О том, как к чтению относятся в России и в США, рассказал в интервью Никите Рудакову на канале RTVI писатель («Пищеблок», «Географ глобус пропил») Алексей Иванов.
— Как вы считаете, то, что у людей отсутствует стремление к знаниям, связано со слабым общественным протестом? Ведь у нас много поводов повоевать с властью, а мы бездействуем.
— Я не вижу прямой связи. Отсутствие стремления к знаниям объясняется социальными причинами. Если знание не приносит денег, то зачем к ним стремиться. Когда общественная жизнь будет устроена так, что чем ты умнее, тем богаче, тогда знания будут очень востребованными. Я, конечно, упрощаю, но в целом это так.
— Но вот часто ученые из «Сколково» говорят о том, что теперь в российской науке появились деньги. То есть они встроились в эту систему, воспользовались.
— Так дело не в том, что в «Сколково» есть деньги. Разумеется, на государственный проект выделяют много средств. Но надо, чтобы и мальчик в какой-нибудь деревне понимал, что если он закончит 11 классов, а не девять, то после учебы в вузе он будет зарабатывать больше, чем его одноклассник, закончивший девять классов. Это и будет означать, что знания конвертируются в более высокий социальный статус.
— Может быть, проблема в авторитетах. Сейчас для большинства людей авторитет связан с деньгами и властью, а если авторитетность перейдет в сторону интеллектуального развития. Представляете, страну, которой управляют интеллектуалы, а не богачи?
— Это такая технократическая утопия. Не думаю, что когда-нибудь вообще наступит время, чтобы управляли интеллектуалы. Желательно, чтобы к ним хотя бы прислушивались.
— Поговорим о книгах. Я был подвержен мифу о том, что Россия — самая читающая страна в мире. Но это совсем не так. Например, в США, о которых мы привыкли думать не очень хорошо, очень популярны книги, издания. В чем проблема России, у нас книги дорогие? Почему там издают больше произведений, чем у нас?
— Потому что там в больше читают. Но вообще, дело же не только в книгах. Помню, когда в конце 80-х пришел вал иностранной литературы, то я начал читать Стивена Кинга. И меня поражала, например, такая сцена. Кинг описывает жизнь простого фермера-алкаша. В пятницу вечером этот фермер притаскивает домой два ящика пива, начинает его пить и читать спортивную газету. Так он проведет все выходные, за пивом и газетой. Что тут удивительного? А вы можете представить русского алкаша, который закупившись пивом, берет спортивную газету и читает ее? Нет.
— Алкаша не могу. Но могу представить интеллигентный разговор на кухне про литературу, политику под алкоголь.
— Но это интеллигентный разговор. А там — фермер, то есть крестьянин. Это я все к тому, что на Западе чтение — это легитимное, нестыдное занятие. Поэтому там и хорошей литературы читают больше, ведь все всегда что-то читают, и многие переходят на хорошие произведения.
— А в России чтение — маргинально?
— Да. В Москве, конечно, нет. В столице в метро каждый второй сидит с книгой, но можно ли себе представить электричку под условной Читой, где хотя бы половина людей читает, хотя бы газету. Либо в карты играют, либо в окно смотрят либо просто сидят. Пусть бы хотя бы Донцову читали, но они не читают вообще ничего. И из такой среды не будут появляться люди, которые любят читать.
— Как изменить эту ситуацию, не прибегая к заставлению? Это должно быть воспитано в семье, в школе или как вернуть любовь к книге?
— Я не знаю, как. Я не политик и не представляю, как вернуть легитимность чтению. Может быть, учителям больше платить.
— А как у вас получилось? Почему вы не стали одним из тех, кто не любит книги?
— У меня читали в семье, а это залог того, что ребенок тоже будет читать.