«Гадать на преемника — излюбленная игра элит». Политолог Илья Гращенков о трансфере власти в России

Президент Украины Владимир Зеленский сказал, что готов вести переговоры с президентом России, но уже со следующим, не с Владимиром Путиным. В последнее время слухи о том, что в Кремле готовятся к передаче власти, появляются все чаще. Называются разные имена — от мэра Москвы Сергея Собянина до главы Чечни Рамзана Кадырова. Политолог Илья Гращенков рассказал, как может пройти трансфер власти и кто сможет возглавить Россию после Путина.

Как повлияла военная операция на Украине на планы по трансферу власти

Очевидно, что мы находимся в эпицентре изменяющихся ситуаций. Триггер появляется каждый день, и сейчас я даже не уверен, что какие-то ключевые игроки мирового уровня до конца понимают те или иные сценарии, которые реализуются. Эта турбулентность представляет собой некий проход в точку финала той системы, которая существовала в России некоторое время.

Последние дни показали, что бравурные заявления и прочие подобные вещи это такая красивая позолота на состарившемся здании. Сейчас очень много различных групп пытаются выработать стратегию, как им в этом финале выживать.

Транзит власти, о котором мы в свое время так много говорили, запустился неожиданно. Есть группа патриотов, которые требуют вернуться то ли в СССР, то ли во времена Ивана Грозного, есть прогрессисты, которые требуют модернизировать Россию, чтобы она избавилась от своей эфемерной позолоты, которую нам рисуют медиа.

В своей жизни он опирался на формулу «меня никто не трогает, а я никуда не лезу». Периодически мы исполняем ритуальные танцы в виде выборов и прочего. Эта конструкция поменялась в первый раз после пенсионной реформы и второй раз более жестко затронула людей с началом мобилизации.

Поэтому население теперь тоже является фактором властного перехода. Второй заключается в том, какие союзы мы сейчас увидим на фоне того, что никто не понимает идей выживания. И третий фактор заключается в вопросе о том, кто сумеет создать какие-то внятные долговременные предложения развития страны.

Те, которые пока озвучены, выглядят очень странно. Вот недавно Охлобыстин орал со сцены, что нам нужно прыгнуть в неизвестность с криком «Гойда-гойда!» Я не думаю, что всех устраивают такие перспективы. Должна быть конкуренция предложений образов будущего.

Наблюдаем ли мы кризис во власти

Это, безусловно, кризис не столько власти, сколько кризис множественности центров принятия решений. Один — это президент Путин. Но часть решений формируется в каких-то других орбитах, и они не имеют модели четкой субординации, в плане того, как их озвучивать и проводить в жизнь. Это возникает спонтанно, как будто кто-то вышел на площадь, выкрикивая какие-то лозунги.

Здесь возникает масса проблем. Например, Володин, говоря о невозможности выезда граждан, состоящих в запасе, за границу, уперся в законодательство. Оказалось, что спикер Госдумы сам не знает законов. Армия уперлась в то, что она была не совсем готова к спецоперации. Военкоматы уперлись в то, что у них нет эффективной системы рабочей документации. Эти кризисы проистекают из того, что заявленные решения плохо реализуются.

Отсюда же появление Пригожина и Кадырова как неких эффективных менеджеров современности. Когда Пригожин говорит, мол, вы не можете ничего сделать нормально, людей вооружить, отправить, решить поставленную задачу, он подразумевает, что он-то может. А военные ему отвечают, мол, у вас-то серые деньги, а у нас тут пока рапорт дойдет, пройдет три месяца.

Какие модели трансфера власти доступны сейчас

Каждый, кто думал о трансфере власти в свое время, придумывал разные схемы. Кто-то хотел создать Госсовет, кто-то хотел найти преемника, кто-то хотел, чтобы Путин оставался у власти максимально долгое время. И все под это подгадывали свои определенные стратегии развития страны — то ли Госплан 2.0, то ли НЭП 2.0, и так далее.

