«Режим с давлением справляется». Израильский иранист Владимир Месамед — о причинах протестов в Иране и крепнущих связях Тегерана и Москвы

Массовые протесты в Исламской республике не утихают уже больше месяца. Они были вызваны гибелью курдской студентки Махсы Амини. Тегеранская полиция нравов задержала девушку за неправильное ношение хиджаба 13 сентября. Через несколько дней Амини скончалась. По версии полиции, ей стало плохо в участке, откуда ее отвезли в больницу, где она вскоре умерла. По версии родных, причиной смерти стало избиение при задержании. Смерть студентки вывела на улицы сотни тысяч человек. Протестуют активисты женского движения, деятели искусств, оппозиционные политики, спортсмены и студенты. Иранские власти традиционно обвиняют в организации беспорядков США и Израиль. В интервью RTVI иранист из Еврейского университета в Иерусалиме, д-р Владимир Месамед рассказал об истоках, причинах и возможных последствиях иранских протестов, а также о современных отношениях Тегерана и Москвы.

Кто и почему протестует в Иране

Как бы вы оценили в исторической перспективе то, что сейчас происходит в Иране?

В Иране были и более серьезные протесты. Во-первых, — мощное, студенческое движение в конце ХХ века (если точнее — в 1999 году). Затем была подобная волна в 2009 году, когда шел на второй срок президент Махмуд Ахмадинежад. Тогда были очень бурные протесты, которые могут быть сравнимы с сегодняшними. Хотя трудно сравнивать, потому что нынешние протесты длятся уже несколько недель: где-то они достигают очень сильного всплеска и затем затухают. Но в любом случае, той массовости, которой характеризуются нынешние протесты, не было давно. Последняя протестная волна идет уже примерно четыре года: после того, как были введены последние экономические санкции, после того, как Ирану запретили торговать нефтью, это вызвало определенную волну роста цен, что повлекло за собой те протесты, эхо которых мы видим и сейчас.

По большому счету, каждые 3-4 месяца протесты обретают какое-то новое дыхание. Сейчас, как мы видим, ситуация серьезная — как минимум, по количеству жертв. Конечно, точные цифры иранцы не огласят, поэтому, как и в случае с протестами в других авторитарных государствах, трудно определить число участников и жертв. Но, скажем, были многотысячные студенческие демонстрации, в которых принимали участие около 10 тысяч человек. Так что можно говорить о мощной, непрекращающейся волне протестов.

Вы упомянули экономические протесты, но на нынешних выступлениях звучат в основном лозунги в защиту прав женщин. Главные протестующие — это женщины и девочки. Чего все же они требуют от властей?

Женское движение стало триггером этой протестной волны в первые дни. Но дело в том, что в Иране любые протестные акции имеют свойство постепенно менять свою окраску. Всегда есть экономические причины, которые влекут за собой экономические лозунги. Если посмотреть на Иран последних лет, становится понятно, что экономическая ситуация только ухудшается, и демонстранты находят определенные взаимосвязи и переходят к лозунгам экономического направления. Всегда речь идет о том, что власти должны тратить большие деньги не на поддержку, скажем, каких-то международных террористических организаций, а на подъем уровня жизни в стране.

С другой стороны, для того, чтобы придать этим протестам большую антиправительственную направленность, всегда выявляются определенные антиправительственные лозунги. Эти лозунги повторяются от протестов к протестам. Скажем, звучат жесткие лозунги — вроде «Смерть диктатору». Причем под диктатором подразумевают главного религиозного лидера страны аятоллу Хаменеи. Кроме того, многие лозунги, которые звучат в Иране, имеют определенную антиамериканскую направленность. Дежурные лозунги, без которых протестные акции просто не проходят, — это «Смерть США» и «Смерть Израилю». Они всегда есть, хоть и не всегда отражают настроение той или иной протестной акции. Присутствуют как некий необходимый элемент.

