Новым героем программы «Специальный гость с Тиной Канделаки» стал главврач городской клинической больницы № 40 в Коммунарке Денис Проценко. В эфире RTVI он объяснил, какую опасность несет штамм «омикрон», рассказал о вакцинации, постковидном синдроме у пациентов и выгорании у врачей, сравнил уровень медицинского обслуживания в России и США.
Сколько еще волн коронавируса нас ждет? И можно ли уже это списать на сезонность — просто грипп?
Я не вирусолог и не эпидемиолог, но последние два года много в это погружен. И самая большая надежда, которую мы испытываем (а если взять анализ исторический тех пандемий вирусных, которые переносило человечество, то, как правило, это продолжалось два-три года… правда, тогда не было такого мощного инструмента у сообщества, как вакцинация…), что рано или поздно это и правда превратится в некую сезонную историю, которую мы будем контролировать путем вакцинации, как мы контролируем тот же грипп профилактикой его тяжелых форм.
Стоит ли тревожиться, что болезнь [штамм «омикрон»] протекает быстрее, это не опасно? Независимый демограф Алексей Ракша заявил, что в день может заболевать до 1,5 миллиона россиян. Это правда страшно?
Если посмотреть динамику, которую дает по Москве оперативный штаб, [каждый день] очередной рекорд. И, с одной стороны, его быстрое течение и меньшее, значительно меньшее поражение легочной ткани, меньше пневмоний в исходе, — это хорошая новость.
Но эта вспышка с двух-трехдневной температурой в 39 градусов со слабостью, те группы риска, пациенты старше 60 лет, пациенты с морбидным ожирением, пациенты с сопутствующей патологией, есть всегда риски, что этот пик лихорадки может сопровождаться и обострением, декомпенсацией, ухудшением по их сопутствующей патологии. Поэтому, несмотря на то, что эту неделю идет такой лавинообразный рост случаев, мы не видим лавинообразного роста госпитализаций, хотя, конечно, нагрузка на систему здравоохранения, на ее амбулаторную часть, резко возросла.
И в интервью нашего вице-мэра Анастасии Раковой [от 27 января] было достаточно подробно изложено, что московская система здравоохранения и социального сектора делает в амбулаторном звене. Мы же в стационаре находимся в состоянии напряженного ожидания, хотя на утро опять у нас 930 пациентов, 237 из них на искусственной вентиляции легких. И несмотря на то, что есть понимание, что «омикрон» вымещает «дельту», все равно «дельта» продолжает циркулировать, и все равно к нам приезжают пациенты с КТ 2, 3, 4, большим объемом поражения. Поэтому, мне кажется, не время расслабляться точно.
С приходом «омикрона» для вас, как для врача, что изменилось в протоколах, специфике поведения? Стало ли больше тех, кто переносит болезнь бессимптомно? Как вы сказали, люди, которые старше 60, с хроническими заболеваниями, меньше рискуют в этот заход?
Я очень надеюсь, что она [группа] менее рискует. Но тут очень важно понимать, что для этих групп риска не надо терять настороженность. [Несколько дней назад] вышла, мне кажется, очень сбалансированная, грамотная рекомендация министерства здравоохранения о том, как надо себя вести пациентам, с разделением тех групп…Главный посыл: если у вас лихорадка продолжается больше 48-72 часов, это серьезный повод для того, чтобы обратиться в колл-центр, к врачам, и, в первую очередь, это относится к пациентам групп риска. Я думаю, что если у вас лихорадка не купируется в течение двух дней, это серьезный повод обращаться за медицинской помощью.
Как обезопасить ребенка от «омикрона»? Если ребенок все-таки заболел «омикроном», что делать?
Это особенность «омикрона», которую мы действительно увидели в этот сезон. По-моему, Анастасия Владимировна [Ракова] говорила, что 139 детишек сейчас лежат в московских детских инфекционных клиниках. Из прорывных вещей это то, что разрешена вакцинация подростков. Дети традиционно болели всегда менее тяжело. Как это будет протекать сейчас — не знаю. Наверное, все равно, как и весь мир, мы тоже будем смотреть в сторону вакцинации детей.
Вернемся в наше с вами советское детство. Нас не спрашивали, мы даже не понимали, от чего нас прививают. Вас как привили? Помните, когда в школе прививали?
