Солист Cirque du Soleil, режиссер-постановщик Андрей Кольцов представил в Москве театрально-цирковое мультимедиа-шоу «Антигравитация». В основу представления, где артисты перемещаются по стометровому экрану, легла повесть-притча Ричарда Баха «Чайка по имени Джонатан Ливингстон». В интервью для RTVI Андрей Кольцов рассказал о том, как удалось перепридумать цирковое пространство для нового сценического жанра, как самоограничение дает людям свободу и когда крылья за спиной становятся в тяжесть.
В российских СМИ «Антигравитацию» называют «российским ответом» Cirque du Soleil. Вы согласны с такой формулировкой или можно сказать, что ваша работа носит более самобытный характер?
Во многом мы похожи с нашими канадскими коллегами — с точки зрения зрелищности, масштаба, технических инноваций. Канадцы, как и мы, используют совершенно новые приемы. С точки зрения акробатики — мы ни в коем случае не отличаемся, а во многом даже превосходим наших коллег.
Это изначально была, как мне кажется, авантюра — задумать спектакль такого масштаба было смелым шагом. А еще более смелым шагом было начать производство этого гигантского спектакля, просто гигантского. До нас этого никто не делал и вряд ли в ближайшее время кто-то будет делать.
У нас артисты работают на экране, который расположен под углом 45 градусов, и все действие происходит прямо на нем. Таким образом мы можем увидеть путь актера — из низов на вершину горы, например. Мы перепридумали сценическое пространство. Это абсолютно новаторский проект, который не имеет аналогов ни в России, ни за рубежом.
Классический цирк обладал обаянием рукодельных чудес, которое сегодня с лихвой компенсируют экраны, медиа-инсталляции и лазерные шоу. Можно ли сказать, что среди «цирковых» профессий победили фокусники и современный цирк стал более иллюзорным?
Не могу с этим согласиться. Аналоговый цирк никуда не уходил. Просто с появлением различных технических новшеств стало проще рассказывать историю. Аналоговый цирк не только не уходил, но даже развивается.
Я сам являюсь поклонником аналогового цирка и в моем репертуаре есть постановка «Реверс», в которой отсутствуют какие-либо инновации. Тем не менее, он пользуется невероятной популярностью у зрителей. Просто с появлением всех этих экранов появился новый жанр, но здесь нельзя говорить, что есть «победители» или «проигравшие».
Как бы вы назвали этот жанр?
Синтетический.
Говоря о содержании «Антигравитации», вы упоминаете о необходимости переосмыслить наши представления о свободе. Почему для разговора на эту тему режиссерам — в диапазоне от Тарковского и Германа до Вачовски и Питера Джексона — часто приходится работать в условиях жесткого контроля?
Знаете, художник всегда должен работать под некоторым надзором. Потому что дай ему волю… Нужен всегда взгляд со стороны, необходим. Это разговор даже не о свободе, а о том, что художник должен быть направляем третьим лицом. Потому что иногда мы теряем связь, теряем нить, и важно оставаться в контексте задуманного.
Сюжет книги Ричарда Баха «Чайка по имени Джонатан Ливингстон», которая легла в основу постановки, построен вокруг истории птицы, изгнанной из стаи за желание стать лучше. Для вас обрести свободу ценой отрыва от «своих» — это хороший или плохой сюжетный поворот в жизни человека?
Мы говорим о внутренней, о личной свободе. Помните, в фильме Гайдая «Кавказская пленница»: «Когда вся стая полетела, одна птица стала подниматься все выше и выше…»? Надо сначала понять, кто «свои», а кто «чужие», чтобы понять, от кого ты отрываешься.
Как быть, если в процессе самосовершенствования ты чувствуешь, что отдаляешься от близких людей?
Сложный вопрос. Это каждый определяет для себя сам. Двигаться вместе с любимыми людьми, с людьми, которым ты доверяешь. В отношениях это значит — не просто смотреть в глаза друг другу, а развиваться вместе. Вот это, наверное, идеальный вариант.
Как вы подбирали музыку для шоу и как остановили свой выбор на группе «Ария»?
Это было желание нашего продюсера Андрея Фурманчука. Вы знаете, эта музыка как нельзя лучше легла на всю драматургию спектакля. Она у нас идет в обработке композитора Александра Гусева — мы оставили мелодии, но драматургию музыки немного поменяли. В ней есть развитие, это всем знакомые мелодии. У нас не просто легкий спектакль — это рок-н-ролл, это рок.
Самосовершенствование тесно связано с самоограничением. Согласны ли вы с тем, что только дисциплина может дать человеку свободу?
Абсолютно согласен. Как бывший гимнаст, который тренировался во времена СССР, могу сказать, что результат достигается, конечно, дисциплиной, безусловно. Дисциплина позволяет сконцентрироваться только на важном. Ты не распыляешься, ты сконцентрирован на результате. Без дисциплины невозможно ничего, без каких-то самоограничений.
Весь мой день, когда я был действующим артистом, был расписан исключительно под одно важное мероприятие — под мое выступление, которое начиналось в семь вечера. А это значит, что за четыре часа до выступления я не могу есть, потому что даже если съесть какой-нибудь салатный лист, я чувствую себя тяжело.
Я не играю в футбол, не катаюсь на велосипеде без шлема, потому что могу получить травму. Я сплю ровно то количество часов, которое я должен спать, чтобы чувствовать себя максимально хорошо. Весь день ты подводишь под главное событие этого дня — выступление. Безусловно.
Как можно объяснить этот парадокс — свобода обретается через дисциплину?
Я не считаю, что это какой-то парадокс. Свобода — в голове.
Название «Антигравитация» вселяет надежду на полет, возможность вырваться из осточертевшей реальности навстречу чему-то совершенно иному. При этом в цирке знают, как нигде, насколько опасно забывать о гравитации и отрываться от земли без страховки. Как отличить желания, которые ведут нас в пропасть, от тех, что дают нам крылья? И всегда ли свобода — это ощущение крыльев за спиной?
Знаете, я так же могу сказать, что без страховки, без лонжи — сальто выше. И ощущение этого полета гораздо острее. Лонжа тянет вниз. Страховка тянет вниз. Она делает артиста тяжелее. Ты не можешь взлететь так, как ты можешь это сделать без страховки. А насчет крыльев и свободы я могу процитировать Цветаеву, которая сказала, что «крылья — это свобода только тогда, когда раскрыты в полете, а за спиной они — тяжесть».