«Мы ввезли все, что хотели». Чем закончится бум торговли России с Китаем

В феврале 2025 года Си Цзиньпин в очередной раз говорил о том, что «Китай и Россия — добрые соседи, которых ничто не может разлучить». Насколько серьезно следует воспринимать подобные декларации? Действительно ли за российско-китайской дружбой скрывается что-то большее, чем публичная риторика, и хочет ли Китай создать свой «китайский мир»? На эти и другие вопросы RTVI отвечает китаист, сотрудник Центра азиатско-тихоокеанских исследований ИМЭМО РАН Андрей Федотов.

Какие отношения связывают Москву с Пекином и почему торговые войны Трампа не сломают китайскую экономику

Я считаю, что при анализе отношений России и Китая не следует выходить за рамки того, что декларируется открыто. Это ответственные взаимоотношения двух крупных держав, что самое важное, не подразумевающие «дружбу против» кого бы то ни было, но в то же время основанные на равенстве двух партнеров.

С трудом верится в концепцию вассалитета или чрезмерной зависимости России от Китая, которая мне кажется в корне неверной. Но и союзом наши связи называть нельзя. Да, и у нас, и у китайцев напряженные отношения с США, однако это объясняется национальными интересами двух государств, а не желанием какой-либо из двух сторон подыграть другой. Также у Москвы и Пекина схожи позиции по многим актуальным глобальным вопросам — по денуклеаризации Корейского полуострова, подходам к денуклеаризации Ирана, по израильско-палестинскому конфликту. Но наши позиции сходятся не во всем, и это нормально для взаимоотношений стран такого уровня. Например, у Москвы диалог с Брюсселем сейчас отсутствует, тогда как у Китая, хотя и не все гладко, но наблюдаются попытки выстроить взаимоприемлемые отношения с Европейским союзом, особенно на экономическом треке.

Иногда складывается впечатление, что наше восприятие российско-китайских отношений формируется за счет тех формулировок, которые задаются западными СМИ и экспертным сообществом. Особенно это верно в отношении американских экспертов, которые любят писать о «российско-китайском альянсе» или что Россия становится «младшим партнером» Китая.

Но в любом случае мы уже вышли на тот уровень, когда становится понятным, что России и Китаю нельзя не дружить на политическом уровне. Потому что мы соседи, находимся очень близко друг к другу, имеем общую протяженную границу. У нас был определенный опыт плохих отношений в конце 1960-х — начале 1980-х, когда они приносили как для СССР, так и для КНР очень много издержек. На Дальнем Востоке приходилось содержать огромные военные контингенты, приграничье было перерыто дзотами и дотами. На все это уходило много денег и средств и приводило к несметному количеству рисков и крайней неопределенности.

Другой пример — экономический. Уровень китайских прямых инвестиций в Россию невелик, но это скорее вызвано конъюнктурой российской экономики. Также в последнее время замедлился темп роста объема торговли, но мне кажется, что дело тут не только в западных санкциях, но и в том, что мы ввезли буквально все, что хотели. Тот бум, который был в 2023-2024 годах, должен был когда-то закончиться — в России просто нет настолько большого потребительского спроса.

Есть и такие рамки отношений, которые обусловлены внешними факторами и торгово-экономическими интересами Китая. В первую очередь это желание Пекина сохранять высокий объем торговли с Европой, США, Южной Кореей и Японией. Из-за этого Китай не может не учитывать западные санкции при выстраивании своих отношений с Россией. Вдобавок к этому, Китай в идеале бы хотел вернуться к прежнему уровню научно-технического сотрудничества с этими странами, что еще тяжелее, учитывая политизированность темы технологий.

Также важно разделять китайские власти и обычных китайских коммерсантов. Первые могут формально заявлять о приверженности принципам ООН и даже вводить определенные ограничения на экспорт некоторых товаров, а вторые все равно будут искать, где заработать — им политика не особо важна. И в некоторых примерах, особенно когда это касается экспорта некоторых технологий, сложно отследить, были ли некоторые меры введены Китаем, чтобы действительно сократить экспорт, или чтобы защитить себя от возможных политических нападок со стороны других стран.

Хочет ли Китай стать глобальным гегемоном

Китай в моем понимании далек от желания некоего перекраивания мира или установления нового мирового порядка, в котором он будет главным. Также пока не до конца ясно, насколько китайцы готовы быть одним из двух-трех полюсов. Мне кажется, что им это не особо и нужно. Конечно, если формирование мирового порядка идет в эту сторону, то Китай от такой роли отказываться не будет, — да и вряд ли появится претендент получше него . Но в целом такой подход в КНР скорее назовут «менталитетом холодной войны».

Когда обсуждается тематика борьбы потенциальных геополитических полюсов, часто приводят в пример Африку — вот, якобы явный пример территории, где будут сталкиваться интересы всех ключевых мировых игроков. Но пока продвижение политических интересов на африканском континенте у китайцев не в приоритете. Все их действия основаны на достижении чисто экономической выгоды и укладываются в рыночные рамки. В целом, такой подход свойственен и действиям Китая в других интересных ему регионах. С другой стороны, нельзя исключать, что политический контекст может выйти на первый план — если экономическим активам Китая будут угрожать силы из других стран.

