В середине ноября The Bell выпустил расследование о «Рыбаре» — крупнейшим военном телеграм-канале с аудиторией более 1,1 млн подписчиков, который, как отмечало издание, публикует самые подробные сводки и на тексты которого ссылаются западные СМИ и военные эксперты. В материалах The Bell утверждалось, что основателем канала является 31-летний военный переводчик-арабист и бывший сотрудник пресс-службы Минобороны России Михаил Звинчук, а одним из авторов — 44-летний московский программист Денис Щукин. В программе RTVI «Хроники нового мира» Звинчук подтвердил, что является создателем «Рыбаря», и рассказал о своей работе в Минобороны, заработке, численности редакции, взаимодействии с ЧВК «Вагнера», украинских информаторах, проблемах мобилизации и разочарованных в военной операции.
Как писал The Bell, Михаил Звинчук родился во Владивостоке в 1991 году. После службы в армии он отучился в Военном университете Минобороны на переводчика арабского языка. Затем работал в департаменте информации и массовых коммуникаций Минобороны России, который сейчас возглавляет генерал-лейтенант Игорь Конашенков. В 2018 году Звинчук был внесен в украинскую базу «Миротворец» (создана в 2014 году по инициативе Антона Геращенко, на тот момент внештатного советника министра внутренних дел Украины, позиционируется как реестр «агентов Кремля»). Основанием для этого стала его работа в пресс-службе Минобороны России.
О том, действительно ли он является создателем «Рыбаря»
Я действительно являюсь основателем, как я его называю, проекта «Рыбарь», потому что это уже вышло далеко за пределы одного телеграм-канала. По специфике предыдущей работы я являюсь военным переводчиком. И действительно, я бывший сотрудник пресс-службы Министерства обороны, департамента информации и массовых коммуникаций. То есть тот опыт, который я получил в рамках работы в Вооруженных силах, я капитализировал для того чтобы заниматься своей собственной информационной деятельностью.
О работе военным переводчиком
Я кадровый офицер Вооруженных сил, который с 14-летнего возраста, как ушел в Суворовское [училище], так и пошел по военной карьере. Я закончил Военный университет Министерства обороны, отучился на переводчика арабского и английского языков, а после выпуска попал служить в спецназ. Был командиром разведывательной группы, потом занимался информационно-аналитической работой. Когда началась операция ВКС России в Сирии, я был отправлен туда для выполнения задач по лингвистическому обеспечению. Суммарно проработал в Сирии год, в Ираке полгода. А потом начал заниматься информационной деятельностью уже в составе органов информационного обеспечения Министерства обороны. Так получилось, что в 2019 году я уволился из Вооруженных сил и начал заниматься подобной деятельностью самостоятельно.
Про специфику работы военных переводчиков мало кто говорит. На самом деле, когда ты выполняешь такого рода задачи, ты работаешь с определенным должностным лицом, с командиром, и ты совмещаешь в себе функции и адъютанта, и советчика, и даже пресс-атташе, потому что ты вынужден следить за тем, что и как твоими устами говорит твой командир. Ты должен давать практические советы и контролировать сам процесс, чтобы о твоем начальнике не подумали плохо. И если считается, что военный переводчик — это человек, который переводит просто бумажки, это не так. Потому что у меня, условно говоря, день мог выглядеть так: начинается утро с того, что спустило колесо на машине, нужно найти человека, который заменит колесо и отгонит машину на шиномонтаж; потом обеспечивать деловые переговоры либо какое-то совещание, после этого идти слушать радиоперехват боевиков; потом выезжать на позиции, корректировать огонь либо смотреть, что заметили разведчики; потом заниматься процессом обучения; вечером опять торжественный ужин… Все вот в таком режиме.
В таких реальных, не тепличных условиях ты трансформируешься и как специалист, потому что поневоле получаешь какие-то навыки от самого командира, чему-то обучаешься. И очень сильно расширяешь свой кругозор. То есть, насколько мне известно, многие военные переводчики, выпускники моей альма-матер, Военного университета (до этого это был Военный институт иностранных языков), нашли себя либо как самостоятельные представители бизнеса, открыли свое личное дело какое-то, либо [как] какие-то бизнес-консультанты в том числе при долларовых миллиардерах, потому что это люди с достаточно широким кругозором именно в силу специфики своей работы.
О работе с РИА «ФАН» и отношениях с Евгением Пригожиным
Я действительно работал колумнистом в «Федеральном агентстве новостей», но это была именно что колонка. То есть я был в качестве эксперта, который отправляет в редакцию тексты, которые, как мне казалось, могут быть интересны. Плюс редакция периодически обращалась ко мне, чтобы прокомментировать тот или иной момент. То есть если вы считаете, что любого колумниста контролирует Евгений Пригожин, то вы ошибаетесь.