Недавно была статистика в иранской эмигрантской прессе о том, что примерно 60-70% иранских женщин «смягчают» использование хиджаба и в целом исламского дресс-кода — хоть и не призывают его отменить. Длиной накидки, платья, его цветами они нарушают правила. Кстати, дресс-кодом ограничения не заканчиваются, ведь моральные ограничения, ограничения пуританского стиля в Иране действуют уже давно. Они начались в первый послереволюционный год (1979). С течением времени они определенным образом диверсифицировались.

Например, одновременно с женским дресс-кодом был введен и мужской: были запрещены галстуки, появилась необходимость в «легкой небритости» и так далее. Женщинам в последние годы запретили кататься на велосипеде вне специальных площадок для этого. Для занятий спортом женщинам придумали специальную форму, в соответствии с исламским дресс-кодом. Кроме того, в какие-то годы вводили, в какие-то годы ослабляли правила об обязательном появлении женщины на улице в сопровождении мужчины. При чем этот мужчина должен иметь определенный статус. Он должен быть или братом или родителем, или официальным женихом девушки. В противном случае их задерживали. Для этого в Иране и была придумана так называемая полиция нравов.

Как полиция нравов следит за соблюдением дресс-кода

Какими полномочиями обладает эта полиция нравов?

Она может задержать или препроводить в специальное «место для нравоучений», где прочитают лекцию о том, что женщина должна быть скромной. Скромность — это главный принцип дресс-кода. Могут выписать штрафы, причем штрафы выписывают в достаточно больших количествах. Например, в год полиция выписывает 2-3 миллиона штрафов. Полиция нравов — это специальные отряды, в которых служат не только мужчины, но и женщины, поскольку прикасаться к женщинам мужчины не могут. Они могут остановить, а дальше перевязать, скажем, косынку должна женщина.

Название этих отрядов дословно с персидского переводится как «Наводящий патруль». Они должны очень массово присутствовать в иранских городах. Это очень большое зло, которое иранцы не любят и избегают. Эти отряды даже вооружены, и если от них кто-то будет убегать, они вправе открыть стрельбу.

На видео с задержанием Махсы Амини рядовой зритель вряд ли может понять, в чем была проблема с хиджабом — ведь он был одет и все выглядело довольно пристойно. Или же дело было не только в хиджабе?

Касательно хиджаба есть главное требование — сквозь него не должны выглядывать волосы. Он должен покрывать всю верхнюю часть головы. При чем интересно то, что хиджаб касается не только иранок или мусульманок: любая западная женщина, которая приезжает туристкой в Иран, обязана его носить. Его должны носить даже иранцы-христиане. Дело в том, что с течением времени народ постепенно привыкает и строгость не соблюдает. В Иране очень серьезно относятся к хиджабу, поскольку это «красная линия» исламского режима. Поэтому нужно сохранять внешний вид, чтобы было видно, что это республика, в которой соблюдаются традиции двухсот-трехсотлетней давности. Что называется, возврат к «периоду чистого ислама». В первые годы, когда хиджаб только ввели, он должен был быть только черного цвета. Сейчас цвет может быть любым, главное — не показывать волосы.

Какова роль в протестах этнических меньшинств и студентов

Махса Амини принадлежит к курдскому национальному меньшинству в Иране. Национальность девушки могла повлиять на поведение полицейских?

Иран — страна настолько полиэтническая, что это вряд ли могло сыграть роль. В Тегеране живет много азербайджанцев и курдов, так что это вряд ли это вызывает у полицейских желание унизить. Только за национальность полиция арестовывать не будет. Хотя это вызывает напряжение между различными провинциями, потому что влияет на уровень жизни. Между центральными персоязычными провинциями и периферийными есть определенная разница: периферия получает меньше финансирования, она более депрессивна.

Экономическое положение влияет на сепаратистские настроения среди нацменьшинств в Иране?

Иранская официальная политика по отношению к этническим и религиозным меньшинствам — это политика довольно суровая. Такой пример: в Иране около четверти населения — это азербайджанцы, то есть тюрки. Это вполне сложившийся народ, со своим национальным статусом, языком и литературой. Но у них нет школьного образования на национальном языке. Это вызывает большое социальное и политическое напряжение. Иранцев, которые принадлежат национальным меньшинствам, примерно 50%. Чисто персов всего 50%. Хотя они и говорят о 51%, чтобы показать, что некое большинство все же есть. Национальные меньшинства лишены школьного образования, национальной печати. В определенной мере они лишены признаков национальной культуры — у них нет своих театров и прочих вещей. Это вызывает напряженную ситуацию.

