Разрыв научных и образовательных связей, отмена выступлений музыкантов — в России уверены, что на Западе под санкциями заодно с экономикой оказалась и российская культура. Писатель и публицист Александр Генис, который с 1977 года живет в США, рассказал RTVI о том, почему никто не «отменит» Чехова и Чайковского, как изменилось отношение к русской кухне и будет ли расти интерес к украинской культуре на Западе.
Александр Александрович, сейчас в Москве можно увидеть плакаты, в которых говорится, что на Западе отменяют концерты музыки Шостаковича, постановки по Достоевскому, но в России останутся верными Шекспиру, Бетховену и другим представителям мировой культуры. Кампания называется «Культуру не отменить». Как вам эта проблема видится из Америки?
Я хорошо помню на улицах и площадях советских городов другие плакаты — «Миру — мир». Сейчас выяснилось, что за такие призывы сажают. Это я к тому, что не надо так уж доверять плакатам на улицах российских городов.
Что же касается конкретных вещей, например, отмены Шостаковича — могу сообщить следующее: я живу в Нью-Йорке, и в Карнеги-холл позавчера как раз давали Шостаковича. В Метрополитен-опера, а это главная опера Америки и Нью-Йорка — идет «Евгений Онегин» Чайковского. Рядом филармония — там на днях исполняли Рахманинова.
То есть вот эти слухи об отмене русской культуры — гнусное вранье. И смысл его в том, что власти пытаются узурпировать культурное наследие и мобилизовать его для своих агрессивных целей. Таким образом, получается что Чайковский, Шостакович и Рахманинов тоже воюют в Украине.
Таким образом, они замазали всех, включая мертвых. С «Дядей Ваней» та же история — Чехова ставили, ставят и будут ставить, он входит в репертуар всех театров мира, звучит на всех языках. По понятным причинам: Чехов — самый популярный русский автор. И дело даже не в том что он русский, просто он лучший драматург ХХ века. И именно поэтому его рассматривают как Шекспира — он не имеет национальности, он для всех. Отменить Чехова невозможно.
Есть еще другой аспект этой проблемы. Мне говорили, что в России обсуждается вопрос о том, как студенты изучают русский язык в западных университетах. Я хорошо знаю американскую академического сцену, у меня много друзей среди заведующих славистскими кафедрами по всей стране. Я расспросил их — как реагируют студенты на эту ***** [специальную военную операцию]. Конечно, в первую очередь они сочувствуют украинцам, собирают деньги, чтобы поддерживать украинских беженцев, это само собой разумеется. Но вот дальше начинается интересное: желающих изучать русский, сказали мне, становится не меньше, а больше.
Это, надо сказать происходит не в первый раз. Я живу в США 45 лет, и видел самые разные политические ситуации. И каждый раз, когда советская или несоветская Россия угрожает миру — будь то афганская война 1979 года или сбитие корейского авиалайнера — желающих изучать русский становится больше. Возможно, потому, что это язык врага.
Я это вижу и сам. В штате Вермонт, в Миддлберри, находится крупнейшая в Америке языковая школа, там изучаются самые разные языки. Я почти каждое лето приезжаю туда, читаю лекции и веду занятия. По тому, какие языки выбирают для изучения американцы, легко понять, какая страна становится важной в глобальной политике. Одно время все изучали арабский язык, потом китайский. С 2014 года, после Крыма, заметно усилилось изучение русского. Я спросил об этом феномене директора школы. Он сказал — «Каждый раз, когда Путин открывает рот, у нас появляется три новых студента».
Так что все разговоры о Russian Culture Cancel — это ложь.
Но при этом отмена выступлений Валерия Гергиева и Дениса Мацуева в Карнеги-холле — правда. Как и невыдача визы США и отмена приглашения на «Оскар» российскому номинанту, режиссеру анимационного фильма «Боксбалет» Антону Дьякову. Вот и повод говорить об отмене русской культуры, разве нет?