Об идее создания телеграм-канала «Рыбарь»
С 2016 года я занимался написанием различных заметок, материалов и аналитикой по конфликту в Сирии и Ираке. Мне это нужно было в рамках мониторинга СМИ, выполнения моих профессиональных задач — отслеживать, что происходит. Тогда, когда был разгар битвы за Мосул в Ираке, я по собственной инициативе распечатал карту на листках А4, склеил ее, заламинировал скотчем и каждый день отслеживал обстановку, для того чтобы информировать своего начальника.
С тех пор у меня за счет вот такой деформации началось увлечение всей этой темой. Мне было интересно, что пишут российские военные блогеры про это, подмечать какие-то недостатки. В свое время начинал писать им с анонимных аккаунтов и говорить: «У вас, ребят, здесь неправильная информация, смотрите, такие-то источники дают то-то, то-то и то-то, а выглядит оно на самом деле так». То есть это исключительно наработанная собственная экспертиза на основе тех самых открытых источников. А в 2018 году мы с моим коллегой Денисом Щукиным поняли, что нужно заводить какой-то свой ресурс, где предлагать свою собственную экспертизу, и решили попробовать завести вот этот телеграм-канал. Писали изначально в основном про Ближний Восток, потому что больше всего опыта и экспертизы у меня было именно по этим каналам в силу того, что я там был.
[Мы] активно освещали сирийский конфликт. Более того, мне никогда не нравилось, что наши придворные, назовем их так, военные эксперты, которые специалисты по самому широкому кругу вопросов, начиная от коронавируса, заканчивая вопросами применения систем РЭБ (радиоэлектронной борьбы), пишут про конфликт, про который не знают ровным счетом ничего.
Сейчас у меня ситуация такая, что есть контроль за информационной обстановкой, полное понимание в силу налаженных средств мониторинга, доступ к определенному инсайду от источников на земле с обеих сторон конфликта и есть свое видение на основе уже наработанного опыта, что и как может развиваться дальше, опять же с опорой на геополитическую информацию.
О численности штата «Рыбаря» и источниках финансирования
На данный момент постоянный состав — порядка 40 человек. То есть уже не только телеграм-канал «Рыбарь», а огромная медиасеть каналов. После последних пересчетов, учитывая всю и партнерскую сеть, и те каналы, с которыми мы выступаем единым фронтом, у нас в медиасети свыше 150 каналов с суммарной аудиторией 13 миллионов человек в российском сегменте. В иностранном сегменте у нас 110 каналов и суммарно 3 миллиона человек.
Помимо этого, есть штат волонтеров, есть приходящая и уходящая группа фрилансеров, которые выполняют определенные задачи. Месячный бюджет по проекту сейчас превысил уже 4 миллиона рублей. Получается, пополнение бюджета осуществляется исключительно за счет донатов, то есть донаты являются основным источником нашего финансирования и накопления определенной финансовой подушки.
Да, иногда было такое, что мы соглашались помочь определенным информационным партнерам и публиковали какие-то сообщения коммерческого характера, но это разовые акции, которые не сравнятся с объемом средств, которые поступают от людей, готовых финансировать наши информационные задачи.
В основном многие жертвователи — это просто люди, которые хотят помочь. Сталкивались неоднократно с тем, что проекты, которые собирают деньги на помощь армии, ведущие сбор на закупку квадрокоптеров или брони, амуниции — чего бы то ни было, — не знают, к кому обращаться. Потому что есть единый регулятор, у которого достаточно непонятная для многих схема финансирования и обеспечения — я про Общероссийский народный фронт. Есть отдельные неофициальные каналы, многие из которых выполняют непонятные с точки зрения пользователя и аудитории задачи, потому что зачастую от времени начала сбора до времени обеспечения человека или конкретного подразделения определенной единицей техники в среднем проходит 1,5-2 месяца. И человек, который изначально жертвовал деньги, не понимает, куда они идут.
А здесь, получается, он видит, что мы делаем, что мы обеспечиваем, в том числе нанесение ударов по определенным объектам на основе нашей аналитики, наших данных, и он видит практический результат, его можно ощутить. Получается, он на добровольных началах платит за наш контент, за качество, и ему нравится это поддерживать. По сути, это можно счесть просто платой или подпиской за хороший контент.
