае. О том, почему иранские власти «закручивает гайки», для RTVI рассказывает востоковед Юлия Рокнифард.

Почему в парламент не дали избраться никому, кроме консерваторов

Законодательная власть изначально была в Иране достаточно слабой. Новый консервативный состав парламента вообще не предполагает плюрализм мнений. Это, впрочем, совершенно не означает, что парламентарии будут взаимодействовать в мире и согласии, потому что между консерваторами тоже есть свои собственные разногласия, да и процесс борьбы за власть вроде как к этому обязывает.

В результате в Меджлисе остается все меньше голосов, которые смогут что-то озвучивать в пользу относительно реформистских настроений. В то же время запрос на них в очередной раз послало общество с началом протестов после гибели задержанной полицией нравов за неподобающий вид Махсы Амини в 2022 году.

В целом же иранский парламент — это орган, в основном оформляющий решения, запрос на которые приходит от исполнительной ветви власти. Да, определенные дискуссии в нем возможны, но, думаю, ни у кого нет иллюзий относительно того, является ли он органом, действительно выражающим волю народа. Он был таким как в своей предыдущей структуре, так уж тем более в нынешней комплектации после недавних выборов, на которые практически не допустили кандидатов-реформистов.

Об этом иранские власти никогда не устанут напоминать, кивая на соседей, которые такой привилегии лишены. С другой стороны, система религиозных органов надзирает за тем, чтобы осуществление воли народа и вообще функционирование институтов республиканской природы происходило в соответствии с нормами ислама, который, как вам расскажут не только иранские священнослужители, и сам по себе предполагает народное участие в управлении. Однако со временем парламент все меньше походил на структуру, которая отражает чаяния народа, в том числе и по причине отсутствия особого уважения со стороны политической элиты к настроениям в обществе.

Кроме того, в Иране существует система ветирования кандидатов, включающая в себя соответствие определенным религиозным нормам. Она гораздо более сложна по сравнению, например, с известными нам практиками российского Центризбиркома и позволяет обеспечить непрозрачность при отсеивании кандидатов, неугодных нынешней власти. В определенные моменты это было наглядно продемонстрировано, когда до выборов не были допущены даже люди, ранее занимавшие высокие государственные посты — например, экс-президенты Махмуд Ахмадинежад и Хасан Рухани, спикер парламента Али Лариджани. Садек Лариджани, бывший глава судебной власти Ирана, хоть и был допущен до выборов, не смог переизбраться в Совет экспертов.

Все это на первый взгляд сложно объяснить. Почему раньше эти люди соответствовали религиозным и прочим критериям, а теперь они не соответствуют? Что так радикально изменилось? А изменилось только то, что они стали по разным причинам неугодны. Возможно, в какие-то моменты некоторые из них стали высказывать идеи, сильно отличающиеся от тех, которые они выражали раньше, или радикализировались с точки зрения иранской политической элиты — например, как Ахмадинежад. С другой стороны, о семействе Лариджани, представители которого в основном двигались в рамках одной и той же мысли, этого сказать нельзя. Садек Лариджани вообще в какой-то момент рассматривался в качестве одного из возможных преемников духовного лидера Ирана.

Так или иначе, но в кандидатах, представленных на этих выборах, все труднее было видеть альтернативу. Имена многих из них не были известны избирателям в больших городах, как и их программы, которые нередко просто отсутствовали. Люди в конечном итоге не верят в то, что они могут что-то изменить.

Чем обусловлена низкая явка на выборах

Провластные эксперты пытаются представить низкую явку на выборах в парламент как абсолютно нормальную. Посмотрите на другие страны, говорят они — там вполне похожая ситуация.

