Ровно пять лет назад в Евросоюз хлынуло свыше миллиона беженцев. Триггером послужила чудовищная по масштабам война в Сирии. Но ехали, шагали, плыли страждущие в заветную Европу отовсюду: от Центральной Африки до Пакистана и постсоветских республик. Едва ли не единственным мировым лидером, кто в тот момент сделал ставку не на оборону границ, а на человечность стала Ангела Меркель — при поддержке значительной части немцев. Радикально настроенные граждане ФРГ тогда обвиняли ее чуть ли не в предательстве нации, а к ним в этом подключились и российские государственные медиа. Ну а что пять лет спустя? Константин Гольденцвайг снова встретился с беженцами и политиками, чтобы выяснить, справилась ли Германия с последствиями своего же гостеприимства.
Спустя пять лет после начала миграционного кризиса в Германию попало уже около двух миллионов человек. Волна беженцев в 2015-м для Германии сегодня — уже история. В 2020-м ее экранизируют и пытаются постичь: что двигало тогда главной героиней этой драмы? Решившись единолично открыть страну для потока людей, Ангела Меркель изменила ее на годы. Невзирая на перекрестный огонь чужих.
Актриса Имоген Когге говорит, что в работе над лентой «Загнанные в угол» стремилась понять: как сошлись тогда в поведении «тефлоновой», по народному изречению, Меркель рациональность ученого-физика и человечность дочери пастора?
Имоген Когге, актриса, исполнительница роли Ангелы Меркель: «Для меня это решение было четко связано с биографией самой Меркель <…> выросшей в стране, где не знали свободы, не могли путешествовать, пересекать границы, воспитанной в семье священника — все это сыграло важную роль в принятии ею решения, основанного на гуманизме. <…> Соединить его с рациональным зерном, с шагами, которые надо было как-то согласовать с другими фигурами, — в этом и было политическое мастерство».
Та смесь мотивов и чувств в 2015-м — не только про нее, но и про немецкое общество в целом.
Ангела Меркель, канцлер Германии: «Я скажу просто: Германия — сильная страна. И нашим подходом в разрешении этих задач должно стать общее понимание: мы справились со столькими вещами! И с этим мы справимся!»
Вальдемар Гердт, депутат Бундестага от партии «Альтернатива для Германии»: «А с чем справимся-то? Справимся финансово? Справимся культурно-этнически? Справимся в форме безопасности? Справимся в форме интеграции этих людей? Финансово — да, справились. Потому что, ну, по всяким меркам <…> 200 миллиардов налоговых денег мы вложили вот в это Wir schaffen das («Мы справимся» — нем.). Я могу себе представить, если б из этих 200 миллиардов половину вложили бы в наших пенсионеров и детей, а половину — в создание рабочих мест там, откуда они бежали».
На неприязни к отбирающим хлеб «понаехавшим» в Бундестаг тогда попал и русскоязычный политик Вальдемар Гердт, и его ультраправая партия «Альтернатива для Германии». Это они призывали отправлять приезжих назад, в полыхавшую Сирию. Это их избиратели в немецкой глубинке и беженцев, и гостей из Берлина встречали воплем «проваливайте», поджигали приюты для новоприбывших, а для борьбы с «исламизацией Европы» учредили движение ПЕГИДА.
По прошествии пяти лет «Альтернатива для Германии», которой прочили чуть ли не роль партии власти, так и осталась второстепенным движением. У многих участников тех протестов эти кадры сегодня вызывают скорей чувство неловкости. Пока одни негодовали, другие помогали там, где захлебывалось государство.
Ларс Кастеллуччи, депутат Бундестага (СДПГ): «Решающим стало участие того самого гражданского общества. Когда люди без того, чтобы их об этом кто-то просил, ночью приходили на вокзалы — раздать новоприбывшим одеяла, еду. Когда немцы в собственных домах до сих пор принимают беженцев, сопровождают их в походах к чиновникам, дают поручительства. Я горжусь страной, граждане которой не дожидаются, когда власть скажет им, что следует делать».