Вернемся в детство, когда нас там прививали… <> Прививать в родильном доме. <> Списком, классом. <> Это какая-то, мне кажется, совершенно другая была, понятная культура. Может быть, была более внятная история доверия медицине. <> Или отсутствие выбора не доверять. Хотя та разъяснительная работа, которая идет последние полтора года со стороны медицинского сообщества, со стороны министерств, департаментов здравоохранения по всем регионам с инфографикой, с объяснениями, с роликами, иногда провокативными, но тем не менее работа разъяснительная идет.
Вакцинация как-то может помочь?
Мы же с первого дня пытаемся объяснить, что вакцинация не предотвращает инфицирование. Вакцинация…
Просто всё легче протекает.
Профилактика инфицирования — это маска. А вот профилактика тяжелого течения — это вакцинация. <> Тут, мне кажется, очень важная оговорка, что мы сейчас видим в эту пятую волну, что помимо «омикрона» мы увидели возвращение опять наших старых, классических ОРВИ, и это, наверное, второе, может быть, объяснение, что люди болеют не только исключительно коронавирусной инфекцией, но и к нам возвращаются…
Наши обычные сезонные заболевания. Можно ли говорить про то, что мы движемся уверенно к коллективному иммунитету, к решению проблем сезонных заболеваний при помощи таблетки, полоскания и любых других медицинских способов?
Мы двигаемся в тот период сезонных респираторных вирусных инфекций, когда мы будем защищать себя вакцинацией. Ведь в доковидный период мы делали противогриппозные вакцины. Я думаю, что вакцина от COVID-19 войдет [в календарь прививок], и коронавирус превратится, рано или поздно, просто в какую-то сезонную историю без этих пандемических всплесков.
Вы уже более года призываете к вакцинации, к ревакцинации. Почему при всем при том, что уже до всех могли донесли, что надо вакцинироваться, у нас темпы вакцинации ниже, чем в США или Великобритании?
Потому что достаточно выраженное влияние различных звезд, мы это с вами знаем, к их мнению… <> Я их не хочу называть антиваксерами… Но то, что влияние их имеет место, — это да, абсолютно. <> Таких прямых объяснений нет. Не хочется валить никого, и всегда, когда что-то не получается, то всегда себе вопрос задаешь, а что мог бы ты сделать еще, что мы могли бы еще сделать, для того чтобы убедить, объяснить, разъяснить. Уже исследования проводились за этот период, демонстрировали, что никак подвижность сперматозоидов у мужчин вакцинированных не меняется… Ну вы же помните, был один из провокативных вбросов, что все эти вакцинации — это путь к бесплодию.
К сожалению, на эти вбросы медицинское сообщество может ответить только одним — проведением определенных исследований у добровольцев. Вот такое исследование было тоже уже сделано и опубликовано.
В Израиле вакцинировано практически все население. При этом количество новых случаев где-то около 200 тыс. в сутки. Это может быть тоже аргумент против вакцинации? Почему так происходит?
Вакцина — это не защита от факта инфицирования. <> Наверное, здесь важнее сопоставлять три показателя, если говорить про Израиль: количество новых случаев, количество госпитализаций и тяжелого течения…и количество неблагоприятных исходов, смертей. И мне кажется, если мы эти показатели сравним и наложим друг на друга, то мы ответим на тот вопрос…надо ли доверять вакцине или нет.
Наверное, тут нужно все-таки повернуться и посмотреть на весь мир. Если пациенты, наши сограждане считают, что вакцинация — это неправильный путь, который рекомендуют российские врачи, российские медики, российские специалисты, то не могут же врачи всего мира ошибаться и идти этим путем, убеждая вакцинироваться. Израиль, Европа, США, Япония — куда ни посмотрите, вы же видите примерно идентичные рекомендации, идентичные подходы.
Много ли пациентов вы встречали с последствиями от COVID-19? Насколько это серьезные последствия?
Мы провели исследование, опросник наших пациентов различного возраста, задавая им вопросы в период нахождения в стационаре, и по их разрешению потом обзванивали их спустя время. И мы видели, что да, действительно, депрессия, очень важно, быстрая утомляемость, нарушение короткой памяти, они наблюдаются, причем у пациентов, выписанных, моложе 60 лет это, в среднем, разрешается за две-три недели, у пожилых пациентов 65+ это затягивалось до двух-трех месяцев.