Интересно, что если опираться на официальные цифры, явка в 41%, декларируемая в первом туре выборов, составляет в реальном выражении 26 миллионов избирателей. В прошлом избирательном цикле явка составила около 42%, однако это были 24 миллиона человек — таким образом само число избирателей вроде бы выросло. Но насколько эта цифра правдива, судить сложно, потому что многие участки просто пустовали. Мои друзья подтверждали, что это так, поэтому вообще непонятно, кто на них голосовал. Например, в Ширазе, где изначально упоминалась 26-процентная явка, мои товарищи не наблюдали на участках людей в принципе. Поэтому я склонна относиться скептически к официальной цифре, особенно когда речь идет о крупных городах.

Люди больше тяготели к тому, чтобы обеспечить неявку на выборах и тем самым подорвать легитимность всего процесса в целом. Поэтому усилия властей были направлены на то, чтобы наоборот повысить ее. Придите, проголосуйте, неважно, за кого — важно, что мы все едины, непобедимы и стоим за нашу великую страну.

Аятолла Хаменеи сам пытался призвать народ к тому, чтобы он участвовал в выборах, но в итоге бойкот все равно стал основным видом протестного голосования. На фоне экономических проблем и закручивания гаек основным ответом населения власти стала политическая апатия, а в более критических случаях — явное противостояние власти, особенно в рядах тех, кто потерял друзей и членов семьи в результате начавшихся в 2022 году протестов.

Каково положение женщины в иранской политической системе

Женщины могут избираться в парламент, но все они при этом носят хиджаб и поддерживают консервативные ценности. Даже если кандидатку, ратующую за увеличение свобод для женщин, изберут, очень сомнительно, если она сможет на что-то повлиять в этом плане.

Перед выборами опять усилили контроль за ношением хиджаба, что, кстати, достаточно нехарактерно, потому что обычно в этот период всегда ослабляют контроль и позволяют людям почувствовать, что они свободны. Сейчас, мне кажется, это еще сильнее ударило по обществу. Не только в Тегеране, в больших городах в принципе уже очень малое число женщин носит платок на голове, большинство —опуская на плечи, и все это в основном сходит им с рук, просто потому что недостаточно сил безопасности, чтобы такое гражданское неповиновение подавить.

В какой-то момент прошел слух об отмене полиции нравов, однако этого не произошло. Поэтому такое поведение стало выражением протеста в том числе и против нее. Чтобы с такими настроениями массово бороться, у государства, видимо, не хватает ресурсов. Понятно, что таких женщин и задерживают, к ним достаточно жестко относится та же полиция нравов, но со всеми, конечно, справляться не получается. Более того, бывали случаи, когда даже на миграционном контроле женщины не боятся, заезжая в страну, стоять перед миграционным офицером без платка.

Но власти по-прежнему видят контроль за человеческим телом как один из инструментов управления обществом. Для мужчин тоже существуют нормы одежды, просто немного более расслабленные по сравнению с женщинами. Им, например, не положено ходить в шортах или с открытым животом. Отказаться от этой укорененной практики, как и от антиамериканизма, очень сложно, потому что властям эти идеологические основы представляются в качестве опорных колонн исламской республики.

Возможно ли «закручивание гаек» в вопросе ношения хиджаба

Мне кажется, что новое законодательство, ужесточающее меры наказания за неправильное ношение хиджаба, как раз на это и направлено. Может быть, будут выделены дополнительные средства на полицию нравов. К тому же продолжают развязываться руки у простых граждан. Теперь они тоже могут вовлекаться в процесс обеспечения подобающего ношения платка.

С этим связан недавний скандал, когда некий мулла заснял женщину без платка в больнице, которая пришла туда с ребенком. На него тут же набросился и персонал, и другие женщины с требованием удалить эту запись. Очевидно, что этот человек собирался доложить «куда надо».

Обычно в этом вопросе поддерживался баланс. Либо экономическая ситуация благоприятная, а с политическими и гражданскими правами как-то не очень, либо наоборот. Но сейчас, когда правительство очевидно не справляется с подъемом экономики, можно предположить, что оно фокусируется на соблюдении правил морали в попытке отвлечь внимание от экономических неурядиц.

