Писатель, публицист, сценарист, эксперт по стратегическим коммуникациям и создатель литературно-театрального проекта «БеспринцЫпные чтения» Александр Цыпкин рассказал RTVI в программе «Респиратор Бабушкина» о своем отношении к боевым действиям на Украине, людям, уехавшим из России, а также о том, какой город считает лучшим в мире.
Об отношении к военной операции на Украине
Мне повезло: я, в общем, высказывался, говорил все, что думаю. У меня, наверное, многими очень тяжело принимаемая позиция: когда я пытался увидеть в двух точках зрения какое-то разумное зерно, и пытался всем донести, что нам важно не перессориться всем внутри себя, потому что это для нашей страны очень плохо закончится.
Я давал интервью тому же самому [ведущему Первого канала] Анатолию Кузичеву и там высказал абсолютно все, что думаю и не столкнулся с какой-то там особенной критикой. Да, меня хейтили и с той, и с другой стороны, но в целом нет. У меня все-таки была и остается позиция, что я здесь. У меня могут быть разные точки зрения на то, что происходит, но это моя страна, с которой я сейчас нахожусь, и я в ней, и, соответственно, я буду по возможности помогать всем, кому могу помочь, а уже потом разбираться, кто правильно поступил, а кто нет.
Я же из поколения, которое пережило необычные [события] для поколения, допустим, 1980-1990-х годов [рождения]. Мы не то, чтобы ничего не боимся, это неправильно, — мы настолько не думаем о том, что будет через год, через два… Нас приучили об этом никогда не думать, потому что наша страна, в которой мы жили, школьники, она рухнула, все развалилось и все пошло заново. Это произошло в наш пубертатный период. Соответственно, мы к этому привыкли, это поколение, 1970-х годов рождения, без взгляда в будущее. Сказать, что нам как-то особенно страшно…
Конечно, когда идет [военная операция] тебе всегда страшно. Но, во-первых, сколько моих ровесников воевало в той же самой Чечне и какой ужас творился там… Нельзя сказать, что это в первый раз в нашей истории, когда у нас идут боевые действия, относящиеся практически ко всем. Просто тогда уезжали те, кто по призыву, но тогда то же самое было, по большому счету, уезжали ребята, и для многих это была трагическая история. Страх, конечно, есть, но сказать, что он панический — нет.
Об уехавших из России и о тех, кто не высказывается о боевых действиях
Мне не близки многие позиции тех, кто уехал, именно их позиции. В равной степени как есть позиции тех, кто остался, мне неблизкие. Я не люблю радикалов ни с той, ни с другой стороны, не люблю людей, сеющих ненависть ни с той, ни с другой стороны.
У меня есть множество людей, которые уехали и ведут себя очень достойно. Это их право, их жизнь. Они по разным причинам [уехали], каждый раз это своя причина. А есть те, кто реально уехал, потому что собирался уехать, у него работа была там. Есть те, кто, соответственно, вернулись, есть те, кто здесь остался. Но для меня основной показатель — сеет человек ненависть или нет, повторюсь, на чьей бы стороне он ни был. Главное, чтобы к каждому слову были какие-то конкретные дела, — вот это мне очень важно.
О радикализации общества и борьбе с ненавистью
Во-первых, ты визуализируй все, что ты желаешь, и сразу тебе как-то… Представь себе, что-то плохое, что ты желал человеку, с ним случилось. И вот ты стоишь, это произошло, вот ты на это смотришь, и ты виноват — оно тебе надо? Такая цена у этого? Ненависти и так хватает. Но ты ловишь себя на этих мыслях и себя убеждаешь, что это максимум мысли такие могут быть, а дальше ты должен… Это испытание же для всех, в том числе не упасть в эту одержимость ненавистью, в какую бы сторону она ни была.
Сейчас одержимых людей очень много. Люди сходят с ума натурально. Почитаешь чьи-то посты — ну ты просто в шоке: все [друг другу] желают смерти, ужасной смерти, с обеих сторон. Причем, чаще всего это люди, которые как раз не имеют никакого отношения к конкретным боевым действиям. Я что-то от людей, воюющих там, не слышал такого, или от тех, кто попал под бомбы, тоже как-то не приходилось. Там люди просто пытаются выжить. Поэтому ты понимаешь, что твое испытание вот такое — не рухнуть в это.
Опять же, думаешь о ненависти — пожалуйста, всегда есть кому помочь. Пожалуйста, сегодня как никогда огромные возможности для того, чтобы что-то сделать наконец: или помогай тем фондам, которые и раньше существовали, потому что военная операция не отменила ни буллезный эпидермолиз, ни детскую онкологию, ничего еще не отменила. Соответственно, я не понимаю, откуда силы-то на ненависть брать, это же требует очень больших сил.
Я не читаю постоянно новости. Я читаю два [телеграм-]канала, где только информация идет. Если с утра до вечера слушать радикальных поставщиков информации, то, конечно, можно «съехать». Не нужно.
О Москве, Петербурге и регионах
Всегда на тебя смотрят: «Ну уехал, да [из Питера]? Ага. А че приехал? Че там не выступаешь? Че сюда-то тянет?». Потому что отъезд из Питера — это все равно грехопадение, в любом случае. Поэтому, безусловно, ты всегда ощущаешь, что тебя как бы проверяют, и любое выступление — это первые 10-15 минут зал на тебя так несколько с вопросами смотрит, ты оправдаешь ожидания… А может, у кого-то ожидания, что ты наконец стал плохо что-то писать или читать. А потом теплый, очень хороший прием.
Ну и потом, это всегда возвращение в город, где у тебя, во-первых, твои родители, бабушки, дедушки, все здесь, и ты, естественно, их навещаешь. Я не ощутил, что я уехал из города. Я бы так сказал: для меня такое ощущение, что я в какой-то очень длительной командировке. У меня же еще и жена из Петербурга, и все равно мы на одних улицах росли. И не было двух недель, чтобы я здесь не был за семь лет.
Я как человек, который снимает сейчас большой проект по всей стране — «#Непровинция», и который убеждает россиян в том, что и Тула, и уж тем более Владивосток, Красноярск или какие-либо другие города — это не провинция… Нет, меня это (высказывание о том, что Санкт-Петербург — провинция. — Прим. ред) не заденет, но я отдаю себе отчет, что Питер отличается от Москвы гораздо больше, чем Питер отличается от Пскова, к сожалению. И с этой точки зрения, да, есть Москва, а есть все остальные города. В большей или меньшей степени они провинциальные, но они все равно провинциальные в ряде аспектов, и, наверное, это и прекрасно.
<…> Я могу себе позволить жить в любом городе мира на сегодняшний момент. По понятным причинам, наверное, есть некие ограничения, но у меня работа есть везде. Я могу, в общем, работать из любой точки мира, и в любой точке мира у меня есть люди, которые придут на мои чтения. Соответственно, я живу в том городе, в котором хочу.
Я считаю, что Москва на сегодняшний момент — лучший в мире город по целому комплексу причин: по уровню инфраструктуры, по уровню сервиса, по уровню энергии, по многим другим причинам. Я обожаю Питер, мне очень нравится он, но… И Псков прекрасный город. Но я сегодня если хотел бы, жил бы в Питере или в Пскове.