Китайская дипломатия активно продвигает концепцию мультилатерализма, многополярности. Она подразумевает, что есть много стран, — и больших, и малых, — все они состоят в ООН, и общаются друг с другом на равных, так, как им выгодно и без каких-либо ограничений со стороны третьих стран. И в этом как раз заключается ключевое отличие от полярного подхода — в восприятии новой «биполярности» получается, что Китай будет ограничен во взаимодействии только со своим условным «полюсом». А такое резкое сокращение стран-партнеров Китаю явно не нужно.

И как раз в том числе поэтому Пекин избегает называть китайско-американских отношения соперничеством или конкуренцией. Ведь это уже на дискурсивном уровне означает, что Китай признает формирование неких полюсов и сфер влияния, а это чревато отходом от концепции win-win (когда от взаимодействия выигрывают все). Китайцам особенно важно, особенно после последствий из-за COVID-19, чтобы ничто не мешало развиваться китайской экономике. Поэтому, если такая возможность есть, они стремятся общаться и выстраивать взаимовыгодные торгово-экономические отношения со всеми.

С другой стороны, приверженность Китая к концепции мультилатерализма можно объяснить и более практическими причинами. Такой формат взаимодействия подразумевает двусторонний диалог — это самая удобная форма выстраивания отношений для Китая, особенно когда дело доходит до стран Африки, Европы, Латинской Америки и Юго-Восточной Азии. Просто Китаю, в силу его масштабов, в таком формате проще продавливать свои интересы, общаясь с какой-либо страной тет-а-тет. Поэтому вопрос о том, действительно ли китайская дипломатия благородна по своей натуре или нет, пока остается открытым.

Другая немаловажная причина, почему Китай не хотел бы занимать то положение в мире, которое занимают США с момента распада СССР — нежелание нести ответственность, в том числе в денежном эквиваленте, за весь мир.

Кроме того, особое внимание Китай уделяет своему уровню дипломатического престижа — это выражается и в различных глобальных инициативах, и в стремлении Китая высказать свое слово по всем актуальным вопросам мировой политики, особенно конфликтам. В таких делах китайцы, если какой-либо конфликт не затрагивает напрямую вопросы национальной безопасности непосредственно КНР, стремятся опираться на принципы ООН. На первый взгляд, это может показаться заявлениями в духе «за все хорошее», но Китай таким образом пытается повысить свой престиж в глазах так называемого «глобального Юга», представить себя в качестве морального ориентира и стороны, которая находится над конфликтом. Это во многом соотносится с принципами китайской философии и особенно важно для формирования глобального дипломатического образа КНР на далекую перспективу.

В целом же у меня иногда складывается впечатление, что рост китайской активности в международных делах можно объяснить очень простыми человеческими потребностями. Учитывая трагический и крайне сложный исторический опыт развития Китая в последние два столетия, ему крайне важно общемировое признание. Китайцы хотят, чтобы другие страны взаимодействовали с ними уважительно и признавали их торгово-экономические достижения. Им важно, чтобы все сказали: «да, Китай — великая держава, древнейшая цивилизация, вопреки трудностям вернувшая себе вновь ту роль в мировой истории, которую играла до опиумных войн». Они хотят быть в первом ряду самых важных стран по их влиянию на ход развития глобальных процессов. Конечно же, наверное, в идеале китайцы и хотели бы принимать такие решения сами, но тогда мы возвращаемся к предыдущему тезису об ответственности. И выбирая между наличием или отсутствием такого бремени, Китай скорее выберет второе.

Есть и другой аргумент в пику концепции биполярного мирового соперничества. В отличие от СССР, Китай не занимается экспортом идеологии. Да, в Китае проводят обучение для зарубежных специалистов по вопросам государственного управления. Но перенятие опыта строительства экономической модели Китая и попытки попробовать построить что-то похожее не означает экспорт идеологии. Как таковой «экспортной упаковки» для своих идеологических установок у китайцев нет, так как сама идеология сводится просто к развитию Китая. И я не думаю, что в Пекине сильно горят желаниям обременять свое развитие необходимостью навязывать другим странам свою идеологию, так как это сразу вызовет противодействие со стороны США и других стран — вдобавок к тому, что мы и так уже наблюдаем.

Почему военное решение статуса Тайваня маловероятно

Потенциально главная боевая задача Народно-освободительной армии Китая неразрывно связана с тайваньским вопросом. Но пойдет ли материковый Китай по пути воссоединения с островом военным путем, зависит не столько от Пекина, сколько от Вашингтона.

Американцы могут начать провоцировать Китай через тайваньские власти, склонив Тайбэй, например, к провозглашению нового полноценного тайваньского государства де-юре или к совершению еще каких-нибудь чувствительных для КНР поступков. Сами же китайцы с континента без провокации вряд ли что-то будут делать.