Анас Модамани, беженец из Сирии: «Я третий день был в Германии, в берлинском приюте, когда она вдруг туда приехала. Сфотографировался с ней, потом прошло минут пять, и мне кто-то сказал, что на снимке со мною канцлер Германии Меркель. Я был в изумлении — ничего себе, с кем у меня фотографии!»
Так в свои 18 лет сириец Анас Модамани в 2015-м стал один из символов миграционного кризиса в ФРГ. Сначала символом открытости ее большинства, затем — ксенофобии меньшинства. По соцсетям разлетелась фальшивка: мол, в кадре с радушной Меркель — исламист, совершивший впоследствии теракт в аэропорту Брюсселя. Дальше были объяснения в эфире, тщетные суды против Facebook. По сей день Анас отчасти так и живет с клеймом «нехорошего беженца».
Анас Модамани, беженец из Сирии: «Если ищу работу и в резюме написано: „Анас Модамани, сириец“, работодатель, прежде чем меня нанять, пробьет меня в гугле и посмотрит, чем этот Модамани занимался раньше. А там в открытом доступе мои фотографии. Террорист, кровавый убийца, приехавший с войны и собиравшийся здесь сотворить что-то жуткое. У любой фирмы возникнет вопрос: нужен ли ей такой сотрудник?»
Как и большинство бежавших с ним земляков, он выучил за пять лет немецкий. Поступил в вуз. А чтобы слезть с пособий, устроился продавцом в магазин рядом с домом. Мигранта лучше всего понимает мигрант. Анас — из Дамаска, Аня — из Киева, они вместе почти год.
В съемной берлинской квартире арабский кофе, хохлома, кальян, в остальном же — немецкий быт. Сами не заметили, как «интегрировались».
Анна Ярош, жительница Берлина: «Если раньше ему нравилось, когда ковры висят вокруг и кальяны стоят на каждом углу, и какие-то лампочки, то сейчас ему, конечно, больше нравится мебель из IKEA. Или например, если раньше он только ходил в какие-то арабские кафешки, то сейчас мы охотно идем в разные рестораны. Ну, и конечно, подход к делу. <…> Я понимаю, что это больше уже влияние немецкой культуры».
Анас Модамани, беженец из Сирии: «Для меня и сегодня настоящая героиня — Ангела Меркель. И я всегда буду ей благодарен. Она помогла мне выстроить новую жизнь. Другие политики не хотели открывать границы. А она приняла решение: „Мы примем беженцев. Мы дадим им шанс начать жизнь заново“».
Нечестно было бы утверждать, будто шансом этим воспользовались все. Некогда у десятков, а теперь и у сотен обитателей берлинского Гёрлицер парка из числа африканских мигрантов тут единственный доход: наркоторговля. Ни полиции, ни испуганных жителей — за эти годы почти смирились и как-то, но сосуществуют. Сложней принять угрозы неприкрытого насилия, которое в первые годы сотрясало страну.
Это страхи, что, как дрожжи, удерживают популярность немецких крайне правых: теракт на рождественском рынке в Берлине, домогательства в новогоднюю ночь к женщинам в Кёльне и — теперь уже устойчивое в криминальной хронике слово «поножовщина».
Вальдемар Гердт, депутат Бундестага («Альтернатива для Германии»): «Сейчас, когда у нас каждое второе преступление — это ножевые ранения и смертельные исходы, как можно говорить об интеграции? Когда женщины боятся по парку пройтись. Когда Александпрлац ночью становится, ну, таким сафари, — это разве интеграция? Когда создаются кланы! Они внутри себя замкнутые и начинают устраивать свое правосудие, свои законы, свои порядки».
Ларс Кастеллуччи, депутат Бундестага (СДПГ): «Да, это были кадры новогодней ночи, которые нам не хотелось видеть: не справлявшаяся полиция, ощутивший полную безнаказанность криминал. Но ведь на следующий год там воцарился порядок! По-моему, правовое государство — не то, что способно предотвращать всякое преступление, а то, что извлекает уроки и следит, чтобы впредь подобное не повторялось. У нас не все здорово, но это не значит, что такие жуткие случаи должны лишить нас стремления работать дальше над построением сплоченного и открытого общества».