Гергиев действительно очень популярен на Западе — собственно, именно он должен был дирижировать «Евгением Онегиным» в Карнеги-холле. До этого ему было предложено высказать свое мнение по поводу Украины и заявить свое отношение к конфликту. Он выбрал Путина, а не Украину. От него отказались потому, что посчитали его прямым соучастником.
Интересен и казус с Анной Нетребко. Она любимица американской публики. При этом дива получала награды от Путина, фотографировалась с флагом непризнанной Донецкой народной республики. Когда началась ***** [спецоперация] она сказала, что любит Родину. Но вскоре оказалось, что надо выбирать либо любовь к родине, либо жизнь и работу на Западе.
Тут мы услышали новые заявления, которые я понял так: Нетребко любит Родину, но не настолько, чтобы любить при этом еще и Путина. Она рассказала, что с ним толком и не встречалась, да и вообще ни в чем не виновата, ибо она австрийская гражданка и платит налоги в Австрии. Поэтому ее не надо обижать, а надо пустить обратно на мировую сцену.
Сегодня все должны сделать выбор, каждый художник должен сделать выбор — с кем он. Он не может больше быть над схваткой. Можно было — в Первую мировую войну: такую позицию занимали Ромен Роллан, а Бертран Рассел даже угодил за это в тюрьму. Сегодня такое невозможно.
А можете дать характеристику — в какой мере русская культура присутствовала в американской до сих пор?
В огромной. Мы привыкли считать, что в США знают прежде всего русскую литературу, но это не так. Важнее русская музыка. Без Чайковского не обходится День независимости в США, а без «Щелкунчика» просто нельзя встретить Рождество. Русская оперная музыка — и «Евгений Онегин», и «Борис Годунов» — ставятся постоянно, популярны Мусоргский и особенно Рахманинов.
Далее — литература: чрезвычайно популярны упомянутый мной Чехов, а также Достоевский, которого здесь считают знатоком русской души и лучшим интерпретатором этого понятия.
Что же касается остальных сфер жизни, то Россия, как выразился [президент США с 2009 по 2017 годы Барак] Обама, «региональная держава» — в отличие от Советского Союза, который был сверхдержавой. Именно этим, я думаю, во многом объясняется нынешняя ситуация: «если уж нас не любят, то пусть боятся».
А насколько широко в повседневной жизни Америки представлена Украина?
Судьба русской и украинской диаспор в Америке очень разная. Украина и в американской политике, и американской культуре, и в жизни в целом заметна сильнее, чем Россия. Дело в том, что украинцы сумели организоваться.
Я в свое время имел дело с украинской типографией, где печаталась украинская же, еще дореволюционная газета «Свобода» — там же печатался наш «Новый американец» [основанная Сергеем Довлатовым газета, выходившая в Нью-Йорке — прим. RTVI]. В городе есть украинские рестораны, магазины и церкви, куда я сейчас постоянно хожу, чтобы посмотреть, как украинская диаспора переживает ***** [спецоперацию]. Недавно я был в церкви святого Юра, то есть св. Георгия в украинском районе Нью-Йорка — она переполнена: представьте себе — люди разного возраста, очень много молодых, много детей и женщин. Все стоят на коленях и молятся за Украину.
Уже на моей памяти открылся замечательный украинский музей на Второй авеню. Подобного русского музея в Нью-Йорке, к сожалению, нет. Поэтому я всегда говорю, что у нас есть только одна русская организация, которая пережила все волны эмиграции — ресторан «Самовар» в Нью-Йорке. Единственное место, где русские собираются уже 35 лет без перерыва.
А этому ресторану не угрожает культура отмены? Он не потеряет своих, скажем, нерусских посетителей из-за «культуры отмены»?
О, это мои большие друзья. Перед новым годом умер основатель ресторана, Роман Каплан, и это большая потеря для нас всех. Я с ним дружил много-много десятилетий. Ресторан теперь держит его семья. И сейчас переживает непростые времена. Ресторан, честно говоря, называется тавтологично — самовар в представлении американцев и так русский, а вот слово «русский» в названии стало вызывать раздражение. Владельцы сейчас вывесили украинские флаги и собирают деньги для беженцев.
Стоит заметить, что это люди, которые поддерживали свободу всегда, еще задолго до Перестройки. Эту свободу отстаивала та самая русская интеллигенция, которая всегда сопротивлялась тоталитарному режиму; частью «Самовара» владели Бродский и Барышников.
У меня есть ощущение дежа-вю — я это все уже видел. Когда началась война в Афганистане, все русские таксисты (а это первая профессия эмигранта) вдруг стали болгарскими таксистами: акцент-то славянский одинаковый. Сейчас происходит нечто подобное.
Что касается русской еды… Знаете, она и не была здесь никогда особенно популярной. Русской едой называют котлеты по-киевски, украинский борщ и кавказский шашлык. Так что представления о нашей кухне в Северной Америке во многом интернациональны и базируются на украинской, а также кавказской и среднеазиатской еде. Вот она и представлена на Брайтон-Бич.
Что сейчас происходит в университетах, на кафедрах и отделениях славистики — останавливаются ли совместные научные программы? Как чувствуют себя постоянно работающие в университетах США русские профессора? Стали ли меньше приглашать экспертов из России?
Сейчас много ученых пытаются уехать из России, в том числе мои друзья, известные люди, с именем и заслугами. Им, конечно, будет очень непросто найти себе место, потому что все кафедры славистики сейчас занимаются развитием украинского направления, и беженцы с Украины имеют приоритет. Украина вышла на первое место в повестке американской культурной жизни.
И это повсеместное явление, оно касается не только науки. Например, сегодня в New York Times огромная статья — про замечательного украинского композитора Валентина Сильвестрова, который в 84 года бежал от агрессии и сейчас находится в Берлине. Скоро будут концерты его произведений в Нью-Йорке.
Раньше для среднего американца все мы — русские, евреи, грузины, якуты, украинцы — были русскими. Но сейчас украинцы завоевали себе отдельное место под американским солнцем, и уже навсегда.
И еще — о русофобии. На самом деле, те из американцев, кто занимается Россией, относятся ко всему русскому с любовью. Приведу пример: я был в Москве на приеме в Спасо-Хаус [резиденция американского посла — прим. RTVI], это было в год 70-летия Иосифа Бродского. И там выступал посол, который прекрасно говорил по-русски. Я у него поинтересовался, как ему удалось так хорошо выучить язык. А он мне ответил, что в свое время стал изучать русский язык, но, по его выражению, «дошел до родительного падежа и решил бросить это дело». А потом услышал, как Бродский читает свои стихи, и стал изучать русский дальше, а затем выучился на дипломата, чтобы поехать работать в страну этого языка.
Что происходит с преподавателями и научными программами в США? В Европе происходит заметное сокращение научного сотрудничества и академического обмена.
У меня много друзей и в Европе, и во всем мире. Славистика — это ведь довольно узкий мир, мы все друг друга знаем — во всяком случае по публикациям. Я спросил знакомых профессоров. Они заверили меня, что никого из российских студентов ниоткуда не выгнали, и профессоров тоже. То есть не надо путать разные вещи — вузы в Америке могут отказаться от сотрудничества с теми высшими учебными заведениями в России, которые подписали письмо ректоров в поддержку ***** [военной спецоперации].
Но ни одного студента еще не выгнали за то, что он русский. Такого просто не было.
А что думает «русская улица», условный Брайтон-Бич о военных действиях? Там зачастую бывают довольно странные воззрения на современную мировую политику.
Вы знаете, замечательная Мария Розанова, жена Андрея Синявского, говорила, что эмиграция — это капля крови, взятая на анализ. Я за последние годы немного отошел от эмигрантской жизни, но одно могу сказать определенно — за последние пять лет очень много русских эмигрантов (я бы сказал даже большинство) стали трампистами. И, как ни странно, люди которые голосовали за Трампа, довольно часто одновременно поддерживают Путина. Казалось бы, прямой связи нет — но, видимо, она существует.
И если среди эмиграции есть путинисты, то виноват в этом как раз Трамп. Вы, кстати, обратили внимание, что после начала боевых действий Трамп назвал Путина гением?
Знаете, в Америке полная свобода информации — но многие эмигранты пользуется ею, чтобы смотреть российские каналы и верить российским пропагандистам. И часто они удовлетворены той картиной мира, которую они им предоставляют — а западным, свободным источникам информации не доверяют. Знаете, советская власть откладывается в костях как стронций, от этого генетического повреждения невозможно избавиться. Даже много лет на свободе не помогает.
Мы сейчас наблюдаем принципиально новую волну эмиграции, которая началась практически сразу после 24 февраля. Многие из таких эмигрантов объяснили это нежеланием платить налоги в России и делить ответственность за происходящее с государством. Как по-вашему, чего в этом больше — какой-то эмоции или какого-то рационального подхода?
Мне кажется, это вполне здравое отношение к жизни. Когда мы уезжали в эмиграцию, то — не скажу, что это была единственная причина, но точно главная — мы уезжали потому, что не хотели делить ответственность за преступления режима. Во времена Брежнева у нас не было возможности высказывать свои взгляды. Диссиденты просто садились в тюрьму и все. А последние 30 лет можно было высказывать оппозиционные взгляды — насколько я могу судить, проработав 18 лет в «Новой газете». Теперь опять нет такой возможности — вот люди и бегут.
Что вы думаете о тезисе о коллективной вине россиян в данном конфликте? Должна ли новая русская эмиграция разделять эту вину?
В книге Карла Ясперса «Вопрос о виновности. О политической ответственности Германии» он много говорил о том, что если вы живете в гитлеровском рейхе, то становитесь соучастниками его преступлений. Однако вопрос на самом деле сложный. Разделяет ли Навальный вину за то, что происходит в России? Мне кажется, что нет.
У меня есть знакомый американец. Он не говорит по-русски, но с большим интересом относится к России, его супруга русская. И он меня спрашивает — «не могу понять одного, почему они за 30 лет не сделали себе нормальную власть? Приняли бы нормальные законы. Почему они этого не сделали?». Наивному американцу сложно объяснить реалии русской жизни — почему россияне не сумели за три десятилетия построить себе человеческую жизнь. Почему-то Польша смогла, и Украина смогла — посмотрите, сколько президентов сменилось в этой стране с тех пор.
Среди тех кто сейчас бежит от Путина, у меня есть близкие друзья. И они хвастаются тем, что никогда не голосовали за Путина — или вовсе не ходили голосовать, потому что «политика это грязь» и «они все воры». Мы, мол, живем в культуре, а не в политике. И, мне кажется, им стоит задуматься о вине и ответственности — потому что в результате их не-голосования их голос отошел к действующей власти. И если бы 90% россиян не проголосовали за Путина, картина была бы другая.
В общем, вопрос ответственности будет решаться не только нынешним, но и следующим поколением.
С другой стороны, к людям из России, которые сейчас приезжают, часто относятся сочувственно — как к жертвам. Их ведь ждет тяжелая жизнь. они оставили свои квартиры, свою профессию. А литераторам, всем людям, связанным с русским языком, будет совсем плохо: они оставили свою работу и своих читателей. Я помню как сам, только приехав, работал грузчиком. У меня были большие литературные амбиции, и из грузчиков меня выгнали. И я помню, как я лежал без сна и думал — а как же я жить-то дальше буду? Но рано или поздно, вся эта новая эмиграция станет приобретением и для Америки, и для Европы. Когда-нибудь они сформирует свою Силиконовую долину.
