20 лет назад за один месяц в России прогремело сразу четыре взрыва: сначала в Буйнакске, затем в Москве — на улице Гурьянова и на Каширском шоссе, — и в Волгодонске. В каждом городе преступники атаковали простые жилые дома. По официальной версии, в общей сложности сентябрь 1999 года унес жизни 307 человек. Спустя десятилетия люди вспоминают эти события, но с каждым годом все реже и тише. Что о событиях двадцатилетней давности рассказывают те, кто никогда не сможет их забыть, — в репортаже корреспондента RTVI Елены Светиковой.
Обычно Валентина Базылева обходит стороной 19-й дом на улице Гурьянова. Она до сих пор гонит от себя воспоминания ночи с 8 на 9 сентября 1999 года и впервые рассказывает журналистам свою историю.
Валентина Базылева: «Легли спать. И был такой хлопок. Я подумала, что это телевизор взорвался. Просто „тук”, и все. Я подбежала к телевизору — экран на месте. А потом повалил дым. Я почему-то схватила документы, взяла полотенце и побежала на кухню его намочить».
Пробираясь в дыму к кухне в шоковом состоянии, не понимая, что произошло, Валентина еще не знала, что следующий шаг вперед мог оказаться последним.
Валентина Базылева: «В этот момент свекровь схватила меня за руку. Я бы улетела вниз».
Вместе с кухней взрывной волной отсекло и выход. С Валентиной в квартире находились ее сын, мать и отец мужа. Свекр быстро понял, что выйти из квартиры теперь можно только через соседний балкон. Семья перебралась к соседям, и так удалось спастись. Но той ночью Валентина еще вернулась в свою разрушенную квартиру.
Валентина Базылева: «Вы знаете, хочется сказать отдельное спасибо всем МЧС-овцам. Им, конечно, просто низкий поклон».
Виталий Харук работал в Службе спасения, но не спасателем, а корреспондентом. Тогда ему был всего 21 год. Утром 13 сентября 1999 года он срочно выехал на Каширку.
Виталий Харук, бывший сотрудник Службы спасения: «С утра разбудила жена со словами: „Вставай, тебе пора”. Куда пора? А она и говорит: „Дом на Каширке взорвали”».
Виталий прошел через оцепление и понял, что собрать информацию еще успеет. Нужно было разбирать завалы. По официальным данным, погибли 124 человека.
Виталий Харук, бывший сотрудник Службы спасения: «Я увидел огромные руины кирпича, которые дымились, шел пар. Зрелище было ужасающее. Соседние дома были будто из крупнокалиберных орудий расстреляны. Припаркованные рядом автомобили представляли груду металла. На одном из них я увидел радиатор отопления. Внутри машины. Меня удивило, как батареи разлетались. Достаточно опасное зрелище».
А до того, 4 сентября, был Буйнакск. В результате взрыва в жилом доме погибли 64 человека. Но трагедия в этом дагестанском городе в сознании рядовых россиян была частью войны на Северном Кавказе. А вот теракты в столице стали настоящим вторжением в мирную жизнь. Кажется, после Каширки уже никто в Москве, ложась спать, не был уверен, что проснется.
Виталий Харук, бывший сотрудник Службы спасения: «В один из моментов разбирали кухню, думали, на кухне, наверняка, никого нет. Нашли все же диван, а на нем был мужчина. Когда разбирали комнаты, одним из более шокирующих зрелищ была молодая девчонка лет 20, которую мы нашли в обнимку с грудным ребенком. Вот это было психологически тяжело».
16 сентября произошел еще один теракт — уже на юге России, в Волгодонске. У подъезда жилого дома взорвался грузовик. В результате — 19 погибших.
Ответственность за четыре теракта тогда никто на себя не взял. Жители сами начали охранять свои дома и проверять документы у незнакомцев. Россияне узнали, что такое гексоген. Мешок с сахаром стал самым подозрительным предметом в стране.
Алена Морозова, пострадавшая во время теракта на Гурьянова, 19: «Я потом уже узнала, что под нашей квартирой был склад одного из магазинов. И позже вспомнила, как они грузили эти мешки с сахаром. Я тогда не знала, что этот сахар — не сахар. Просто подогнали большую машину под наши окна, за 23 года не слышно было, чтоб машина проходила со стороны дома. Я помню, как они разгружали эту машину, меня это очень раздражало. Они не выключили зажигание, много газа поднималось. И я точно помню, что они были нерусской национальности».