Асиль Хамдан, виолончелист, бывший ректор консерватории Дамаска: «В гуманитарном плане они очень-очень-очень много сделали. Дети ходят в школу, люди работают, продолжают свою жизнь, пытаются жить нормальной жизнью. Ну, я бы сказал так, что мы на верной земле».
Это интервью мы записывали три года назад. Тогда Асиль Хамдан, бывший ректор консерватории Дамаска, едва вытащив жену и дочь из охваченной войны страны, ликовал. Теперь один из лучших в Сирии виолончелистов преподает в Берлине музыку детям. Благополучный берлинский район, достаток и — благодарность приютившему государству. Но превратиться за эти пять лет для местных из спасённого в своего пока не получается:
Асиль Хамдан, виолончелист, бывший ректор консерватории Дамаска: «Не знаешь, где этот человек для тебя просто знакомый, а где он уже друг. Их границы для меня до сих пор, эти границы для меня непонятны. Иногда ходишь с человеком на пиво. И думаешь, что это уже дорога к дружбе. А потом почувствуешь на следующий день, что для него это была только простая встреча. Я все-таки человек с Востока — мне надо чуть-чуть больше этих эмоций. Они готовы помогать, когда у тебя нету еды, когда тебе надо что-то узнать. <…> А больше узнать об этих приезжающих, я думаю, не у всех было желание. А помогать — было у всех».
За едой поэтому проще в лавку к своим. И к врачам. И к юристам. Арабы с арабами, русские с русскими. Для старшего поколения приезжих Германия, ставшая официально страной иммигрантов, — не плавильный котел, но общежитие, где порою каждый сам за себя, посторонних просьба не беспокоить.
Ларс Кастеллуччи, депутат Бундестага (СДПГ): «Все это элементы взаимовыручки и солидарности мигрантов — я б не стал называть это «параллельным обществом» и клеймить как нечто дурное. В Нью-Йорке мы приходим в Чайнатаун, и нам кажется, что это классное место! Я на днях в своем избирательном округе встречался с местной общиной алевитов — мне важно, чтобы они не варились в собственном соку, а знакомились с жителями страны. Конечно, это займет много времени. Опыт тех же США говорит о двух-трех поколениях, пока мигранты не вольются в общество. Да и то не факт: большие группы могут десятилетиями существовать обособленно. И это не обязательно страшно».
Асиль Хамдан, виолончелист, бывший ректор консерватории Дамаска: «Видимо, это был план. Старые ждут, пока они уедут или возвращаются в свою родину. А молодые будут здесь продолжать. И будут поднимать Германию».
Как, например, дети Асиля — всякая эмиграция, соглашается он, ради их будущего. В германском настоящем у двух из трех неевропейцев есть работа. Число новых соискателей убежища в сравнении с пиком пять лет назад упало в восемь раз. Преступлений среди мигрантов заметно больше, но по статистике в целом никогда за последние годы Германия не была столь безопасной страной.
Имоген Когге, актриса, исполнительница роли Ангелы Меркель: «Ведь у нас обнаружились целые города, власти которых сами говорили: „Эй, привет! Мы хотим принять больше приезжих! У нас тут людей все меньше. Детей не рожают, уезжают в Берлин, в другие крупные города. Нет врачей, инженеров, рабочих — так скоро не останется никого“. Конечно, во многом это стало взаимовыгодной историей».
Но главное, кажется, все же не в выгоде. Свыше половины немцев даже сегодня — после всех напастей минувших пяти лет — за прием новых беженцев. Закат Европы, похоже, снова откладывается.
Демонстрации этой недели по всей Германии — в поддержку несчастных в сгоревшем лагере Мориа на греческом острове Лесбос. Сложно представить себе многотысячный митинг в Москве, где от власти требовали бы спасать больше беженцев. А на немецких экранах героиня главной ленты телесезона и пять лет спустя повторяет — отчасти, вроде бы, уже доказанный вывод.
Ангела Меркель, канцлер Германии: «Мы справились со столькими вещами! Мы справимся и с этим».