Что же касается постоянных признаков подготовки к высадке на Тайване, о которых в последнее время часто говорят аналитики, то представьте себя военным из Народно-освободительной армии Китая. У вас есть бюджет, который нужно потратить, новое звание, маячащее на горизонте, а проблема Тайваня остается по сути вашей ключевой потенциальной задачей. Вам нужно каждый день сидеть и придумывать, как будет проводиться военная операция на острове, какую технику для этого стоит модернизировать или создать, и так далее. Советские военные тоже все время придумывали хитрые планы выхода к реке Рейн из Восточной Германии и составляли планы ведения потенциальной войны с НАТО. Штабные офицеры из стран Североатлатического альянса, конечно же, продумывали свои маневры. Но до противостояния дело не дошло. Так что это их работа — они не могут этого не делать.

Операция по захвату Тайваня будет масштабнее высадки в Нормандии — нужно доплыть, высадить огромный десант. У Тайваня очень хорошая система ПВО, которую сложно уничтожить. Плюс, американские базы на Гуаме не так далеко. Непонятно, что будут делать японцы и американцы. Не приходится сомневаться в введении блокирующих санкций со стороны ЕС, Южной Кореи, Японии и США.

На острове довольно гористая местность, а его население превышает 23 млн человек. Конечно, это несравнимая цифра, если учитывать население континентального Китая, но достаточное количество, чтобы заняться партизанщиной. Бороться с ними придется лет 30-40. Плюс тайваньцы могут, следуя опыту того, что происходит на Украине, использовать дроны. Да, у китайцев будут огромные рои дронов, но и тайваньцы не будут отставать. И, наконец, отдельный вопрос — как обеспечить эффективное административное управление островом после силового решения тайваньского вопроса.

Это очень рисковая и затратная история, в которой непонятно, чем все обернется. Есть мнение, что военная победа властей Пекина над Тайбэем может полностью перестроить архитектуру Азиатско-Тихоокеанского региона в пользу Китая . Но, судя по мнению китайских экспертов, восприятие Китая снаружи и изнутри не сходятся. Китайцы в особенности беспокоятся за экономическое развитие. А без стабильной экономики невозможно буквально ничего.

Как объединяться

Цель по великому возрождению китайской нации должна быть достигнута до 2049 года, и в нее входит воссоединение с Тайванем. Эта жесткая установка была сделана в 2012 году, когда Си Цзиньпин только приходил к власти. Тогда на Тайване у власти находилась партия Гоминьдан, которая поддерживала тесные связи с материковым Китаем, и все было хорошо. А когда у тебя все хорошо в отношениях со своей «провинцией», ты думаешь, что к 2049 году все как-нибудь да образуется.

Но сейчас на острове руководят совсем другие силы. Демократическая прогрессивная партия коренным образом не разделяет подход Гоминьдана и не признает консенсус 1992 года. И как достичь установки о воссоединении при таких властях, непонятно. Провоенные же заявления КНР — это попытка сделать очередное «последнее предупреждение», чтобы напомнить: «Давайте разрешим ситуацию по-мирному, потому что мы можем и по-военному! Вы же не хотите по-военному?» Напомню, что в 2016 году в Китае приняли концепцию применения вооруженных сил в мирное время, которая сводится к тому, что силу аккуратным образом применять можно, но как раз для того, чтобы не довести дела непосредственно до войны. И, вероятно, как раз к этому принципу и сводятся активные учения НОАК вокруг Тайваня.

Главное политическое преимущество Демократической прогрессивной партии Тайваня заключается в том, что она противопоставляет себя Коммунистической партии Китая, которую изображает как универсальное зло — в духе высказываний Рейгана про СССР. По рейтингам они должны были проиграть выборы в 2020 году, но из-за протестов в Гонконге в 2019 году смогли воспользоваться ситуацией и максимально перетянуть избирателя от Гоминьдана к себе.

Примечательно, что в последние дни в некоторых зарубежных СМИ писали, что администрация Трампа собирается смягчить свою антикитайскую позицию. Насколько это соответствует действительности, пока неясно. Но если вдруг американцы пойдут на нормализацию отношений с КНР, не станут раздражать и угрожать тайваньским вопросом, то постепенно ситуация выровняется. Постепенно даже тайваньцы теоретически могут начать воспринимать Китай все больше как партнера, а не антагониста. Другой вопрос, что вероятность такого сценария зависит от конъюнктуры американской внешней политики — даже если Трамп вдруг как-то договорится с Китаем, никто не исключает, что это политика сойдет на нет в случае возвращения демократов к власти.

Впрочем, если к 2049 году у КНР не получится вернуть Тайвань, то компартия может оказаться в тупике — они сами себе задали ориентир, который сложно достичь при нынешних условиях. Но и это вряд ли приведет к военному конфликту — скорее, они смягчат внутрипартийные формулировки и будут договариваться, чтобы остров продолжал признавать, что он тоже Китай, что они причастны к одной культуре, одной цивилизации, а остальные претензии будут забыты.

---

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции