Основатель компании Faberlic, лидер фракции «Новые люди» Алексей Нечаев в интервью RTVI рассказал об отношении президента России Владимира Путина к предложениям ввести меры в отношении уехавших россиян. Помимо прочего, в эфире программы «Что это было?!» депутат объяснил, почему выступает против мобилизационной экономики, сравнил происходящее на новых территориях с Диким Западом, а также сделал экономический прогноз на ближайшее будущее.

О переводе экономики России на военные рельсы

Идея перевести экономику на военные рельсы живет не только сама по себе. Она объединяется с тем, что надо ввести плановую экономику, государственное регулирование на цены, убрать рыночность экономики. Этот пакет идей я считаю очень вредным, потому что у нас в экономике есть две части: прогосударственная и рыночная. И, конечно, рыночная — это лучшая половина экономики, нужно ее форсировать. Когда государство делает для частных проектов, которые решают государственные задачи, льготное финансирование, то это нормальный баланс и то, что называется «промышленная политика».

Дефицит есть, но в тех категориях, где, например, поуходили какие-то западные компании. У нас дефицит в люксе: ушла Шанель. Тьфу, идите! Бери Шанель, иди домой. Ушла и ушла. Есть сложные производства: автомобили, авиация — это длинные циклы. Но в потребительском секторе мы не видим сейчас каких-то огромных проблем. Эти страхи, что кончится туалетная бумага, — всё в порядке с туалетной бумагой, всё в порядке с шампунями.

Это точечные проблемы, которые, с одной стороны, сегодняшние. Но это место, где завтра появляются наши игроки — им тоже нужно время, чтобы развить мощности. Поэтому и нужны дешевые деньги, чтобы эти мощности развить.

О политике разумного протекционизма

Говоря о промышленной политике, мы с президентом обсуждали, что нужно вести умную политику протекционизма. Все крупные экономики мира — Соединенные Штаты Америки, Германия, Великобритания — все возникали в эпоху протекционизма, когда были заградительные пошлины. Когда мы убрали пошлины в 1990-е годы, все удивились, но всем это было выгодно. Сейчас западные страны просто берут и наши товары дискриминируют, запрещая их ввозить. В лучшем случае повысили пошлины с 5% до 15-35%. Запад просто растоптал эти соглашения в ВТО в одностороннем порядке — это совершенно неправовой порядок, а мы такие: «Ну ладно, будем страдать».

Мы впервые вместе с Минпромторгом и правительством проработали эксперимент, когда по шести странам — США, Великобритания, Канада, Новая Зеландия, Австралия и Польша — ввели по нескольким товарным категориям заградительные пошлины, подняли до 35%. В Бразилии на целый ряд товаров — 90%, вот это заградительные. А мы ввели скромные, мягкие пошлины, просто зеркальные.

Дальше какая есть идея? Первое — это пополнение денег в бюджет. Причем эти деньги брать не у наших предпринимателей, а у иностранных поставщиков готовой продукции. Эти пошлины не касаются сырья, комплектующих, деталей — это именно на готовую продукцию и в тех категориях, где большой рынок: например, туда входят шампуни, бытовая химия.

Если американские компании свои шампуни уберут из России, мы не пострадаем, потому что у нас есть много наших игроков. То есть большого количества людей в России это не коснется. В конце концов, у нас есть игроки из дружественных стран или нейтральных. У нас есть турецкие шампуни, китайские — у нас много чего есть. Это должен быть умный протекционизм. Не надо вводить протекционизм на отрасли массового спроса.

Второе: 50% денег, которые будут получены от повышенных пошлин, — в бюджет, а [другие] 50% — на поддержку отраслей. То есть мы пополнили бюджет и поддержали наших национальных игроков, национальной промышленности.

Третья вещь: сегодня во многих отраслях нашей легкой промышленности качество потребительских товаров такое же, как западное, при тех же ценовых сегментах. При одном качестве российские [товары] всегда дешевле, потому что недоинвестированы в части брендинга. Если мы субсидии отрасли дадим на то, чтобы проплатить рекламу по схеме «на рубль государственных субсидий, взятых из пошлин, частные компании дают свой рубль», то мы еще создаем не просто техническую поддержку, а образ России.