После теракта Алена Морозова переехала в США. На Гурьянова она потеряла мать и до сих пор не понимает, как уцелела сама. Ее семья жила в четвертом подъезде. В ночь с 8 на 9 сентября Алена пошла в гости к соседям — в пятый подъезд, в квартиру на втором этаже.
Алена Морозова, пострадавшая во время теракта на Гурьянова, 19: «Для меня это не было взрывом, просто все потемнело. Как мне объяснили потом, я была в эпицентре этого взрыва, а звука в самом эпицентре нет. Меня что-то сильно ударило по голове, я скорее всего была без сознания. Когда я пришла в себя, я почувствовала, что лежу на животе, а руки у меня были свешены вниз. Я пыталась забраться обратно на чем лежала. Это оказался просто пол, а половины квартиры уже не было. Все, что я помню, — это как они начали кричать: „Женщина в белой кофточке, не прыгайте”».
Алену вытащили спасатели. Недалеко от дома в это время находилась и Валентина Базылева. Ее преследовала единственная мысль: нужно забрать одежду для сына. Под утро сотрудники МЧС провели Валентину на девятый этаж расколотого надвое дома.
Валентина Базылева: «В шоковом состоянии мне не страшно было подниматься в дом. Или может я этого не осознавала. Мы босиком бежали по лестнице, мы только потом увидели, что у нас в ногах и стекла, и все на свете, а сначала это не ощущалось».
Через несколько дней семье Валентины дали квартиру в Марьино. Но весь этот период она ждала психологической помощи, которой не было.
Валентина Базылева: «Когда я приходила к врачам, мне давали валерьянку. Я целый год вообще ходила с бумажкой в кармане, потому что просто уходила в другую сторону».
Кажется, государство было категорически не готово к такому испытанию. Не работали не только службы психологической помощи.
Алена Морозова, пострадавшая во время теракта на Гурьянова, 19: «Когда я пришла в полицейский участок и сказала, что мне нужно восстановить мои документы, мне сказали: „А кто ты такая? Приводите маму‟. А как я ее приведу? Сказали приводить своих соседей. А они все погибли».
22 сентября 1999 года в России должен был произойти еще один теракт. Жители одного из домов в Рязани обратили внимание на подозрительных людей с мешками. Вызвали милицию. Официальные лица отблагодарили бдительных граждан и подтверждают: в мешках был гексоген. Но через два дня глава ФСБ Николай Патрушев вдруг заявил, что это были учения, в мешках — сахар, ситуация под контролем. После этого у многих россиян появились первые вопросы к следствию.
Михаил Трепашкин, адвокат: «Когда совершаются теракты, в это время никто не проводит учения, потому что это сильнейший стресс для населения».
Этот инцидент вошел в новейшую историю России как «рязанский сахар». Алене тоже дали квартиру в Москве, но жить здесь она больше не хотела. Уехала к сестре Татьяне в Соединенные штаты.
Алена Морозова, пострадавшая во время теракта на Гурьянова, 19: «Мы хотели продать квартиру, но кто-то должен был находится в России и подписывать документы от нашего имени. Мы написали бумагу против российского государства, хотели разобраться и получить хоть какой-то ответ».
Для этого в 2001 году сестры Морозовы наняли адвоката. Им оказался бывший следователь ФСБ Михаил Трепашкин
Михаил Трепашкин, адвокат: «Ко мне обратилась Татьяна, она в то время была в России, и сказала: „Прошло столько времени, мы так и не можем найти убийц моей матери, все секретят, процесс закрыт”».
К тому времени следственные органы задержали предполагаемых организаторов теракта Адама Деккушева и Юсуфа Крымшамхалова. Согласно официальной версии, взрывая дома, они исполняли поручение главаря боевиков Хаттаба и его помощника Абу Умара. Оба вскоре были убиты в Чечне.
Михаил Трепашкин, адвокат: «Возникал вопрос, ведь взрывчатка просто так не появляется. Это же гексоген. Нам известно, где у нас производят гексоген, надо было вот это отследить. Но этот вопрос воспринимался в штыки».
Еще на этапе следствия Трепашкин пытался получить доступ к материалам дела. Ему отказывали. И он стал экспертом специальной комиссии Госдумы под руководством известного правозащитника Сергея Ковалева. Среди прочего Трепашкину поручили проверить фоторобот одного из предполагаемых террористов и письмо, чье авторство приписывали еще одному подозреваемому во взрывах — Ачемезу Гочияеву. О своих находках Трепашкин не успел рассказать в суде. В 2003 году адвоката задержали, а позже осудили на четыре года по делу о разглашении гостайны.
Михаил Трепашкин, адвокат: «Я был ведущим следователем в Лефортово, и у меня были довольно хорошие успехи. Я раскрывал самые сложные дела. Зная это, они опасались, что здесь тоже что-то раскопаю».
Игорь Трунов представлял в суде интересы 110 пострадавших.
Игорь Трунов, адвокат: «Процесс очень тяжелый, его, конечно, надо было открывать и делать транспарентным. Иначе начинает действовать формула Геббельса — чем нелепее обвинение, тем больше в него веришь. Но так гораздо тяжелее для страны, гораздо тяжелее жить с этой мыслью, ФСБ или не ФСБ. Березовский заявил такую историю. И я как участник процесса думаю, он был неправ».
Родственники погибших и те, кто выжил во время взрывов, пытались получить компенсации и добиться самого сурового приговора для исполнителей.
Игорь Трунов, адвокат: «Прежде всего удалось добиться пожизненного, а со стороны прокуратуры звучало 20 лет, понимаете. Люди объявляли голодовки в рамках этого уголовного судопроизводства, потому что им должны возместить накладные расходы на проживание, проезд, если это Волгодонск. Говорили: „Денег у нас нет, благотворители дали немножко, но они кончились».
До Европейского суда по правам человека дело не дошло. Было много разговоров, но иск так и не подали.
Открытым остается и вопрос идентификации останков. Опознать смогли далеко не всех. Игорь Трунов уверен, что найденные фрагменты тел до сих пор лежат в моргах.
Игорь Трунов, адвокат: «Но когда находят небольшие фрагменты кишечника, сердца, печени, нужно делать большое количество ДНК-экспертиз — 200. Но они говорят, что на 200 у них денег нет. Эксперты работают за мизерную зарплату, поэтому эта отговорка непонятна. Эта традиция хоронить пустые гробы прижилась. И разговор про то, что оно лежало там 5-7 лет, а потом его утилизировали — нереальный разговор, оно до сих пор там».
Геннадий Лифинцев, в 1999 году глава Управы района «Печатники»: «Там порядка 134 человек, которых не опознали».
Алена и Татьяна Морозовы искали погибшую маму два года.
Алена Морозова, пострадавшая во время теракта на Гурьянова, 19: «Нашли какие-то части тела, но они были микроскопические. Как мне объяснил эксперт по взрывам, там уже нечего было искать. Мой дядя приехал и захоронил то, что, по словам экспертов, по ДНК было нашими родными частями».
На месте взрыва на улице Гурьянова теперь стоят многоэтажки. Их в кратчайшие сроки выстроили вскоре после теракта.
Геннадий Лифинцев, в 1999 году глава Управы района «Печатники»: «Мы собирали сход, люди возмущались, говорили, что здесь погибло столько людей, мы не имеем права строить дом на останках. Но я сказал, что у нас пол России можно было не строить».
Валентина Базылева: «Ужасно. Я люблю Печатники. В первый год у меня было желание — я хочу сюда. Потом у меня это желание отпало, потому что останки все равно есть. Просили, чтоб здесь разбили парк».
В России все реже вспоминают сентябрьские события 1999 года, но на поминальные службы с каждым годом приходит все меньше людей. В 20-ю годовщину — тоже совсем немного. На месте взрыва на Гурьянова в полночь, когда и прогремел взрыв, прошла неофициальная памятная встреча. А уже днем туда пришли местные чиновники. И как ни старайся, в обычный день там не найдешь имен тех, кого не стало.