«Войной нельзя перепичкать»: писатель Усачев — о детях, книгах и патриотизме

Детский писатель Андрей Усачев дал интервью программе «Легенда» на RTVI. Он рассказал, чем детская литература отличается от взрослой, с какого возраста можно читать о войне и почему издательства побоялись выпускать его недавнюю книгу.

Андрей Усачев — известный российский детский писатель, поэт и драматург, автор школьных учебников, с 1991 года входит в состав Союза писателей. Лауреат многочисленных премий в области литературы, участник международных книжных ярмарок в Саарбрюккене, Франкфурте-на-Майне, Иерусалиме, Лондоне, Гаване. Написал серию детских книг о собачке Соне, они легли в основу известного мультфильма «Умная собачка Соня».

Как стать писателем

Конечно, это не профессия. Можно обучить режиссерству. Да, режиссер — это профессия. Актер — это профессия. Водитель, сантехник — это все профессии. Балерина, которая каждый день по восемь часов стоит у станка, — это профессия. Что такое профессия писателя, не очень понятно.

У меня так сложилось, что я могу писать книги, и практически все книги выходят. Я сам себе работодатель, я сам себе исполнитель. Но большое количество писателей не имеют заказов, у них редко выходят книги. Они не могут обеспечить себя, просто прокормить себя или семью. Это не та профессия, за которую ты в месяц получаешь свои 50 или 30 тысяч, она настолько свободна, и к тому же в ней совсем нет никаких критериев практически.

И на писателя обучить нельзя. Я не хочу кидать камень в огород литинститута, потому что литинститут повышает грамотность, безусловно, он человека может натаскать. Но все-таки писатель — это что-то другое.

О везении и пользе интернета

Я считаю, что мне просто повезло с моим здоровьем, потому что я могу работать по 12, по 16 часов в день, не каждый может это делать. Мне повезло с каким-то предначертанием, мне повезло с учителями.

Мне повезло с тем, что я родился в России — и, более того, в Москве. Сейчас, слава богу, уже появился интернет, и можно послать рукопись хоть в 20 издательств. И нет проблем. А раньше, когда еще никакого интернета не было, ты печатаешь четыре экземпляра. Последний, «слепой», ты оставляешь. Значит, ты можешь послать только три раза, иначе потом опять начинаешь набивать все это сызнова. И неизвестно — у тебя это примут, не примут, ответят тебе, не ответят.

В СССР в Союзе писателей было, по-моему, 10 тысяч. <…> Из этих десяти тысяч неопытный человек назовет двух-трех, кто-то — десять, кто-то — двадцать, кто-то — пятьдесят. А остальные где? В каком месте? Их никто не знает. Книжки их выходили с трудом.

Сейчас больше стало выходить книг, больше появилось издательств, но все равно это такая ведь судьба сложная.

Каким должен быть детский писатель

Во-первых, человек обязательно должен быть мечтательным. Мечтательный человек воображает себе, что он не здесь, в какой-то обшарпанной квартире, и ему есть нечего. Он представляет себе дикие прерии, мустангов, он представляет космические корабли. Мечтательность — это обязательное свойство любого писателя.

Писатель должен быть немножко ленив. Конечно, были писатели, которые любили с ружьем бегать по лесам, не знали, чем заниматься. Но лень — она очищает мозг.

Что еще должно быть у детских писателей? Ну, они должны любить читать. Иначе ты будешь открывать велосипеды, будешь писать «одеяло убежало», ты это изобретешь — но, оказывается, Чуковский уже давно это все написал. Поэтому это немаловажно — надо любить то, что сделали для тебя.

Да, и хороший писатель должен думать об очень важных вещах, о том, что его действительно волнует. Мне кажется, что благородство помысла или замысла должно быть обязательно.

Я в эти башни из слоновой кости и искусство для самого себя не верю. Все равно писатель, особенно русский, российский — это всегда до какой-то степени проповедник. Достоевский — он всё время что-то хотел сказать. Толстой тоже знал, что он хотел сказать. И Чехов тоже.

О грани между взрослой и детской литературой

Одно из ее отличий от взрослой заключается в том, что человек пишет понятно. Тогда его дети читают. Когда он не перезаморачивает, не усложняет синтаксис (мы же не говорим усложненным синтаксисом), а употребляет простые, общечеловеческие, всем понятные слова.

Александр Сергеевич Пушкин никогда не был детским писателем и не писал для детей, но дети легко его читают, потому что он пишет просто и понятно. «Жил старик со своею старухой у самого синего моря». Все понятно? Все.

Стоит ли писать детские книги о войне

Это вообще довольно сложная и деликатная тема, потому что психика ребенка хрупка, и самое важное, что она потом зарубцуется и будет в каком-то, возможно, искривленном виде. Хорошая литература о войне — ее мало, ее практически нет (я имею в виду, хорошей, я не беру нынешних писателей, которые прямо все бросились на эту идеологему: «Мы должны детям рассказывать о войне»).

Но, во-первых, надо хорошо рассказывать, а во-вторых, жестокости не нужно показывать. Можно о войне написать без того, чтобы травмировать ребенка.

При этом оговорюсь: дети в три года — это одни дети, в шесть лет — другие, в восемь, двенадцать, шестнадцать — это разные дети.