А какие еще есть яркие побочки?
По опросам, в основном, пациенты ориентировались: быстрая утомляемость, потери памяти, раздражительность, склонность к депрессии.
Что нового о коронавирусе мы узнали за год? Действительно ли стало безопаснее с «омикроном»? И почему раньше считали, что необходимо сидеть две недели? От чего это зависит?
Мы почему-то вспоминаем Сократа, что чем больше я знаю, тем больше я понимаю, что я ничего не знаю. Но то, что мы стали понимать, что вирус меняется, что «альфа», уханьский, отличается от «дельты», что «дельта» наиболее агрессивный, что «омикрон» вроде как мягче. Почему говорю «вроде как мягче»? Потому что мы, наверное, дней 10-14 живем, когда у нас так возрастает заболеваемость, и еще, наверное, не проанализировали этот период.
Отвечая на вопрос об изменении срока карантина, мне кажется, ответ лежит в той самой эпидемиологии. Если раньше инкубационный период при «альфе», при «дельте» составлял семь-девять дней, то сейчас инкубационный период — это два-три дня. Если раньше само заболевание протекало в течение 14-18 дней, при этом мы помним, что 9-11 дни были наиболее опасными в плане вовлечения легочной ткани, мне кажется, мы все научились говорить на языке КТ 1, 2, 3, 4, и внутри медицинского профессионального сообщества, и пациентам не нужно было объяснять, они уже понимали, то сейчас инкубационный период сократился, период болезни сократился, соответственно, в два раза. Мне кажется, тут все логично.
Какие еще подходы могут за это время измениться? Маски, перчатки?
Маски да. Ну, перчатки… Я всегда задавал себе вопрос, а зачем перчатки. Понятно, что основной путь инфицирования — это верхние дыхательные пути, поэтому, конечно, маска. Только правильная маска, ну не эти гламурные штуки непонятные. Правильная маска, три часа, всё, что мы говорили, правда, два эти года — всё продолжается: смена маски раз в три часа…
Появились маски как гаджеты, видели? У LG. Новые маски как из фильма «Апокалипсис», когда ты носишь пластмассовую маску, в которой есть специальные фильтры, которые чистят воздух, такая маска будущего, можно сказать.
Нет.
Но ведь никто эти правила не соблюдает, никто не ходит в масках, которую он меняет каждые три часа, никто не соблюдает эти правила…
Вопрос твоей ответственности, еще раз говорю, вопрос твоей ответственности перед самим собой, вопрос социальной ответственности.
Настанет когда-нибудь момент, когда мы перестанем ходить без масок?
Я думаю, что он настанет, и мы будем про них вспоминать в сезон.
Насколько ментальные проблемы, та же депрессия, — это следствие именно вируса или все-таки локдауна?
Мы не опрашивали людей, которые не были к нам госпитализированы, а которые находились в локдауне, поэтому, говоря об этих осложнениях, появился же термин «постковид», все-таки, мы говорим о тех пациентах, которые реально болели и которые реально были госпитализированы.
Поэтому четко сказать, что депрессия — это следствие локдауна, мы пока не можем?
Я не вижу для этого входящих.
Какие другие когнитивные изменения вы замечаете у пациентов?
Другие когнитивные изменения? Я, наверное, триаду эту такую принципиальную озвучил: утомляемость, забывчивость и раздражительность…
Вы год назад говорили, что про тромбообразование узнали чуть позже, прежде чем диагностировали этот вирус, и это было важное знание, потому что по-другому начали лечить. Какие есть белые пятна в лечении коронавируса, которые нас волнуют?
Есть группа пациентов, которые не отвечают на стандартные протоколы лечения, несмотря на подходы, противовирусные препараты, различные вируснейтрализующие антитела, если это первые семь дней. Это блокада цитокинового шторма: несмотря на то, что мы их ведем по протоколу, они на эту терапию не отвечают и прогрессивно ухудшаются. Тоже, наверное, для клинической медицины это не новость, потому что даже когда мы в доковидные времена изучали различные направления, различные новые приемы терапии, и даже есть такой термин в научной английской литературе non-responder, да?