Это были комфортные сценарии трансфера, и поэтому все и говорили, что хорошо бы его запустить сейчас, пока еще есть время. Теперь трансфер власти идет в ситуации непредсказуемости. Стратегии есть, но совершенно непонятно, какая из них выстрелит, как она реформируется в процессе.

Что такое трансфер? Это сохранение власти и, что еще важнее, системы власти в сложившихся условиях. Это вопрос о том, в каком формате все это перейдет в будущее: все сменится, все сохранится так, как есть, какие люди в этой системе сохранятся, сменятся и так далее. Но теперь все решается не стратегически, заранее, а практически — кто кого. Чья стратегия выстрелит, кого услышат элиты, что подумает президент.

Возможно ли взятие власти военными

Я думаю, сейчас даже не имеет смысла рассуждать об этом, потому что это «черный лебедь», чертик из табакерки, которого никто не хочет. Все стараются избегать такого нежелательного варианта, как власть, так и оппозиция. Поэтому, как обычно, все формируется внутри системы.

Это будет путинская власть, которая в части своих элит, как мы видим, уже терпит трансформацию. Например, либеральные элиты частично покинули страну, частично поменяли точку зрения. Финансовые элиты оказались в сложных условиях, когда непонятно, за счет чего им выживать в условиях западных санкций. Сейчас начинается конфликт силовых ведомств и структур на фоне успехов или неуспехов на фронтах.

По всем опросам социологов, армия — одна из главных структур, которая пользуется максимальной поддержкой в России во всех политических раскладах. Она всегда играет лидирующую роль во всех сложных ситуациях, в революциях и войнах, и так далее. На чью сторону в критический момент становилась армия, та сторона и побеждала.

Сегодня, несмотря на все трудности, на разложение в командном составе, коррупцию и прочее, в России очень много военных. Поэтому, конечно, армия является очень важной ключевой силой. Сможет ли она изменить ситуацию? Здесь уже приходится только проводить исторические параллели.

Военные, как правило, всегда выступали на стороне народа. Сейчас хороший момент для сплочения населения. Обычно в момент тревоги людям нужно вокруг кого-то объединяться, и пока они пытаются объединиться вокруг президента.

Являются ли Пригожин и Кадыров самостоятельными игроками

Я не думаю, что Пригожин и Кадыров транслируют интересы какой-то широкой группы. Образуются центры, во главе которых, по тем или иным причинам, становятся люди такого типа. Это уникальный момент: система, которая, как я сказал, отличается от государства, демонстрирует, что она более эффективный менеджер, чем государство.

Кадыров, будучи передовым губернатором, собирает национальный отряд, фактически вооружает его и критикует Минобороны за то, что военные так не умеют. К чему он призывает других губернаторов, к созданию ополчения? Или к тому, чтобы произошла вооруженная федерализация? Поэтому такие люди становятся очагами силы, которые, я думаю, подмечают и пытаются принять в аппаратный союз какие-то сложившиеся финансово-промышленные группы.

В общем, такие люди как Кадыров и Пригожин — сами по себе, но вокруг них выстраиваются коалиции. Они выстраивались и раньше. С Кадыровым мы видели и Суркова, который активно посещал Чечню, и главу Росгвардии Золотова. Сегодня на его стороне много симпатий. Перельются ли эти симпатии в сотрудничество, есть ли какой-то задел на то, чтобы эти фигуры стали не только исполнителями в политике, пока непонятно. Но определенный вектор прослеживается.

Смогут ли региональные элиты повлиять на трансфер власти

После того как федеральные власти в нулевые годы фактически приватизировали региональные элиты, те стали винтиками в системе федерализма. С одной стороны, они не имеют какой-то серьезной возможности быть политиками, особенно губернаторы-технократы, которых натаскивали в основном на то, чтобы исполнять поручения, а не быть политиками самим. Но, как ни странно, в этой сложной ситуации они тоже немножко переродились. По крайней мере, ряд губернаторов действительно сейчас пытаются принимать ответственные решения, связанные с ситуацией.