Если ограничиваться патрулями полиции нравов и не привлекать какие-то существенные силы, то вряд ли у них что-то получится, тем более что патрули обычно состоят тоже из женщин. Представим, как, например, такой патруль подходит к девушке — вокруг них тут же соберется достаточно агрессивно настроенная толпа. Были случаи, когда на представителей духовенства нападали окружающие мужчины, когда те пытались делать комментарии в отношении женской одежды.

В целом, общество достаточно напряжено и в ряде случаев готово давать отпор. Хотя, конечно, последствия могут быть очень жесткие. Мы знаем, что после протестов 2022 года за убийство представителей власти повесили некоторое количество людей. Так что попытаться закрутить гайки власти могут, просто это ответ на очень краткосрочную перспективу, а что потом?

Для чего необходим Совет экспертов, выборы в который прошли вместе с парламентскими

Совет экспертов относится к религиозной вертикали власти в Исламской республике. В него входят 88 человек. Поскольку они обычно почтенного возраста и периодически уходят из жизни, то их число не всегда поддерживается на этом уровне. Чем они занимаются большую часть времени, не очень понятно. По идее их задача — уравновешивать власть духовного лидера, например, консультировать по вопросам соответствия принимаемых законодательных и исполнительных актов нормам ислама.

Важной функцией Совета Экспертов является определение кандидатуры нового духовного лидера. Но по сути в прошлый раз, в 1989 году, он не был вовлечен в процесс определения кандидатуры преемника. Решающий голос тогда принадлежал Али-Акбару Хашеми-Рафсанджани, одной из влиятельных фигур времен исламской революции, и другим приближенным соратникам аятоллы Хомейни. По сути, с его подачи Али Хаменеи и стал новым духовным лидером. Так что у Совета экспертов такого опыта, по сути, и нет.

Да, по идее этот орган еще может сместить духовного лидера. Но на протяжении всех этих лет Совет экспертов никак не критиковал его — он наоборот выдавал ему поощрительные сообщения, радуясь тому, что страна движется в правильном направлении. Скорее, это орган, подконтрольный духовному лидеру, который сам имеет прямое или опосредованное влияние на определение кандидатов в Совет экспертов, — тех, кто будут ответственны за контроль его власти. Так что идей относительно того кто будет преемником Али Хаменеи, которому уже 89 лет и состояние здоровья которого, по сообщениям, оставляет желать лучшего, этот орган в публичное пространство не выдает.

Кто может сменить Хаменеи на посту духовного лидера

Можно долго спекулировать о наиболее вероятной кандидатуре. Прежде всего, основным претендентом на него долгое время считался Моджтаба Хаменеи, сын аятоллы Хаменеи. Тот, конечно, неоднократно говорил, что никто из его семьи на эту должность не претендует, однако и он, и сын принимают активное участие в работе госструктур. Впрочем, не факт, что Моджтаба Хаменеи выберет для себя эту роль. Он может оставаться за кадром и оттуда осуществлять свою власть и пользоваться влиянием.

Нынешней президент Раиси — человек в черном тюрбане. А духовным лидером может быть только тот, кто носит именно черный, а не белый тюрбан — показатель происхождения из рода пророка Мухаммеда. Когда он был избран на пост президента, наблюдатели спекулировали, что его кандидатура рассматривается в качестве преемника Хаменеи. Кто знает, может, после президентского срока он и сможет побороться за должность духовного лидера Ирана. Хаменеи ведь тоже был сначала президентом, прежде чем стать духовным лидером.

Но это только предположения. Скорее всего, решение будет принимать сам Хаменеи, а также люди из Корпуса стражей исламской революции и так называемого «глубокого государства», а от Совета экспертов, скорее, будут ожидать организационного оформления процесса. Может быть, именно поэтому такие кандидаты, как Садек Лариджани, не смогли переизбраться в Совет экспертов — из опасений, что они смогут как-то повлиять на это.