Об информаторах на Украине
У нас есть действительно агентурная сеть на территории Украины, она была построена в ходе специальной военной операции из числа людей, которым не равнодушно то, что делается… не равнодушен ход специальной военной операции, они ждут, когда российские войска дойдут до их населенного пункта и его освободят. Они, несмотря на все спорные моменты осенней кампании, все равно верят, что когда-то это случится, они верят в приход и торжество русского мира, и они готовы помогать, причем с риском для жизни, для себя.
У меня есть информаторы, в том числе из штабов и пунктов управления противника, которые уже на протяжении долгого времени предоставляют и аналитические документы, и данные о передвижениях войск, которые мы в первую очередь передаем по закрытым каналам связи в вышестоящий штаб, и только после того, как проходит некоторое время после передачи этих сведений, это все публикуем на канале с целью сеяния паники в рядах противника.
Кому-то мы, действительно, платим за информацию, кто-то готов предоставлять информацию только на основе денег. Но все переводы, даже если мы говорим про переводы через крипту, легко отследить. То есть мы людей честно предупреждаем, что мы готовы попробовать на такой системе и предоставить определенный платеж, и если цель подтвердится, то действительно перевести эти деньги, но это не всегда получается. Потому что объективно отследить это достаточно просто — та же крипта давно уже перестала быть анонимной.
Но очень много людей просто неравнодушных. И причем средний возрастной порог такого представителя агентурной сети где-то от 28 до 42 лет, то есть это относительно молодой человек со своими зрелыми убеждениями. Казалось бы, украинская пропаганда пытается представить, что России симпатизируют только, условно говоря, пенсионеры, которые ждут возрождения Советского Союза, — это далеко не так.
После вывода войск с правобережья Днепра мне написал мой контакт с Николаева и говорит: «Я не знаю, что вам сейчас сказать. И точно так же не знают люди, которые месяцами давали данные для огневого поражения, которое то осуществлялось, то не осуществлялось, которые рисковали своей жизнью, которые сейчас просто смотрят на трофейную российскую технику, которую провозят триумфально по улицам Николаева».
То есть у людей растерянность, у людей паника, люди не понимают, для чего это, не понимают порой той тяжести политических и военных решений, которая лежит на плечах лиц, принимающих эти самые решения. Но веры они не теряют. Да, за это время достаточно много источников откололось, потому что люди разочаровываются либо в конце концов принимают решение бежать в Польшу, в Европу, а оттуда уже добираться в Россию. Но очень большой процент тех, кто еще до сих пор верит.
О сотрудничестве и обмене информацией с ЧВК «Вагнера»
У нас есть определенные каналы передачи информации. По тому же Бахмуту (Бахмутское направление в Донецкой области — прим. ред.) когда только начинался штурм города, мы передавали координаты для огневого поражения, передавали места базирования одной из пусковых установок РСЗО HIMARS, которую потом уничтожили. В принципе каналы взаимодействия есть. Но вагнеровцы в данном случае не являются каким-то исключением из общего правила — для нас это просто ровно такое же подразделение коллективных российских сил, которые действуют на передовой, которое просто достойно выполняет свою боевую задачу. Ровно такое же взаимодействие у нас налажено с соединениями на запорожском направлении, на херсонском, на харьковском.
О тех, кто разочаровался в военной операции на Украине
Не так давно мы начали проводить социологические опросы аудитории патриотических телеграм-каналов: привлекли в нашу команду профессиональных социологов, начали заниматься такого рода деятельностью, чтобы показать, что мы не хуже того же ВЦИОМ или других организаций способны проводить подобного рода исследования. Но мы четко понимаем, что работаем с патриотической прослойкой российского общества.
Когда мы проводили последнее социсследование — первое после вывода российских войск из востока Харьковской области, а сейчас после оставления правобережья Днепра, — то обнаружили, что за два месяца в среднем количество людей, которые считают, что спецоперация идет вразрез с поставленными изначально целями, увеличилось где-то на 20%. Я не буду врать, точные цифры я не помню, но процент рефлексии у общества все больше и больше на эту тему. И люди раздосадованы тем, что цели, которые они представляли изначально, не осуществляются так легко.
При этом процент поддержки спецоперации не падает. То есть люди понимают ее оправданность, они понимают ее необходимость, и они готовы ее поддерживать и дальше. Их печалит то, что сейчас есть неудачи, и это в равной степени верно и в отношении украинской аудитории, тех самых людей, которых украинцы называют условными «ждунами», кто ждет прихода российской армии. Они действительно ждут, они верят, и они не теряют своей надежды, наверно так.