Скажем, в том же Курдистане, в Азербайджане, в провинциях Систан и Белуджистан, где живут белуджи, или в северных провинциях, где живут туркмены, которые тоже лишены своего ярко выраженного культурного кода. Но сепаратистского движения нет, потому что все национальные движения были обезглавлены еще в первые годы после исламской революции 1979 года. Многие были репрессированы или покинули страну. Поэтому ярко сепаратизм не проявляется. Кроме того, иранцы, принадлежащие к нацменьшинствам, прежде всего определяют себя иранцами. Если спросить у белуджа, кто он, то он ответит, что в первую очередь он иранец, затем — что он мусульманин, и только потом — что белудж.

Курды — это народ, который отличается довольно напряженными отношениями с центральным правительством. Иранские курды — это единственная национальность, которая не участвовала в референдуме по признанию исламского режима в 1980 году. Там до сих пор спорадически возникают всевозможные перестрелки, есть небольшие партизанские отряды, которые до сих пор взаимодействуют. Правительство их подвергает репрессиям, и всячески напоминает им, что они не поддержали революцию.

Иранская молодежь, студенчество — оно аполитично или, скорее, протестно настроено?

Студенты — это очень политически активный элемент иранского общества. Когда исламский режим пришел к власти в 1979 году, Хомейни видел в студентах большую оппозиционную силу, и на несколько лет закрыл университеты, чтобы постепенно переработать программы — не на ходу, а плавно сбить антиисламскую «накипь», как он считал. Но студенты все равно с самого начала выступали против изменений исламского содержания, которые были привнесены после революции. Поэтому уже в 1990-е годы студенчество стало серьезной политической силой. В 1999 году были серьезные студенческие выступления. Главное требование тогда было — автономия университетов, и в итоге протестующие добились своей цели, автономия была введена.

В определенные годы считалось, что студенты могут серьезно поколебать исламский строй. С ними очень жестко обращались: было много убитых и раненых, студентов исключали из университетов, применялись различные меры наказания. Сегодня студенчество в Иране, пожалуй, самый революционный элемент общества. Причем очень много студентов едет учиться за границу, достаточно много иностранных студентов учатся в Иране — десятки тысяч. По нынешним демонстрациям видно, что многие протесты проходят в студенческих городках самых престижных университетов страны. Например, в Иранском Азербайджане были просто бои между студентами и полицией, а затем и Корпусом стражей исламской революции, которые были брошены на подавление протестов.

Как организованы протесты

Если явных лидеров протеста нет, и все рассредоточено по сотне городов, то почему уже больше месяца власти не могут его подавить?

Координации протестующих помогают социальные сети — и это происходит внутри отдельных городов. На общеиранском уровне такого не происходит. Харизматичных лидеров, которые могли бы сплотить протестующих в единый кулак, нет. Все они находятся в эмиграции — хотя возглавляемые ими партии живут. Но они уже потеряли былую боевитость. Поэтому движения, возникающие в каждом городе, не находят единого стержня. Лозунги поднимаются одни и те же, но люди не могут объединиться и договориться о том, чтобы собраться в определенное время. Все равно протесты длятся уже давно, и это потрясает иранский режим. Для разгона протестующих требуются огромные силы. Используются в том числе военизированные добровольческие подразделения под названием «Басиджи» — они насчитывают порядка 12 миллионов добровольцев. Оппозиционные силы продолжают призывать протестующих поднажать, говорят, что до свержения режима осталось совсем немного. Но режим с давлением справляется. Поэтому, на мой взгляд, нынешняя волна протеста через некоторое время стихнет — до следующего социального взрыва.

Вы сказали, что на протестах звучат в том числе антиизраильские и антиамериканские лозунги. Насколько сильны консервативные настроения в иранском обществе?

Исламский режим в Иране, собственно, и пришел на волне возмущения той насильственной европеизацией, которая шла в те годы. Казалось, прошло уже много лет и все должно было поменяться, но прошедшие годы привели к тому, что иранский режим, закручивая гайки и вводя всевозможные ужесточения, во многом настроил народ против себя. Даже, что называется, «глубинный народ», тоже в последнее время выступает против. Неофициальная статистика говорит о том, что в Иране безоговорочно принимает исламский режим примерно треть населения.

Другие две трети — не очень с ним согласны, но и не готовы воевать. Надо отметить, что в Иране активно устраивают и «альтернативные демонстрации», довольно многочисленные. В них участвуют разного рода бюджетники и люди, которые живут за счет режима. Однако традиционная часть населения — сельское население, торговцы базаров — это те люди, которые поддерживают режим. Но даже они с течением времени скатываются в люмпенизацию по причине бедности.

Надо отметить, что лояльность режиму держится в том числе за счет «пронародной» социальной политики. Например, главный антиизраильский государственный деятель Ирана — Махмуд Ахмадинежад — был известен своей сильной социальной политикой. Бедным выделяли квартиры, базовые продукты были дотированы, цены на бензин снижались. Все это гасило антирежимные настроения.

Кто те люди, которые не входят в озвученную вами треть сторонников режима аятолл? Они участвуют в протестах?

Определенная часть этих людей примыкает к демонстрантам. Но в целом они считают, что в Иране правительство все еще социально направленное. Несмотря на сильную инфляцию и большие экономические трудности, они знают, что есть специальные исламские фонды, которые помогут в случае необходимости. Когда заканчивался президентский срок Трампа, общественные настроения в Иране были нацелены на то, чтобы перетерпеть и дождаться изменений. Изменений не случилось. Но люди по-прежнему выживают и ждут. К тому же настроения осажденной крепости, подогреваемые правительством, также оказывают сильное влияние.

Каким образом события, связанные с протестами, освещаются иранскими СМИ? Мы видим в прессе сообщения о блокировке сайтов, интернета в целом. Как информационная картина выглядит в государственных СМИ — и по каким источникам реальная информация попадает к нам?

Несмотря на свою репутацию тоталитарного государства с сильной властью силовиков, в плане свободы прессы Иран даст большую фору даже нынешней России. Долгие годы там существовала оппозиционная пресса, хотя в последние годы ее ограничивают. В любом случае, есть пресса, которая пишет достаточно объективно. Главный фактор, определяющий свободу СМИ в Иране, — критика духовного руководства страны. Можно на него не ополчаться, а выступать против конкретных недостатков и проблем — и тогда вероятность цензуры становится ниже. Конечно, государственная пресса Ирана почти не замечает волнений. Есть и независимая пресса — хотя, конечно, ее немного. Они пишут и о протестах, и о лозунгах, которые там звучат.

Перед началом последней волны протестов — четыре года назад — иранские власти объявили войну различным мессенджерам, пытались заблокировать Telegram. Это самый популярный мессенджер в стране — тогда, 4 года назад, им пользовались примерно 40 млн человек, хотя население страны достигает 80 млн.Telegram пытались заменить, создать местные соцсети — но так и не сумели обойти его по популярности. Кроме того, в Иране силен кинематограф. Исламский режим его, в определенной степени, закаляет и приучает к эзопову языку.

Конечно, пресса регулярно подвергается репрессиям — и примерно 10 лет назад все оппозиционные издания были зачищены. Но сейчас они понемногу восстанавливаются. Страна в курсе дела. Там нет ситуации, когда прошла манифестация — но жители города не в курсе. Там все прекрасно понимают, что происходит, все осведомлены. Вклад этого также виден в нынешней волне протестов.

Помощник американского президента по национальной безопасности Джейк Салливан заявляет, что США предпринимает ряд «агрессивных шагов» для поддержки протестующих. Что это значит?

Вот на это заявление иранская пресса отреагировала как раз очень активно. Они пишут, что американцы «не просто морально поддерживают демонстрации, но и выделяют деньги, платят демонстрантам за участие в митингах». Естественно, это не так. Американцы давно пытаются воздействовать на иранское общество. Через национальные меньшинства — скажем, иранских арабов, азербайджанцев. Но это воздействие лишено динамики в силу отсутствия потенциальных лидеров протеста. Сейчас США вводят новые санкции — как ответ на репрессии и жестокое подавление протестов. Тема разгона демонстраций и народного недовольства в Иране поднимается американскими представителями на самых разных уровнях.

Протесты в Иране могут сказаться на заключении «ядерной сделки»? На какой стадии переговоры сейчас?

Переговорный процесс приостановлен, но это было сделано еще до начала протестов. Обеими сторонами, опосредованно участвующими в переговорах, было принято решение переждать промежуточные выборы в США. В целом протесты уже влияют — например, в том, что касается правозащитной деятельности, большое внимание которой неизменно уделяют американцы. Но какие-то выводы можно будет делать только по возобновлении переговоров — а это случится не раньше, чем через полтора месяца. За эти полтора месяца протестная волна, вполне вероятно, стихнет.

В чем причины сближения Ирана и России

Каким официальный Тегеран видит нынешнее сближение с Россией?

Звучат слова о том, что это «логичное сближение» на базе антизападной политики. Когда Путин был в Тегеране, ему аятолла Хаменеи сказал о том, что наконец оформлено общее «неприятие западных ценностей». России это, наверное, должно быть обидно: страна, которая когда-то себя позиционировала себя как часть Европы, вдруг сближается со страной, которая воплощает оплот консерватизма.

Стороны не просто сближаются, а дополняют друг друга. Например, в военной сфере: подписаны договоры о поставках российской военной техники. Вместе с этим Иран считает, что может заполнить определенную лакуну, которая образовалась с ходом боевых действий на Украине. Хотя иранская пресса еще недавно писала с сарказмом: мы, страна, которая считалась когда-то страной третьего мира, теперь помогаем стране, армия которой считается второй в мире.

На чем базируется военное сотрудничество двух стран. Какого уровня достигла инженерная военная мысль Ирана в условиях многолетней изоляции? Насколько эффективное и дешевое оружие он производит?

В Иране давно привыкли не столько конструировать, сколько заимствовать — прямые аналоги видны, скажем, в ракетном производстве. В беспилотниках ситуация аналогичная. Израиль, например, уже давно заметил это, и месяца четыре назад у нас появились публикации с призывом: нужно что-то делать, Иран налаживает производство беспилотников. Они обеспечивали уже тогда дронами всех своих сателлитов. Много было передано йеменским хуситам, которые бомбили ими аэропорты Саудовской Аравии. Кроме того, достаточно много их было передано «Хизбалле». Три года назад они сбили американский дрон, серьезно его изучили и наладили производство по образцу. Производство полукустарное, дроны гораздо слабее аналогов в мире, но вместе с тем Иран производит достаточно много вооружения.

То же самое касается и ракет. Весь мир сквозь пальцы смотрел на производство ракетного вооружения в Иране, и когда в 2015 году встал вопрос о том, чтобы в Совместный всеобъемлющий план действий (СВПД — официальное название «ядерной сделки» — соглашения по иранской ядерной программе между пятью постоянными членами Совбеза ООН (Россией, США, Китаем, Великобританией и Францией) и Германией с одной стороны и Ираном — с другой) включить часть ракетной техники, никто этого не поддержал. Нынешний СВПД тоже этого не включает. Это ведет к тому, что иранцы в этой сфере постепенно развиваются, помогают, скажем, Северной Корее. Поэтому они хотят сейчас поставлять ракеты и России, причем ракеты не самой большой дальности, поскольку на Украине они сейчас не нужны. Они готовы передать ракеты, которые имеют дальность всего от 300 до 700 км.

Официальные израильские власти мотивируют свой отказ в военной помощи Украине тем, что секретные технологии могут оказаться у Ирана. Партнерство Тегерана и Москвы действительно может привести к такому потенциальному «обмену»?

Связи действительно очень серьезные. Мы видим, что обе стороны, например, отрицают поставки дронов, хотя взаимодействие между ними есть. В сфере такого взаимодействия возможно и перетекание таких технологий в обе стороны.

Беседовал Дан Гольдман