«Иран понимает неизбежность конфронтации с США». Востоковед Николай Кожанов о сближении Москвы и Тегерана

В последнее время в отношениях России и Ирана произошло значительное потепление. Тегеран, не первое десятилетие находящийся в конфронтации с Западом и с США в частности, все чаще называют союзником Москвы. Недавно состоялся официальный визит президента Путина в Иран, в ходе которого, по заявлению представителей Вашингтона, якобы обсуждалась передача России партии беспилотников. О том, насколько цели Ирана и России совпадают и можно ли называть это ближневосточное государство дружественным по отношению к нашей стране, RTVI рассказал востоковед Николай Кожанов.

Насколько совпадают цели и мировоззрение России и Ирана

Россия и Иран — это две совершенно разные страны. Объединяет их только то, что они находятся под санкциями. Те санкции, которые введены против России, конечно, многочисленны, но по своему качеству отличаются от тех, под которыми живет Иран. На Россию не наложено полное нефтяное эмбарго, и с какими-то клиентами она может торговать официально, находясь таким образом в несколько более выгодном положении. Опять же, структура российской экономики позволяет ей быть более устойчивой по отношению к санкциям.

С точки зрения политического устройства, Иран представляет собой весьма специфическое явление. Это ни в коем случае не авторитарный режим. Это больше полицейская страна, где власть находится в руках определенной элиты. Внутри нее периодически идут перестановки. Тот, кого мы принимаем по ошибке за авторитарного руководителя, верховный лидер Ирана Али Хаменеи, больше выполняет роль некого балансира, который наблюдает за сохранением стабильности, общей конструкции системы, а внутри нее вполне возможны изменения и перестановки.

В определенном смысле там даже есть зачатки демократии, когда желания народа могут повлиять на тот ограниченный выбор вариантов, который предлагается ему на президентских выборах. Но недавние выборы несколько отличались от тех, что проводились ранее. Вся политическая система была брошена на то, чтобы обеспечить победу нынешнего президента Ибрахима Раиси. Но даже тот факт, что потребовалось задействовать административный ресурс, показывает определенное влияние электората на ситуацию. Если мы взглянем на Россию, то здесь картина будет несколько иная, более сумрачная.

Как иранцы могут влиять на власть в стране

Коридор возможностей, который есть у электората, зависит от ситуации. Повторю, что прошедшие выборы были исключением и определялись тем, что в ближайшие пять-десять лет по естественным причинам может остро встать вопрос о смене верховного лидера. Нынешний уже в возрасте, и, по слухам, болен, а одним из возможных негласных кандидатов на его кресло является нынешний президент. И здесь верховному лидеру нужно было обеспечить определенную устойчивость передачи власти тому человеку, который более-менее разделяет его достаточно консервативные взгляды на мир, подразумевающие недоверие к Западу.

Но та борьба, которая разворачивалась между ним и его оппонентами, по крайней мере в первом туре выборов, наглядно показывала, что в обществе существовал раскол, и весы могли колебаться в разные стороны. Единственным требованием, которое предъявляется к кандидатам, если говорить упрощенно, была беспрекословная лояльность идее исламского режима, той системе конструкций, которая была создана ранее. Они не должны были ставить его под вопрос в своих политических программах. Все остальное обсуждаемо.

Насколько серьезны угрозы Ирана в отношении США

С одной стороны, противостояние «вредным» и «ущербным» западным ценностям — это уже частично неотъемлемая часть идеологии Исламской республики. С другой — Иран действительно проводит достаточно самостоятельную политику в ближневосточном регионе. Он обладает значительными претензиями на эту ведущую роль, подкрепленную и ресурсами, и стратегическим видением своего положения здесь, и самим положением. Эти претензии естественным путем входят в противоречие с интересами как Соединенных Штатов, так и союзников в регионе. Поэтому такая конфронтация является неотъемлемой частью наших реалий.

Другое дело, что одной из особенностей исламского режима в Иране является его прагматизм и готовность выживать. Опять-таки, здесь наиболее яркий пример — это завершение ирано-иракской войны. Тогдашний верховный лидер Ирана заявил, что фактически был вынужден «выпить чашу с ядом», но выживание режима требовало определенных уступок.