Есть хороший пример. У меня есть несколько источников из нескольких областей Украины, которые на протяжении нескольких месяцев подают данные о различных объектах. То есть заметили передвижение противника там-то, там-то, увидели, что в одном из домов обосновалась тероборона, — аккуратно там из-под полы это сфотографировали; заметили, что повезли технику на ремонт… Но они не видят практического результата.
То есть они присылают в надежде, что сейчас будет нанесен удар, а удара нет, потому что их цели, грубо говоря, не приоритетные: никто не будет тратить «Искандер», подгонять артиллерию к линии боевого соприкосновения, чтобы достать маленький домик, где сидит пять теробороновцев. Но при этом они видят, что нет ответа, продолжают слать данные, продолжают вести наблюдение, продолжают расследовать, не теряя надежды, что когда-нибудь что-то из этого пригодится. И таких много.
Об особенностях проведения переговоров между Россией и Украиной
Мы не пытаемся оправдать ни МИД, ни кого бы то ни было еще, ни первых лиц, когда говорим о переговорном процессе и о том, что официальные представители МИД не всегда думают, как правильно работать с аудиторией в информационном плане. Если обратиться к высказываниям замглавы МИД, к высказываниям официальных лиц про переговорный процесс, то можно заметить, что абсолютно все при этом ссылаются на слова президента, которые были неоднократно сказаны. Делается этакий дипломатический книксен. Условно говоря, речь идет о банальной дипломатии, что мы, со стороны России, к переговорам готовы, только Киев не готов и постоянно устанавливает все дополнительные новые условия.
Возьмем пример той же Запорожской атомной электростанции. В чем суть? Переговоры через МАГАТЭ как посредника ведутся то ли с августа, то ли с сентября. Российская сторона заинтересована в том, чтобы на станции присутствовали представители МАГАТЭ. Для чего это делается? Инспекторы просто банально могут стать заложниками ситуации, и если они подпадут под обстрел со стороны Украины, то это уже никак не удастся скрыть. Наши готовы к демилитаризации периметра станции, то есть выводу охранного персонала за ворота станции, размещение комплексов ПВО. Может быть, наши согласны на увеличение небольшого участка, то есть я думаю, что в качестве компромисса наша сторона в лице [Алексея] Лихачева (генеральный директор госкорпорации «Росатом»), который ведет переговоры, готова к расширению буферной зоны на 3-5 километров вокруг.
Украинцы, насколько мне известно, через МАГАТЭ продавливают версию о том, что должна быть создана зона безопасности в размере 30 километров. Если украинцы добиваются вывода российских войск с этой территории, а потом просто нарушают эти договоренности, как они делали неоднократно, и переправляют войска в эту зону, они получают огромный плацдарм для наступления на Мелитополь, Бердянск, на Мариуполь и для последующего захвата и дальнейшей оккупации Херсонской и Запорожской областей. Учитывая то, что мы сейчас видим переконфигурацию специальной военной операции после назначения единого командующего и создания новой ставки, и то, что река Днепр на данном этапе превращена в естественную водную преграду, за которой проще обороняться, то едва ли военные позволят принять такое решение.
О потерях российских войск
Последние данные, которые были у меня лично, — на 1 августа потери кадровой российской армии и народных милиций ЛДНР измерялись в пять тысяч человек — это количество возвращенных тел. Это суммарно российская армия и ЛДНР. Мы зачастую не обладаем всей полнотой информации, но мы склонны все преувеличивать и верить в худшее. На самом деле оно далеко не так.
Я не собираюсь подвергать сомнениям данные от нашего Министерства обороны о потерях противника, у меня был до середины мая источник в Генштабе Украины, который данные о реальных потерях ВСУ и Нацгвардии давал. Но, судя по всему, либо источника накрыло в ходе очередного удара, либо он просто куда-то пропал… На тот момент потери суммарные достигли у Украины 60 тысяч человек — это убитыми и раненными. Сколько раненых в России, я представить не могу. Но если все исповедуют один и тот же принцип записывать количество пораженного личного состава по расходу боеприпасов, то, естественно, это не соответствует действительности.
За что я могу сказать с уверенностью, так это за определенные участки боевых действий, где действительно украинских военнослужащих гнали на убой, в том числе и мобилизованных. С потерями людей не считались, для того чтобы выполнить боевую задачу. В свое время в селе Сухой Ставок в Херсонской области в голой степи был организован своего рода «конвейер смерти», то есть украинская сторона сумела пробить узкую кишку через голую степь, которая простреливалась нашей артиллерией, и там потери украинской стороны были достаточно высокими.