Артем Краснов / Коммерсантъ

То, что товары Faberlic продавались на Украине, создавало сторонников России на Украине; то, что товары Faberlic продавались в Италии, в Польше, создавало сторонников России в этих странах. Русским компаниям, нашим производителям нужно устроить усиление бренда. Это можно делать только рекламой и только накопительным эффектом.

Надо, чтобы люди покупали не только потому, что русское дешевле, а потому, что оно тоже интересно, оно увлекает. Люди не хотят покупать из необходимости. Люди хотят покупать вкусное, увлекательное, яркое, интересное, уникальное, но это надо продвинуть. Я знаю много российских товаров, которые уникальны, но никто об этом не знает. Надо это показать стране. И лучше показывать товары. Товары — это способ коммуникации в современном мире, товары проводят смыслы, проводят эмоции, они несут очень высокую терапевтическую ценность. Они оздоравливают людей, если товары хорошие, и дарят людям хорошее настроение, радость.

Об отношении к предложениям ввести меры в отношении уехавших россиян

Мы с ним [президентом России Владимиром Путиным] это обсуждали. Он говорит: «Конечно, надо их возвращать не угрозами, а это надо делать привлекательностью жизни здесь, возможностями здесь». Вот эта идея нашла такое большое созвучие с тем, что думает наш президент. Более того, многие люди в «Единой России» так же думают. Я говорю: «Это же позиция здравого смысла». Он говорит: «Ну, конечно». То есть это тоже наши люди — те, кто уехал, это тоже наш человеческий капитал России, надо его уберечь. И мы это стараемся объяснять горячим головам.

Встреча с Путиным, которую упомянул Нечаев, прошла 15 февраля.

У нас часто считают, что депутаты просто болтают. Это не так. Это люди, за которых проголосовало много избирателей, поэтому они часто отражают мнение. В каком-то смысле Дума — это срез разных слоев общества. Общество разнообразно. Одни говорят: «Давайте накажем этих уехавших, потому что это боль многих людей в России». Мы говорим: «Не надо, потому что это тоже наши люди, это ценные для нас люди, это, в частности, молодые мужчины». «Хотите демографию? Оставьте их в покое! Хотите, чтобы они оставались в экономике России, а не отрубить их?». Эта дискуссия очень продуктивная, она отражает разные слои общества.

Александр Казаков / Коммерсантъ

России надо продолжать то, что она делает, но усилить свою привлекательность, во-первых, в части риторики, во-вторых, — практики. Мы в современном мире конкурируем не силой и угрозами, а мы конкурируем привлекательностью. Что такое бренд? Это когда твоя ценность в головах выше, чем ценность чего-то альтернативного. И если мы сделаем так, что в России реализоваться человеку будет проще, чем в другом любом государстве, другой стране, то, конечно, эти люди вернутся.

О предпринимательстве на новых территориях России и сравнениях с Диким Западом

Там [на новых территориях] самое настоящее предпринимательство. Во-первых, людям надо как-то жить, кормиться. Поэтому работа в налоговой службе, в госучреждениях есть, но ее очень мало — при государстве не пристроишься. Там просто нет такой работы, как в России. Там 1990-е годы в прямом смысле слова. Если ты не будешь шевелить мозгами, руками и попой, тебе нечем будет кормить семью. Поэтому там предпринимательство — это просто насущный вызов. У нас ребята из Белгорода, из Ростова, из Курска поехали туда строить партию, и они мне говорят: «Тут просто движуха, тут ничего нету. Туда федеральные деньги доходят или с опозданием, или вообще не доходят». Там очень много логистических доставок. Люди открывают какие-то пункты выдачи, очень много чего-то очень маленького — прям 1990-е годы, как это было в России, в Москве.

Там у каждого серьезного человека есть пистолет, поэтому там нет рэкета. К тебе если рэкетиры придут через дверь, то они вылетят через окно. В 1990-е годы пистолеты были только у бандитов. А там фактически как Дикий Запад: там у любого человека, которому нужно, есть оружие, поэтому там всё в порядке — вооруженные мужчины и женщины свободные, занимающиеся предпринимательством. И у них все в порядке.

Кстати, интересно, что мне это не только активисты говорят, но, например, [врио главы ДНР] Денис Пушилин. Мы с ним встречались. Он говорит: «Слушай, давай сюда ваших предпринимателей, потому что у нас люди что-то по мелочи делают, надо их систематизировать, учить. У нас прямо прет предпринимательство. Давай, включайся».

