Будет хуже? Чего ждать от 2023 года — отвечают эксперты

Этот год стал годом военной операции, санкций, частичной мобилизации. RTVI спросил у экспертов, чего ждать от 2023-го, — начнутся ли мирные переговоры, упадет ли рейтинг власти, вырастут ли протестные настроения и с какими проблемами столкнется российская экономика.

Александр Кынев, политолог

Рутинизация [по поводу военной операции] очевидна, начиная уже примерно с июня [2022 года], не только в России, но и в мировой политике тоже. В обществе усталость. Я думаю, если ситуация будет затягиваться, усталость будет нарастать. А если ситуация будет ухудшаться, то сочетание усталости и роста недовольства может вызвать кризис.

Элита — это часть общества и, я думаю, разделяет примерно те же настроения. Только элиты гораздо лучше знают ситуацию и больше информированы, поэтому о реальных проблемах им известно еще больше. Поэтому я думаю ухудшение экономической обстановки на элитах будет отражаться в первую очередь. Общество транслирует то, что происходит в элитах на самом деле.

У общества одно ожидание, чтобы это побыстрее закончилось. Чтобы это закончилось как-нибудь. Люди любое окончания примут как облегчение. Я думаю, все эти разговоры про поражение и не поражение… людям уже настолько все равно. Людям главное, чтобы был конец. И поражение не будет катастрофой. Те, кто считает, что это обрушит режим, глубоко ошибаются. Не обрушит. Хусейн, после того, как американцы освободили Кувейт, спокойно еще правил почти 10 лет, и ему ничего не мешало. И, может быть, до сих пор был бы президентом Ирака, если бы не было второго американского вторжения.

Вызовет ли рост недовольства протесты? Не факт, одно с другим связано очень косвенно. Для протестной активности требуются либо какие-то эмоциональные всплески, как было в Хабаровске — какое-то событие. Должно быть яркое событие, чтобы люди взяли и вышли, какой-то шок определенный. Если такого всплеска не происходит, [когда] все всё понимают, но происходит тихий саботаж, общее недовольство, никто на улице не выходит. Если будут какие-то события экстраординарные, форс-мажоры, то да, могут быть протесты. Но этого мы предсказать не можем, форс-мажор непредсказуем.

Я думаю, именно по этой причине ее [второй волны мобилизации] не будет. Она как вторая волна и не нужна. Она будет медленной, тихой сапой, потихонечку, замещение выбывающих.

Системная оппозиция потихоньку начала оживать, мы это уже видим. В первые месяцы [военной операции] вообще ничего не происходило, от слова совсем. Последние месяцы, буквально месяца два, оживились и ЛДПР, и «Новые люди», целый ряд инициатив [предлагается], дискуссии по каким-то кадровым историям по регионам, инициативы по экономической политике. По коммунистам мы видим — предложение провести амнистию по поводу закона о фейках. То есть какое-то оживление, на мой взгляд, пошло, потому что до этого вообще ничего не было. Я думаю, рост недовольства активизирует прежде всего системную оппозицию, которая начнет, как водится у нас, проводить политику в стиле «все хорошо, но имеются отдельные недостатки». Это классическая история в авторитарных режимах, когда нельзя критиковать первое лицо, но можно критиковать отдельные решения и то, как выполняются принятые решения. Я думаю по этому пути и будет все идти. В современных условиях другого варианта, кроме как аккумулирования части протеста в виде системной оппозиции, просто не существует институционально, нет иной опции. Я не знаю, будет ли это достаточно для общества. Я говорю какие опции есть.

Власть ничего обществу предложить не может. Она давно ему ничего не предлагает, а просто паразитирует на конформизме. Она не в состоянии ничего предложить, у нее нет для этого ни интеллектуальных, никаких ресурсов. Она продолжает только проекты, под которые тратит деньги.

Андрей Колесников*, политолог

Самый вероятный сценарий — инерционный. То есть примерно то же самое, что происходило в 2022 году, будет происходить в 2023-м.