Допустим, в десятом, в одиннадцатом классе им можно давать [Бориса] Васильева или [Владимира] Богомолова, или тяжелые рассказы [Виктора] Астафьева. Это нормально: у них уже психика — ну, по крайней мере, предполагается, — что она сформирована. Давать такие вещи шестилетним детям — это просто их уродовать, я считаю.

Мне кажется, что тут психологи должны работать и выяснять, на какой возраст стоит вообще говорить о войне, на который — не стоит. Войной нельзя перепичкать.

Это был, наверное, 2016 год. Я несколько раз ездил в Донецк и Луганск. Выступал в какой-то школе, в Макеевке, по-моему. Подошли учителя, говорят: «Какое счастье, спасибо, что вы читали веселое, смешное, радостное». Потому что война у них рядом.

Хороших современных книг о войне нет. <…> Патриотизм в литературе — когда хорошая книга написана хорошим языком. Неважно, о березках она или о пальмах, о войне или о мире, или о чем бы то ни было. Если человек плохо пишет о березках, то он уродует эти березки, он уродует русский язык. Это антипатриотизм.

Как изменились дети за последние 40 лет

Я им читаю то, что я написал 40 лет назад, и реакции те же самые. Где грустно — там грустно, где смеялись 40 лет назад — тут и смеются.

Разница только в другом. Дети перестали бояться выходить на сцену. Дети более свободны стали. Они перестали бояться, слава богу, взрослых. Это хорошо, но до какой-то степени: важно при этом уважение к взрослым не потерять. Но страх у них точно отсутствует. Они перестали бояться быть публичными.

Вот в чем основная разница. И у них реакция быстрее. Но мы все живем значительно быстрее, чем раньше.

О жалобах на книги

Один идиот в стране всегда найдется, и он тут же напишет в прокуратуру. А прокуратура не вправе не реагировать на просьбы или требования неравнодушных граждан. У нас же, что называется, «неравнодушные» граждане теперь. <…>

У меня вышла книжка, которая называется «Спасти радугу». Как только люди видели это название, они говорили: «Нет, мы это печатать не будем» <…> Хорошо, у меня друзья во многих местах есть. Я сейчас очень дружу с Магаданом, у меня там друг, он издатель, говорит: «Давай напечатаем, дальше Магадана не сошлют». И это вышло в Магадане. А здесь издательства побоялись. Хотя ничего там нет.

О доступности книг в СССР и сейчас

[В СССР] в магазинах книжек нифига не было. Все хорошие книжки в магазинах не существовали. В лучшем случае в библиотеке и были на руках.

Ну, было [Сергея] Михалкова достаточно много. А книжку про Чебурашку («Крокодил Гена и его друзья» Эдуарда Успенского. — Прим. RTVI) вы поискали бы в библиотеке — не нашли бы.

Была куча дрянных переводов с языков Советского Союза, это обязаловка же была. Хотя переводчики отличные были.

Поэтому шли в библиотеку. Идите в библиотеку. Тут РГДБ (Российская государственная детская библиотека. — Прим. RTVI) существует. По крайней мере, в Москве и вообще в любых городах, сейчас даже в деревнях где-то, есть библиотеки.

О выходе книг на Западе

Меня там не десятками книг публиковали. <…> Не могу сказать, что перекрыли кран — и всё, я тут оказался в изоляции.

Кстати, по-моему, в начале этого года вышел «Котобой» на болгарском языке — при том, что они члены НАТО, а там наши патриотические коты. Ничего, нормально.

Два года назад вышла книжка «Волшебная Колыма» в Италии. Уже шла СВО. Что-то в Японии вышло, тоже года два или три назад.

Как правило, издатели — довольно прогрессивные люди, и они понимают, что вся эта геополитика в один какой-то момент закончится. Все равно мы — все те, кто занимается книгами — в какой-то степени идеалистические люди. И люди, мне кажется, правильно идеалистические.

О претензиях из-за поездок за границу и зарубежных премий

Прямо вот совсем впрямую, в смысле репрессивно — нет. Я знаю, что существует мнения довольно высоких лиц, что я вообще какой-то такой «не совсем такой». Но это уже их проблемы.

Я надеюсь, что меня не тронут. Я этого не боюсь, я достаточно самостоятельный человек. И вообще я уже пенсионер, пенсию я буду в любом случае получать.

Просто если начнут трогать меня — а как-то так получилось, что я, может быть, и не лучший писатель, но самый известный — то по всем остальным пройдутся просто катком.

Заходы есть, заходы подленькие, заходы очень неприятные. Меня, с точки зрения моего самочувствия, они мало волнуют, но я думаю о судьбах Родины. А детская литература — это мое второе Отечество.

Будет ли новая книга про собачку Соню

Меня 20 лет просили после первой «Сони» написать продолжение. Я говорил: «Не могу, не могу, не могу». А потом вдруг выскочила случайно «Азбука» (сборник стихов 2017 года «Азбука умной собачки Сони». — Прим. RTVI), а стишки мне легче [даются]. И что-то задвигалось, и в результате — пять [книг про Соню].

Меня сейчас уговаривают на шестую, я даже пробовал подойти к ней, но подход пока еще не состоялся. Зарекаться нельзя ни от чего — ни от тюрьмы, ни от сумы, ни от продолжений. Может быть, я и напишу еще одну «Соню».