Пациент, который не отвечает на то или иное. Вот это тоже белое пятно, потому что не очень понятно. И, занимаясь научно-исследовательской работой в нашей команде, мы пока не смогли выявить те факторы риска, которые могли бы предсказывать, прогнозировать, что данный пациент на стандартный протокол не ответит.
С «омикроном» при лечении уверенности было больше?
С «омикроном» была напряженность, но уверенности было больше. Почему? Потому что мы же постоянно анализировали опыт наших коллег, нагрузку на систему здравоохранения, нагрузку на коечный фонд, нагрузку на реанимационный фонд. И несмотря на то, что действительно с декабря мы готовились, все койки развернуты, временные госпитали есть, мы видим по нашим коллегам, что основной удар, скажем так, на систему здравоохранения приходится не на коечный, стационарный фонд, а на амбулаторную сеть. Мы не увидели там сверхпиков летальности. При этом мы видели, что коллеги работают теми же протоколами, и работают достаточно успешно.
Поэтому, не снижая настороженности, я не знаю, что будет через неделю, но сейчас уверенность есть: лекарственные препараты есть, кислород есть, понимание, чем и как лечить, есть, хотя, к сожалению, магической пули золотой мы не нашли, хотя появляются новые противовирусные препараты, которые доказали свою эффективность. Но тем не менее, еще раз говорю, лично мое внутреннее напряжение, что ждет наш госпиталь, нашу команду завтра-послезавтра, оно меня не покидает, мы все равно готовы, мы на низком старте.
QR-коды — это решение? Было бы меньше случаев заболевания?
Не медицинское. <> Еще раз говорю, QR-коды — это административное решение… <> Мне не хотелось бы, чтобы это административное решение перекладывалось на врачей. Я вернусь к тому, что врачебная история — это история разъяснений. QR-коды — QR-коды для чего?
Моя личная позиция — вакцинирован, моя личная позиция — ревакцинирован, моя личная позиция — у меня в Госуслугах в приложении есть QR-код, для того чтобы, если мне захотелось пойти, я не знаю, в «Геликон-Оперу», чтобы я соблюдал тот протокол требований безопасности, который есть.
По пациентам, в большей степени, это реально людей ограничивает или нет?
По пациентам я понимаю, что в основном к нам госпитализируются пациенты невакцинированные, в подавляющем своем числе. Есть единичные случаи, безусловно, пациентов, которые заболевают после вакцинации и попадают к нам, но, еще раз говорю, это в процентном соотношении единичные случаи.
Вы говорили, когда еще шли в Госдуму, что идете туда, чтобы перезапустить систему здравоохранения…
Мы ее сейчас и перезапускаем через комиссию, и, мне кажется, это не менее эффективный инструмент, это площадка, которая позволяет… У нас вчера было одно из заседаний, мы обсуждали с коллегами из Минздрава, из Федерального фонда ОМС вопросы ранней реабилитации, в том числе и после COVID-19, и эта площадка, коллеги говорят, не мое мнение, очень эффективная, к нам прислушиваются. Больше того, это инструмент, который позволяет и контролировать реализацию тех или иных указов на местах, потому что понятно, что партийная сеть достаточно большая, и использовать этот инструмент, в том числе вместе с медиками в регионах, это тоже оказалось очень удобным решением.
То, что Вы не пошли в Госдуму, даже не помешает?
Нет, абсолютно. <> Мы на это надеемся [на перезапуск], потому что комиссия по здравоохранению «Единой России» в себя ведь собрала, в первую очередь, профессионалов от медицинского сообщества. При этом нам это позволяет очень тесно взаимодействовать и с властью законодательной в лице Комитета по здравоохранению Госдумы, и мы с Дмитрием Анатольевичем Хубезовым, это руководитель комитета, находимся в очень тесном взаимодействии. Они приглашают меня или членов нашей комиссии экспертно на свою площадку, и вот вчера опять не было исключения, и представители власти законодательной тоже были у нас и задавали острые вопросы. Я очень надеюсь, что нам удастся это сделать, нам удастся перезапустить и отработать те аспекты народной программы «Единой России», с которыми мы шли на выборы.
Как Вам кажется, наша система, проходя испытание коронавирусом, испытала аномальные нагрузки. Это к лучшему? Это поспособствовало, это стало триггером для перезапуска?