О проблемах частичной мобилизации в России
Мы судим об общей картине по отдельным негативным роликам. Их может быть 20 или 40 о том, что происходит локальный трындец в тех или иных участках, но судить по общей картине нельзя. То есть у меня есть примеры как подразделений, которые мобилизованы по самому худшему сценарию, так и те, которые проходили должное обучение.
То есть, допустим, на примере одного из соединений юга России я знаю доподлинно, что командир запретил мобилизованных, которых прислали даже после обучения в учебном центре, отправлять в зону боевых действий и разбавлять ими соединения, находящиеся на передовой, пока они не сдадут все зачеты и не пройдут курс боевой подготовки под руководством его обстрелянных офицеров. И таких примеров на самом деле много, просто про них не говорят.
Но проблемы есть и достаточно большие, потому что у нас проблемы с техническим оснащением Вооруженных сил, у нас проблемы с запасом материальных средств, за что в свое время и сняли генерала армии [Дмитрия] Булгакова, отвечавшего за тыл, и проблемы с тыловым обеспечением и нехваткой просто отдельных элементов обмундирования на складах. Но сейчас это решается на уровне областных администраций решается. Губернаторы уже сами подключились в связке с правительством России и контролируют обеспеченность подразделений.
Стало лучше. Но до идеальной отработки системы мобилизации и оснащения очень далеко. Потому что у нас вся эта система как с Советского Союза осталась.
Сейчас линия боевого столкновения с Украиной составляет 1 100 километров. У нас армия мирного времени не предназначена для ведения одновременно наступательных и оборонительных действий на таком участке. И плюс у нас Вооруженные силы должны действовать на ротационной основе. Соответственно, нужно пополнять, нужно заменять людей, которые находятся в командировках, нужно вводить новые резервы постоянно.
Об эффективности ударов по энергетической структуре Украины
Конечно, эффективно. Сейчас удары по энергетической инфраструктуре Украины являются естественным, наверное, дополнением к экономическому давлению на Европу, на Украину. Это делается с целью дестабилизировать социальную обстановку на Украине. Потому что обычному рядовому человеку все равно зачастую, как там идут боевые действия, — ему важно обеспечить себя, свою жену, своего ребенка всем необходимым, чтобы они зимой были сыты и согреты. А когда такой возможности нет, какой бы ни была идеологическая накачка, в определенный момент наступает усталость и это все сходит на нет.
Мобилизационный ресурс Украины и так бесконечен. Население Украины кончится далеко не в ближайшей перспективе и мобилизация на Украине идет волнами: волну обучили — идет следующая волна. Никто не будет мобилизовывать все население разом, потому что не хватает людей, чтобы их обучать, не хватает людей, чтобы их банально контролировать. Никому не нужно создание на Украине, условно говоря, партизанских отрядов, которые начнут махновщину.
О причинах проверок на дискредитацию ВС России патриотических телеграм-каналов
В середине октября автор телеграм-канала WarGonzo Семен Пегов написал, что некие генералы и военачальники якобы составили «черные списки» телеграм-каналов и журналистов, которые поддерживают российскую военную операцию на Украине, но дискредитируют деятельность Минобороны. Сам список Пегов не привел, но упомянул, что в него попали, в частности, канал «Рыбарь», блогеры Кристина Потупчик и Юрий Подоляка, а также сам WarGonzo. Спустя сутки Пегов заявил, что «списков больше нет» и военкоров «не тронут».
Военкоры стали естественным информационным рубежом и защитниками информационных рубежей родины в начале специальной военной операции, потому что тогда, как оказалось, в российских реалиях не хватает компетентных органов, которые в состоянии реагировать на информационные угрозы со стороны Украины и коллективного Запада, когда начались просто повальные атаки на российскую информационную инфраструктуру.
Поэтому, наверное, их можно назвать героями информационного российского фронта, которые зачастую движимы и своим профессиональным долгом, и необходимостью поднять информационное ружье там, где это оказались неспособны сделать профильные ведомства и органы.
Что касается истории, то никакого уведомления о возбуждении против меня уголовного дела, ни тем более каких-то официальных обращений я не получал. К деятельности Семена Пегова, как и ко всем остальным военкорам, отношусь с большим уважением, потому что это люди, которые находятся на передовой и подвергают себя риску для того, чтобы предоставлять правдивую информацию. Я не знаю, для чего это органам информационной работы Вооруженных сил, уж тем более условному Валерию Герасимову, который зачем-то лично на российские каналы написал заявление. Как мне кажется, такое в принципе в наших реалиях если и возможно, то инициатором подобного были люди, которые немножко оторваны от действительности.
Об эффективности российской и украинской военной пропаганды
А у нас есть пропаганда?..
Полную расшифровку интервью читайте на сайте RTVI.