Тем не менее в любом инерционном сценарии есть разнообразные неожиданности. Таковые присутствовали в течение всех этих месяцев. И менялась и модель взаимоотношений государства и общества. Сначала демобилизация в летние месяцы, когда государство словно говорило гражданам: “Вы не обращайте внимания, профессионалы занимаются, а вы занимайтесь своими делами, только поддерживайте нас, доверяйте нам». Потом неожиданным образом частичная военная мобилизация этот социальный контракт приостановила. Государство потребовало разделения ответственности от граждан — мужского пола прежде всего, но и женского тоже, поскольку мужчины вырываются из семей, из экономики и из детородных процессов в том числе. Это было довольно серьезное изменение инерционного сценария. И ракетная война тоже отдельная совершенно штука. И ядерный шантаж тоже отдельная история, еще не законченная. Все это будет перенесено на следующий год, в том числе страхи новой мобилизации, страхи ядерной войны, страхи закрытия страны.

Что касается экономики, то все те последствия, которые ждали в 2022 году, перенесены на 2023-й. Я думаю, что будет серьезная турбулентность в экономике — не катастрофа никакая, у людей будет возможность и дальше адаптироваться к социально-экономическим проблемам. Но они будут. Они будут более серьезными, скорее всего, чем в 2022 году. Это инерционный сценарий с некоторыми неожиданностями.

Логически рассуждая, нельзя этого исключить [мирных переговоров]. Потому что есть некоторая усталость от в**** у российского населения, есть усталость от в**** с той стороны, есть усталость от в**** в Европе и США. Есть общий интерес начать переговоры. Но нет базы для них. Нет практически ни одного пункта, который не был бы спорным. Потому что [Владимир] Путин готов на переговоры на своих условиях, которые неприемлемы для Украины. Украина готова к переговорам на своих условиях, которые неприемлемы для Путина. Это создает негативный фон для возможных консультаций.

Тут еще одна проблема. Для того, чтобы эти переговоры были, нужно их хотеть. Совершенно очевидно, что ни та, ни другая сторона, зашедшие уже очень глубоко в этом противостоянии, этого не хотят. Украинцы ненавидят русских — это говорят все репортеры, которые бывают в Украине и на разнообразных ее территориях. Они готовы сражаться. Здесь тоже есть в некоторой степени ожесточенность и расчеловечивание противника, которого представляют не как живых людей, а как каких-то монстров. Но и сам Владимир Владимирович [Путин] тоже не хотел бы представлять свое поражение как победу, хотя, возможно, это придется в какой-то момент сделать. Из-за этого нет даже никаких подходов к минимальным консультациям.

Пример такого рода — это срыв переговоров по Договору о стратегических наступательных вооружениях, когда в последний момент российский МИД сказал, что российские дипломаты на переговоры не поедут. А команда давалась не из МИДа, безусловно, это политическое решение — нечего нам садиться за один стол с американцами. Пока у российской стороны не появится другого отношения к тем людям, которые находятся по ту сторону стола переговоров, невозможно установление не то что мира, но какого-то намека на нормальную жизнь.

Что беспокоит еще в будущем году, — будет ли хоть какая-то нормализация жизни. Потому что то, что происходит сейчас, — это ненормальная жизнь: жизнь под санкциями, жизнь в постоянном психологически депрессивном состоянии — и не только у тех, кто не поддерживает Путина, но и среди тех, кто его поддерживает. Получается так, что это тоже фактор следующего года — это усталость от в****, тревожность, которая то возрастает, то падает, но все равно остается неким фоном жизни. Так жить очень-очень тяжело.

Протестные настроения находятся на низком уровне — это понятно, потому что всем очевидно, что протесты будут подавляться жесточайшим образом, и государство показывает, как оно умеет быть жестоким. Тем не менее по статистике мы видим, сколько актов индивидуального сопротивления, — огромное количество, сколько дел возбуждается против людей по разным статьям, административным и уголовным, и сколько людей арестовывается и задерживается. Значит, сопротивление идет. Не говоря уже об огромной массе людей, которые сопротивляются молчаливо, потому что у них нет возможности высказаться, но они в ужасе от всего происходящего и против того, что делает Путин.