Например, орловский губернатор Клычков достаточно взвешенно подошел к вопросу мобилизации. В отличие от коллег, которые призывали перевыполнить план, он наоборот работал достаточно структурно, выполняя те запросы, которые были востребованы Минобороны, мобилизуя только специалистов, служивших и так далее. Глава Хакасии Коновалов приехал посмотреть, как жители его региона были мобилизованы и как они сейчас живут. Здесь прослеживается хоть какая-то забота о своем избирателе, о вверенных им территориях. Если федеральный центр наотмашь бьет задачами на уровне регионов, то они стараются эти задачи нивелировать.

Что касается участия в трансфере, то они тоже стараются выжить. Многие из них еще не переназначены, у многих перевыборы в следующем году. Многие хотели бы свалить того или иного губернатора. Эта грызня была всегда, но сейчас она действительно вписывается в контуры трансфера власти. И, конечно, такой момент, как поддержка губернаторского корпуса, может оказаться вполне важной для той или иной финансово-промышленной группы.

Способно ли применение ядерного оружия запустить какие-то процессы в элитах

О применении ядерного оружия страшно говорить по одной простой причине: еще никогда ранее оно не применялось. И как его применение в физическом мире, так и его применение в политике даст непредсказуемые результаты. Оно все-таки более эффективно как некое средство, которое до поры до времени висит, как ружье, на стене. Сдерживание ядерной гонки и ядерной войны всегда базировалось на страхе запустить сам ее механизм.

Если его все же запустить, то, с одной стороны, конечно, это чревато эффектом домино, потерей последнего страха, ведь последний аргумент использован. Мне кажется, что в элитах такое решение должно быть встречено с минимальной лояльностью, даже если говорить о боевом применении ядерного оружия в малых объемах.

Но, предположим, это будет какое-то показательное применение, например, — ядерные испытания над Черным морем. Чтобы погрозить, но не доводить до боевого применения. Это в элитах будет встречено как некое понимание установки высшей точки в эскалации, после которой должна наступить разрядка. Путин сам говорил про прецедент Хиросимы и Нагасаки, когда американцы применили это оружие, и после него была закончена война. Возможно, в элитах бытует такое же мнение, что после формального применения ядерного оружия конфликт может быть закончен, и начнутся сложные мирные переговоры.

Кто может стать преемником Путина

Мой коллега Аббас Галямов выпустил целый доклад, посвященный преемникам, как ему кажется, из числа старых элит, то есть из уже известных фамилий. Первый, безусловно, это Дмитрий Медведев, человек, единственный в стране, кроме Путина, имеющий опыт работы президентом. И это немаловажно, потому что Путин ему доверяет. Плюс Медведев явно сменил дискурс эдакого либерала на ультрапатриота. Очевидно, что он хочет вновь стать преемником. Не знаю, насколько ему позволяет это его антирейтинг, насколько люди хотели бы видеть Медведева на этом посту. Но возможно, что сейчас, в ситуации военного конфликта, люди действительно заинтересованы в том, чтобы у руля был кто-то более мирный. А Медведев у них, несмотря на свою стабильную риторику, все-таки больше ассоциируется с временами, когда все жили в мире.

Собянин — это мэр крупнейшего российского города, то есть государства в государстве. Традиционно считается, что быть мэром Москвы, так скажем, благополучнее в финансовом плане, чем быть, например, главой правительства. Поэтому да, безусловно, Собянина можно рассматривать традиционным преемником, как Ельцин считался преемником Горбачева, когда был главой Мособлисполкома.

Дмитрий Патрушев, сын Николая Патрушева, одного из главных идеологов Совбеза и автора теории России как осажденной крепости — человек с хорошим образованием, с хорошим опытом работы, но непубличный. И не факт, что это его минус. Сейчас политиков никто особо не любит.

В разное время кого только ни прочили в преемники — и Кудрина, и Кириенко, и Кадырова. У всех есть свои плюсы и минусы. Но как оценивать плюсы и минусы? Непонятно, что в конкретный исторический момент будет плюсом, а что — минусом. Когда назначали Медведева, его плюсом оказалась относительная слабость по сравнению, скажем, с Сергеем Ивановым. Может быть, сейчас плюсом будет не слабость, а напротив, политическая мотивированность, а, может, и наоборот.