Да, безусловно. Это, во-первых, показало на возможности системы, возможности команды медиков и управленцев очень быстро меняться, очень быстро перестраиваться. Это показало, что мы способны строить быстро госпитали — и временные, и постоянные. Построить госпиталь за два месяца — это же беспрецедентная история абсолютно. Она показала, конечно, свои проблемные зоны, и проблемной зоной является, наверное, в первую очередь, сейчас первичная система здравоохранения, первичная помощь. Мы об этом очень много разговариваем, мы понимаем, что Россия очень разнообразна по своим регионам, что не всегда успешные решения мегаполисов по первичной помощи можно экстраполировать и наложить на удаленные регионы и реализовать в Забайкальском крае. Нужны свои решения, эти решения есть, мы их обсуждаем, и мы к этому движемся.
Те изменения, которые происходят в Москве, происходят быстрее, они заметнее. Насколько такие изменения докатываются до провинции?
Не знаю. Для меня «провинция»… снобизмом слово попахивает, мне нравится больше слово «регионы». Потому что, если брать медицину, у нас есть регионы, где медицинские решения на уровне столицы.
Какие?
Екатеринбург, детская хирургия в Иркутске, очень-очень много есть регионов, где есть достойные медицинские школы и достойные медицинские решения. Поэтому слово «регионы» мне ближе и понятнее. Наверное, полностью переложить систему, построенную в Москве, на какие-то регионы сложно, но использовать какие-то удачные решения, в первую очередь, цифровые решения, телемедицинские решения, чтобы позволить приблизить вот эту квалифицированную помощь к отдаленным регионам посредством консультаций фельдшера с каким-то ведущим учреждением, — это одно из таких решений…
А это происходит?
Мы говорим же сейчас не о проектах, а я говорил, можно быть сверхбогатым городом, но не иметь ярких медицинских историй. <> Для того чтобы меценат или власть во что-то вкладывались, помимо финансирования нужна команда, нужны медики, нужны хирургические классные руки, терапевтические классные мозги, которые это смогут использовать и донести до пациента.
Мозги есть, безусловно, и руки есть, и не все стремятся уехать в Новосибирск, Москву и Питер. Возвращаясь к вопросу, что опыт Москвы, тем не менее очень важен, потому что если всю систему, наверное, перенести невозможно в силу многих вопросов, то использовать какие-то удачные решения, которые реализованы, апробированы, которые приближают помощь к пациенту, которые эту помощь делают пациентоцентрированной и строят, то почему нет. Идеологию взять можно.
Наверное, сложно делать прогноз, когда это станет равномерным, потому что это зависит от всех тех факторов, которые перечислили вы: заинтересованность губернатора делать акценты на здравоохранение… Хотя мы сейчас видим, что вообще социальному блоку уделяется со стороны правительства и для здравоохранения…и средства выделяются большие, и средства целевые, первичка, реабилитация…
Безусловно, COVID-19 очень сильно простимулировал, и коронавирус очень сильно развил медицинские технологии, насытил и увеличил реанимационный коечный фонд глобально по стране, изменил парк аппаратов ИВЛ, абсолютно изменилась лабораторная история, и появление этого противоэпидемического щита, который строится за счет большого количества ПЦР-лабораторий. Стимул для развития медицины, здравоохранения был колоссальный. Отрадно видеть, что, наверное, сейчас по престижу для абитуриентов вновь медики вернулись в топ.
Сколько человек на место?
Дети хотят… Я не готов сейчас, честно, сказать, сколько человек на место, но какие-то опросы, которые я вижу, ВЦИОМ, «Левада»* открытые, все говорят о том, что престиж специальности очень сильно вырос, и это очень отрадно. Почему? Потому что престиж вырос на фоне того, что все видят, как вкалывали доктора…
Как они отдаются, несмотря на то, что это понятно, что больные, медицина, они становятся приоритетом, и семья, какие-то личные вещи, личные истории, хобби уходят на второе место, несмотря на это все равно престиж специальности поднялся тоже же благодаря пандемии.
Ваша больница все-таки одно из лучших мест для лечения коронавируса в стране?
Наверное, можно сказать, потому что она новая, потому что она одна из первых больниц, которая зашла в COVID-19. И мы с вами, если вернемся к истории без малого двухлетней давности, это сейчас 70 тыс. пролеченных больных, это сработанная и несгоревшая, невыгоревшая команда. Входящих для того, чтобы мне гордиться нашей командой, нашей больницей, очень много, но при этом есть команда 52-й больницы, команда Склифа. Есть регионы, которые я объездил летом инфекционные, где мы с коллегами говорим на одном языке и, что самое главное, в выстроенных этих новых госпиталях условия ничуть не хуже.
А в Дагестане, например, как? Справляются?
По-разному. Но в Дагестане я был уже, наверное, больше года назад, но там были тоже команды обученные. И опять же, если говорить про городскую больницу, которая была базисным ковидным центром, это тоже команда, с которыми мы говорили на одном языке, до сих пор коммуницируем, обсуждаем сложных больных. Другое дело, надо понимать, что Коммунарка — это технологически абсолютно новая больница с правильной вентиляцией, с правильным шлюзированием, с маломестными палатами, априори построенными так. И спасибо большое, для меня правда это большая честь слышать такой высокий уровень доверия от пациентов к нам.
Что говорят коллеги? Изменились ли зарплаты, меняются ли условия труда? И на что жалуются?
Жалуются на то, что мы устали от COVID-19 не меньше наших граждан, поверьте мне. Медицина настолько разнообразна, настолько интересна, я говорю про клиническую медицину, всё то, чем мы занимались, различные области: и онкология, и травмы, и хирургия, офтальмология. Конечно, когда ты сконцентрирован только на COVID, ты от него тоже устаешь профессионально. Поэтому это то, что мы обсуждаем с коллегами.
Зарплаты изменились, потому что есть дополнительные стимулирующие выплаты, федеральная, региональная, различные. И, конечно, средняя зарплата докторов, работающих в COVID, увеличилась. В нековидных центрах, я думаю, она в рамках тех майских указов, которые были реализованы, поддерживается. И все разговоры в узком профессиональном сообществе за закрытыми дверями не отличаются ничем от разговоров в модных салонах — когда же коронавирус закончится?
За эти два года лично вы ездили отдыхать?
Да, у меня в периоде, в октябре месяце было десять дней, когда был спад, еще не началась «дельта», мне посчастливилось пять дней на байке по Кипру прокатиться. <> Мне этого для такой перезагрузки абсолютно хватило.
Потом, надо сказать, что в летний предвыборный период достаточно много у меня было региональных выездов, которые тоже для меня меняли картинку: новые люди, новые лица. Пусть это одна и та же тема, коронавирус, проблемы здравоохранения, успехи здравоохранения, но все-таки новые города, новые больницы, новые лица коллег, коммуникация — для меня это тоже такой был очень мощный посыл.
Как вы эмоционально перезагружаетесь?
Я стараюсь не загружаться, а делать свою работу. Я по специальности анестезиолог-реаниматолог, для нас 24+8, 32-часовой рабочий день в мирной жизни, в доковидной, скажем так, это тоже не исключение. И не только для анестезиологов-реаниматологов, наверное, для всех докторов, которые работают в первую очередь в многопрофильных скоропомощных больницах, когда ты можешь прийти на дневную работу, потом остаться на 16 часов дежурства, а потом еще там отработать следующий день. Поэтому, я думаю, во многом вот этот ритм, в котором мы, доктора, работали, он нам позволил этот первый удар выдержать.
Второй момент. Все-таки поддержка близких, поддержка семьи, поддержка сообщества, волонтеры, оценка сообщества и граждан, которая была дана, — мне кажется, это очень мощные факторы, которые позволяют тебе держаться. И очень много было сделано, во всяком случае в Москве, для поддержки докторов: во всех ковидных госпиталях есть психологи, есть возможность обратиться к психологу дистанционно, есть какие-то релакс-зоны. Мы, правда, об этом думали…
Я это сейчас не на пустых словах говорю. Мы вместе с Московским государственным университетом управления, где многие из нас учились и получили Master of Public Administration, мы проводим с этой командой ряд исследований, в том числе и опросники по выгоранию, и это тоже, наверное, предмет гордости в том, что уровень выгорания у нас очень невысокий. При этом мы раскладывали, у нас очень много, молодая команда, очень много «иксов» и «игреков» в команде.
Были ли случаи, чтобы кто-то за этот период пришел и сказал: «Я больше работать не могу»?
Были, конечно были.
Люди уходили из профессии?