Это только кажется, что там нет денег. Деньги там есть, просто они по-другому структурированы, по-другому ходят. Они там сами стоят, они не падают, не надо их поддерживать — надо учить.

Валентин Спринчак / ТАСС

О том, благодаря чему экономика России выстояла на фоне санкций, и прогнозах на ближайшее будущее

В России больше половины экономики — это рыночная экономика, не государственная, не регулируемая, а именно рыночная экономика. Это не большой бизнес, а это бизнес, который живет и работает в стране на рыночных условиях, в мире. И благодаря рыночной части экономики мы выстояли. У нас есть вопросы к военным и к силовым ведомствам, но гражданской части правительства только поздравления можно сказать за этот год. Благодаря ОПК у нас всё в порядке: ОПК загружен, работает, но именно рыночная часть экономики — это залог нашего здоровья. ОПК — это вишенка на торте.

Игорь Иванко / Коммерсантъ

Есть неплохой очень, на мой взгляд, прогноз Центрального банка, три сценария. В одном из них [эффект от санкций Россия в полной мере ощутит] где то к концу 2023 года, к лету 2024-го. Собственно, и увидим масштаб проблем. Нам очень важно, чтобы в момент, когда что-то будет снижаться, в том числе в экономике, испытывать проблемы, чтобы что-то поднималось. И в том, как эти две линии будут выстроены, и есть драматургия, но не трагедия этого будущего. Но, похоже, что к 2025-2026 году ситуация будет уже гораздо лучше.

Об изменениях в России и мире за прошедший год

Я понимал и видел через примеры в бизнесе, через разных аналитиков и их взгляды, в том числе выдающихся людей и в России, и в мире, что мир начинает распадаться. Мы живем в таком глобальном мире уже с конца XIX века. И то, что он распадается, очень многие футурологи предсказывали.

СВО показала, что глобальный мир закончился. Есть десятки компаний, у которых был бизнес в Европе, и это всё отключено. То есть получается, что в правовом поле ничего не сделано, а музыка закончилась. И это нам показывает, что мир очень изменился. Раньше нас щемили по углам, по чуть-чуть. Двойные стандарты были, но были все-таки в рамках приличия. А сейчас люди показали, что они просто те же бандиты из 1990-х: они так же отжимают, забирают активы, товары, деньги.

Есть правительство, принявшее решение. Есть Госдума, которая признала Донецкую и Луганскую республики и их независимость. Причем здесь компании? Никакой связи нет, правовой связи никакой нет. Это всё будет оспорено, и за это всё Запад нам потом заплатит компенсации. И важно, что это новое качество мира. Многие страны, которые сейчас сочувствуют России, это не только африканские, латиноамериканские и азиатские страны, таких много: есть огромные пласты людей в Европе, которые сочувствуют России, которые считают, что Россия и есть фронтир той настоящей Европы, очаг свободы в каком-то смысле.

Есть один мировой фараон, еще один фараон строится потихонечку. А Россия — свободный игрок, она между фараонами, она не хочет этого рабства. И в этом смысле Россия — новый повстанец, новый Моисей, который мир ведет из этого рабства фараона. Это новое состояние, мне кажется, много говорит о мире, и одновременно, на мой взгляд, оно говорит и о России, и обо мне. То есть я чувствую это так: Россия — это мировой повстанец против империи доллара, против империи с некоторыми антигуманными чертами. И я один из воинов этого повстанца.

О том, каким должен быть институт уполномоченного по правам бизнеса

Я считаю, что это очень важная вещь. Омбудсмен во многом — это калька с западного, это уполномоченный по защите предпринимателей. Защита важная функция, но это только одна из функций, потому что правительство — это все таки чиновничьи глаза, а омбудсмен — это не чиновник, это более гибкий игрок. И поэтому я считаю, что самому институту уполномоченного нужно принять дополнительные функции. Первое — работа с молодежью, второе — инвестиции, третье — работа с другими странами. У нас была раньше одна палитра деловых партнеров в мире, сейчас мы перемещаемся в Азию, в Латинскую Америку, в Африку активно. И омбудсмен может тоже активно в этом работать. Об этом тоже президенту рассказывал, и он говорит: «Да, действительно».