Но я думаю, что мы будем сталкиваться с такой же протестной активностью, которая была характерна для 2022 года. Возможны какие-то вспышки. Но в основном это индивидуальное сопротивление — и неорганизованное. Я повторяюсь: очень важно, что в обществе копится недовольство, и на самом деле мы не знаем, в каком месте, когда и по какой причине вдруг возможны какие-то протестные массовые выступления.

Денис Волков, директор «Левада-центра»*

Тут надо начать с настроений самого года, [посмотреть] как они развивались. Начало спецоперации вызвало волну оптимизма, консолидацию вокруг власти. И в принципе пик настроений приходился на лето, когда уже произошла первая адаптация к санкциям, которые тоже некоторый шок вызвали.

Если мы говорим про оценки года, как люди сами для себя его оценивают, они его оценивают похуже, чем прошлый, но не сильно. То есть общественные настроения более-менее успокоились, но самый сильный шок вызвало не начало военных действий, а именно мобилизация. Произошло это потому, что были очень размытые критерии [призыва], и на какой-то миг людям показалось, что попасть под нее может просто любой. Затем как-то она закончилась, критерии немножечко более точные сделали, кто-то бронь получил, кого-то вернули даже. Некоторые указывают, что документа нет о завершении [мобилизации], но для большинства событие это закончилось. Да, может быть что-то будет впереди, но это впереди, не сейчас, а сейчас вроде бы как-то все закончилось. Вот этот провал в настроениях, который был в сентябре-октябре, мы практически полностью отыграли к концу года.

Если посмотрим на оценки года с точки зрения обычного человека, то он, как ни странно, оказался таким средним, больше половины сказали, что для них лично он был удачным, но трудным для страны. Для страны, как вот люди говорят, он [год] труднее, но если сравнивать в динамике, то не труднее, чем ковидный год. Почему так происходит? Во-первых, консолидация начала года и ощущение, что все эти события, которые происходят на Украине, они непосредственно человека скорее не затрагивают. Такая отстраненность от того, что происходит. Единственный момент был, когда объявили мобилизацию, тогда многие посчитали, что вот теперь их это касается напрямую. Но это тоже ушло к концу года.

Если рассматривать базовый сценарий [событий будущего года], то мне кажется, что [нынешнее настроение общества] останется [тем же]. Останутся и высокие оценки власти, потому что здесь мы можем сравнивать с 2014 годом, там на протяжении трех-четырех лет сохранялись довольно высокие оценки власти, «крымский эффект» действовал. Можно ожидать, что будет также. Если бы вы меня спросили еще три месяца назад, у меня было бы больше сомнений, потому что была объявлена мобилизация, которая оценки личного настроения очень сильно уронила. Не так сильно рейтинги власти, но прежде всего личное ощущение. Но они к концу года отрасли обратно.

Второе, что может повлиять, — резкое ухудшение [качества] жизни. Но здесь тоже, скорее всего, базовый сценарий — стабильность, к санкциям более-менее привыкли, к повышению цен, которое было в начале года, адаптировались. То есть, по мере такой адаптации экономики и людей, в общем-то, если не будет резких скачков и новых шоков, то ситуация выглядит довольно устойчивой.

Отношение к военной операции? «Поскольку это меня не касается и пока это меня не касается, делайте что хотите» — это базовое отношение. Другое дело, что по мере развития событий [оно] может меняться (и меняется), хотя последние наши замеры показывают рост фрустрации. Ни за, ни против. По нескольким вопросам растет (не сильно, но заметно) число тех, кто вообще не может определиться в своем отношении. Тут важно, что сильное изменение отношения вызвала мобилизация. Не в плане поддержки, там все довольно устойчиво, потому что она носит символический характер — это мы, это они (они — это, прежде всего, Запад, США, НАТО, а Украина где-то на последнем месте). Но после мобилизации ощутимо выросло количество тех, кто хотел мирных переговоров. Но оно выросло и дальше не растет. Казалось, что начнет нарастать количество тех, кто хочет мирных переговоров, но это сейчас не так. На протяжении последних двух замеров это число стабилизировалось, чуть выросло количество тех, кто считает, что нужно продолжать. И мы слышим такие объяснения — уже начали и теперь только до победы. А те, кто за переговоры, у них тоже примерно одно объяснение доминирует — люди гибнут.

Я думаю, что если количество погибших с российской стороны будет ощутимо нарастать, тогда будет увеличиваться число тех, кто хочет переговоры. Но это все будет зависеть от масштабов. Сейчас [они] почти сравнялись, но преобладает группа за переговоры, но не сильно. Фактически общество расколото пополам по этому вопросу. И в целом, я думаю, что усталость от военных действий будет нарастать. Но пока это довольно медленно происходит.

Мы можем по аналогии посмотреть со второй Чеченской войной. Там пару лет где-то преобладало количество тех, кто говорил, что нужно продолжать. А затем большинство говорило — хватит, переговоры, надо заканчивать. То есть [число людей за переговоры] может нарастать, но это не быстрый процесс, именно за счет вот этого отстранения.

А что касается длительности, то опросы показывают, что большинство на это и настроено, что это будет длительное [событие]. Сначала были разные мнения, многие говорили, что сейчас быстро закончится, хотя большинство так не считало. А с течением времени у нас начало преобладать количество тех, кто говорит — от полугода и дальше. В общем, психологически общество готово к этому.

[Для снижения рейтингов власти] либо должно что-то произойти, либо пройти большее количество времени. Здесь просто сужу по аналогии с 2014 годом. Там тоже, кстати, в конце года был экономический кризис, который не сильно повлиял. Рейтинги начали падать уже в 2015, но это такой очень медленный процесс.

Поэтому я думаю в таком базовом сценарии — медленное падение рейтингов. Но понимаете, падение — это некоторая нормализация, потому что сейчас они чрезвычайно высокие именно в условиях консолидации, международного конфликта, который воспринимается так, что это Запад руками украинцев воюет с Россией. Базовый сценарий — это сохранение высоких оценок.

[Предпосылок к росту протестных настроений] пока нет. Три причины этих низких показателей. Первое — консолидация, которая произошла, и часть людей говорят, что сейчас не время критиковать власть. Это как в 2014 году говорили — вы что, хотите как на Украине? Похожее настроение [сейчас]. Второе — представление о том, что протестовать опасно. Что тебя или дубинкой по голове, или посадят. Это уже на протяжении пары лет такое [представление] — после того, как выдохся протест в Хабаровске, после разгона протестов в поддержку Навального в 2021 году. И третье — ощущение, что ничего не изменится. Протестуй, не протестуй — власть все равно сделает так, как она хочет. Вот это после Хабаровска, после разгонов [митингов за Навального]… Будет так, как они решили. Эти три причины делают маловероятным массовый, всероссийский протест. Отдельные всплески могут быть, по социальным вопросам каким-то, если вдруг какая-то конфликтная ситуация, которую местные власти не захотят разрешать. Или же опять такое событие как мобилизация, которая вызвала отдельные всплески протестов в национальных республиках — Дагестан, Якутия. Такое тоже может быть, но это был именно всплеск. Но сказать, что вот сейчас вся страна заполыхает, мне кажется, нет.

Наталья Зубаревич, профессор географического факультета МГУ

Я про людей вообще не готова говорить. Потому что российское общество — это тайна, покрытая мраком. Про экономику мы понимаем: это последствия нефтяных санкций и санкций на нефтепродукты. Они только начинаются и как-то повлияют на динамику этих отраслей.

Я не делаю прогнозов. Падение доходов обещали в прогнозах своих и Центробанк, и Минэк. Кто-то говорит — до лета будет, кто-то — до конца года.

Если объявят вторую волну мобилизации — явным образом — те, кто пока выжидал, может быть, попытается [уехать]. Но масштабов [отъезда] мы не понимаем.

[Что касается исчезновения товаров и брендов], вы всегда можете найти альтернативу. Кроме автомобилей. Назовите мне дефицит — где, кроме автомобильного рынка, дефицит? Вам нечего надеть? [Вы не можете] купить гаджет? Потребительский выбор сузился, но дефицитов нет.

* внесен Минюстом в реестр иноагентов