Правление аятоллы Хомейни, например, тоже сильно отличалось от последних 35 лет руководства Хаменеи. Власть последнего к тому же усилилась после того, как не стало Рафсанджани, которого я упоминала выше. Он был, по сути, единственным человеком, вес которого в системе власти был по крайней мере сравним с положением Хаменеи. После Хаменеи, скорее всего, тоже все изменится. Возможно, направляющую роль станет играть ставленник КСИР, выполняющий в большей степени волю силовиков. Это не значит, что в эту волю не включается поддержание определенного баланса в системе, как раз наоборот.

Стоит ли ждать изменений во внешней и внутренней политике Ирана после парламентских выборов

Особых изменений после парламентских выборов ожидать не приходится. Возможно, что-то произойдет после президентских выборов в 2025 году, но на них, скорее всего, просто с натяжкой переизберут Раиси. В Иране вообще есть традиция избирать президентов на два срока.

Внешняя политика тоже вряд ли изменится — антиамериканизм по-прежнему будет присутствовать. Поддержка различных групп в регионе, которые являются частью иранской «оси сопротивления», продолжится, на это будут выделяться средства. Для Ирана она очень важна с точки зрения безопасности.

При этом в текущих условиях властям страны, как это неоднократно заявлялось, эскалация не нужна — и я верю, что это так. Они не были в курсе планов военного крыла ХАМАС о том, как будет проводиться операция 7 октября 2023 года на территории Израиля. Собственно, и политическое крыло ХАМАС, видимо, было не в курсе всей глубины планируемой операции. Поэтому Иран, скорее всего, будет поддерживать другие фронты, чтобы самому в эту войну не влезать. Хуситы («Ансар Аллах»), «Хезболла», проиранские иракские, афганские и сирийские группировки, собственно, для этого и нужны.

Не то, что прямое противостояние с Израилем и США, — непрямое будет и так уже затратно в ситуации, когда в стране растет недовольство финансированием этих групп на фоне общего ухудшения экономической ситуации. Хотя экономисты говорят, что на протяжении прошлого года власти неплохо удерживали уровень инфляции, к его концу иранская валюта все равно побила все мыслимые антирекорды.

Сотрудничество с Россией на фоне антиамериканизма, естественно, будет прогрессировать. Хотя уровень торговли между двумя странами так и не вырос до предполагавшихся объемов, и ему, возможно, и некуда расширяться. Иранцы еще при Рухани скептически размышляли, чем вообще можно торговать с Россией, и, конечно, за счет одних поставок дронов эту проблему не решить.

Подводя итоги, я пожалуй, примкну к группе коллег, скептически смотрящих на возможность реформирования исламской республики в ее нынешнем состоянии.

Перспектива непосредственного свержение власти для действующей элиты, конечно, звучит фатально, возможно, даже более чем просто в политическом смысле, поэтому революционные порывы будут встречены жестко. Некоторые представители кругов власти по-прежнему пытаются использовать теорию о том, что демократия в западном варианте чужда иранцам, поскольку представляет собой отголоски «западного влияния». Возможно, они же полагают, что смогут устранить имеющиеся проблемы за счет «возвращения к исламу», оформляющему более традиционный для Ирана, более праведный образ жизни.

Такое воззрение, как мне кажется, докажет свою иллюзорность со временем, потому что народ уже не очень-то этого хочет. Если бы, скажем, выборы в парламент не сдерживались многочисленными надстоящими структурами, и туда могли бы избираться люди с по-настоящему реформистскими идеями, такой бы орган законодательный власти начал поднимать вопрос о возможной перемене в государственном устройстве.

До последнего времени ответ на вопрос о возможности радикальных перемен в Иране лучше всего формулировался на основе тезиса о том, что поколение революционеров 1979 года слишком хорошо помнит (и по-прежнему наблюдает) результаты переворота 45-летней давности, чтобы попытаться провернуть то же самое снова. Протесты последней волны, начавшиеся в 2022 году, похоже, опровергают, что такая основа для ответа по-прежнему остается актуальной и в новом, 1403 году по иранскому солнечному календарю.

---

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.