Не так давно премьер Польши Матеуш Моравецкий произнес странную фразу: «То, что прежде называлось русофобией, сейчас стало мейнстримом». Как вам кажется, не свидетельствует ли эта откровенность о том, что годами копившиеся противоречия между Россией и соседями сейчас получили не только выплеск, но и своего рода официальное оформление?
Я живу на Западе уже 45 лет, побывал в 72 странах, и ни разу не видел живого русофоба — а ведь то, что я русский, слышно за версту, акцент такой, что его не спрячешь. Во времена «холодной войны» слово «русский» было сопряжено со словом «красный», то есть коммунист, который угрожает свободному миру. Тогда была широко распространена идея: русские — заложники кремлевских старцев и Политбюро, а на самом деле граждане этой страны хотят мира и свободы. Был такой очень популярный фильм, о том как советская подводная лодка застряла в Америке. Все перепугались, что начинается война — а потом пропали местные дети, и русские вместе с американцами стали их спасать. Типичная для холодной войны история.
Это я к тому, что русофобия как таковая американцам вообще не свойственна. Им, если честно, абсолютно наплевать на Россию, как и на большинство стран мира. Их это интересует только в связи с последними событиями, а до этого любые новости из России публиковались на 16-й странице газеты.
С Польшей, конечно, вопрос отдельный. Поляки — жертвы сразу нескольких разделов своей страны, и роль России в этом они никогда не забывают. Это постколониальные чувства. Польша относится в России примерно так, как Ирландия — к Великобритании. Хотя, знаете, не так давно я был в Вильнюсе и встречался с польскими литераторами и диссидентами — бывшими деятелями «Солидарности». У них множество русских друзей, они постоянно общаются. Скажем, Станислав Лем говорил, что лучшие его читатели — русские.
Тогда спрошу вас про постколониальные чувства. Вы родились и выросли в Риге. В нашем теперешнем представлении — в поле советской идеологии, которая, тем не менее, была слабее на территории Латвии. Как вы думаете, в чем была изначальная ошибка советских идеологов во взаимоотношениях с соседями по политическим блокам и не с этими ли ошибками мы имеем дело сейчас?
Знаете, представление о Латвии как о месте с почти свободной идеологией сильно преувеличено. Когда я жил в Риге, я довольно много путешествовал по Советскому Союзу автостопом, объездил полстраны. И каждый раз меня спрашивали — а какие у вас в Латвии деньги? Советские граждане не совсем себе представляли, что это была советская же республика.
Весь СССР объединяла безумная идеология коммунизма. Только в нее никто не верил. В мое время, во всяком случае, советская идеология была абсолютно бесполезна и неэффективна. Ни один человек в мире не читал передовицу «Правды» — даже тот, кто ее писал. С телевизором было то же самое (а теперь ТВ — это тяжелая артиллерия, которая будь здоров как работает).
Знаете, какой был переломный момент и в моей жизни, и в жизни всего советского блока? Разгром Пражской весны в 1968 году. Тогда чехи и словаки пытались сделать то, что потом сделал Горбачев в Перестройку. Если бы им это удалось, то перестроечные перемены и в СССР, и во всем восточном блоке произошли бы не в конце 80-х — начале 90-х, а на 20 лет раньше. Поколение 70-х уже родилось бы в пространстве Европы, где ему и место. Вместо этого, как мы знаем, советские танки раздавили «Пражскую весну», и навсегда поссорили интеллигенцию с властью.
Следует вспомнить, что Россия не всегда была окружена кольцом врагов. Все уже забыли, с каким восторгом была принята горбачевская Перестройка. Забыли, как Конгресс США стоя аплодировал Ельцину, когда тот выступал там и объявил, что коммунизм в России закончился. Вот это был момент, когда международная политика России могла пойти по совершенно другому пути, и мы, вполне вероятно, жили бы сейчас в Европейском Союзе.
Беседовал Андрей Лисицын