Не из профессии, они уходили из госпиталя, из команды. Кто-то это делал после первого дежурства, говоря, что «нет, это не мое». Но, наверное, я помню про эти случаи, потому что они единичные, а не массовые. Большинство, костяк команды фактически не поменялся. Те доктора, которые работают по срочным договорам из регионов, стремятся вернуться. Почему? Потому что помимо решения вопросов кадровых, мы с этими докторами достаточно много работаем, обучающие модули, и я очень надеюсь, что, когда доктора вернутся и возвращаются в регионы, они возвращаются не только с заработанным рублем в Москве, но они возвращаются с теми знаниями, теми навыками, которые мы им успели дать.
А как вы злитесь?
Нет, мне кажется, злиться на пациента — это непрофессионально. Ну как можно злиться на пациента?.. Наверное, у меня это чувство недоумения, я не понимаю, почему.
Как врачи снимают стресс?
Я думаю, как и все: общение с близкими, фитнес, хобби опять же, близкие люди, семья — вот это то, что позволяет тебе переключиться. Но, мне кажется, злость на пациента — это точно не наша история. <…> Непонимание, недоумение, может быть, где-то внутреннее раздражение, которое ты не показываешь, но не злость. <…> Ну да, наверное, Netflix, наверное, кто-то. Кто-то фитнес. Все по-разному… <> Рабочий день начинается у нас достаточно рано, в 07:05 на работе… <…> Поэтому вариантов, кроме как для ночного фитнеса, не остается. Либо кто-то это делает в выходной день, но если ты работаешь постоянно, то восемь-девять — это то время, когда ты освобождаешься. Почему нет, кстати?
Когда COVID-19 закончится? Что говорят в кулуарах? Когда же это закончится?
В кулуарах говорят ровно одно, что коронавирусная инфекция — это та инфекция, которая нам всегда рушила все прогнозы, всегда рушила все прогнозы.
То есть сейчас мы не можем сказать, что дальше будет всеобщий популяционный иммунитет?
Математические модели есть какие-то, но… Мне бы очень хотелось, чтобы в следующий сезон, а следующий сезон октябрь — ноябрь, мы зашли уже с COVID как с сезонной инфекцией, а не как с пандемией. Давайте посмотрим вперед.
Лучший отдых после рабочего дня?
Мотоцикл.
«Спутник» или Pfizer?
«Спутник».
Сериал «Эпидемия» или фильм «Заражение» Содерберга?
Я не смотрю телевизор.
Где медицина лучше: в России или в США?
Смотря какая. Ургентная (экстренная, — Прим.RTVI) медицина, уверен, лучше в России. Думаю, что первичная медицина несмотря на то, что мы говорим, более доступна в России. Высокотехнологическая медицинская помощь, наверное, более доступна в Соединенных Штатах. Что нам мешает — это разное финансирование систем здравоохранения по объему своему.
Что надо изменить, чтобы у нас было так же, как там?
Финансирование. <…> Увеличить финансирование. Это увеличит и мотивацию докторов, и возможности… <…> В первую очередь, процент ВВП, который тратится на здравоохранение.
Когда медицина в России будет такой же, как в Москве?
Когда, наверное, в регионах опять будут те же возможности финансирования медицины как в Москве.
Кинчев или Кипелов?
Кипелов.
Через год мы будем с вами снова говорить о COVID или все-таки пандемия закончится?
Через год мне хотелось бы с вами поговорить о Netflix.
Отечественные ИВЛ или зарубежные?
Зарубежные.
Вы долгое время жили непубличным человеком, нормальным врачом, который делал свое дело. А потом вас стали изучать, кто-то стал любить, кто-то стал ненавидеть, кто-то стал заниматься расследованиями в ваш адрес, про вас стали писать всё, что соответствует действительности, не соответствует действительности, никогда не соответствовало действительности и так далее. Как вам с этим?
Непривычно, некомфортно, безусловно, но живу…Мне понятно, чем я занимаюсь, мне нравится, чем я занимаюсь, мне нравится лечить людей, мне нравится организовывать клинику, мне нравится быть частью той команды московской, которой я являюсь, мне нравится то, чем я занимаюсь. Понятно, что есть издержки. Непубличным быть проще, но менее эффективно, я так отвечу.
* организация признана в России иноагентом