Если проецировать эту логику на нынешние реалии, то Иран понимает неизбежность конфронтации с США. Но, по моему мнению, он также понимает, что трансформация ее в некую горячую фазу, военное противостояние, не в его интересах. А они сводятся к бравированию, демонстрации силы, и где-то столкновениям с использованием прокси-сил. К прямому столкновению Иран не готов в принципе. Обладая достаточно боеспособной армией в регионе, он все равно понимает, что это ни к чему хорошему не приведет.

Что Иран хочет от России

За последний год произошло несколько изменений в видении мира как с иранской стороны, так и с российской. Во-первых, благодаря последним выборам в Иране пришли к власти силы, близкие по политическим воззрениям к России. Здесь мы можем видеть и крайне консервативные круги, которые просто по своим политическим взглядам чувствуют некое родство с теми идеями, которые выражает российское руководство.

Здесь мы видим и силовой блок, представленный тем же Корпусом стражей исламской революции, которые получили практический опыт дружбы и взаимодействия с Россией в Сирии. Несмотря на весь существующий скепсис по отношению к сирийской ситуации, возникло некое боевое братство, которое ведет к сближению сторон, к идее, что да, Москва — это проблемный сосед, но это сосед, с которым можно и нужно взаимодействовать.

Второй немаловажный момент — это произошедшее разочарование в перспективах ядерной программы, в ядерной сделке. От поисков путей ее заключения в Тегеране, пожалуй, никто на данный момент не отказался, но все прекрасно понимают, что даже если она будет подписана, то какого-то решения всех экономических и политических проблем она не принесет. Поэтому ядерная сделка перестала быть целью и превратилась в некий инструмент внешней политики страны, задачей которого будет создание как можно более благоприятных условий для существования Ирана при понимании, что восстановления отношений с Западом, с теми же европейцами, не предвидится. Это означает необходимость более активного взаимодействия с неевропейскими, с незападными силами: Россией, Китаем, другими игроками.

Здесь Россия, как страна уже входящая в некий антизападный блок, будет более активно помогать Ирану включаться в эти новые союзы. Иран нашел этому подтверждение через изменение позиции относительно его членства в ШОС, через попытки вовлечения его в другие международные организации, через активное сотрудничество в многостороннем формате.

Поэтому Иран считает, что на данный момент настал тот этап, когда можно попробовать вывести отношения с Россией на новый этап, чему во многом поспособствует взаимное разочарование в Западе и в перспективах выхода из конфронтации с США и ЕС.

Почему Хаменеи подал Путину левую руку

Этикет поведения, — кто как сел, кто кого встретил, — на Ближнем Востоке важен. Но, боюсь, что в случае с Путиным мы ударились в некую паранойю. С одной стороны, да, левой рукой делаются те дела, которые считаются нечистыми в исламе. Но я думаю, что здесь это было связано либо с самой ситуацией, либо с положением и здоровьем верховного лидера. Поэтому я бы не придавал этому особого значения, опять же принимая во внимание то, как Путина в целом встречали в Тегеране.

С точки зрения протокола визит был принят действительно хорошо, и здесь больше вопросов вызывает задержка Эрдогана перед выходом к Путину, нежели его общение с верховным лидером или президентом. Если посмотреть на видео, то прекрасно видно, что руководство двух стран положительно настроено друг к другу и явно передает позитивные сигналы.

Конкурирует ли Иран в Сирии c Россией

Страны видели друг друга как вынужденных друзей и соперников в регионе. У обоих государств есть свои амбиции. Другое дело, что для Москвы Иран все-таки уже больше партнер по целому ряду вопросов — вынужденный или нет. Можно долго спекулировать и обсуждать, до какого этапа будет развиваться нынешний этап потепления отношений, но факт остается фактом. Опять же, пока в Сирии идет пусть даже вялотекущая фаза военных действий, без Ирана не обойтись. Иран в принципе сделал все, чтобы укрепить свое присутствие в Сирии, так что удалить его оттуда будет невозможно.

Россию беспокоит, что Иран заинтересован в использовании Сирии как рычага давления на Израиль, и это одна из тех точек, где проскакивают искры. У России имеются свои обязательства перед Израилем, которые он старается выполнять. Но если вынести за скобки этот фактор, то мы увидим, что в ходе военных действий на Украине Москва вынуждена перебрасывать в том числе и силы из Сирии, а также сокращать свое присутствие там. Иранцы здесь оказывают важную поддержку и помощь.

А вот Турция — это уже действительно вынужденный друг России. С одной стороны, существует значительный фактор экономического взаимодействия двух стран, от которого никуда не деться. Но в политическом плане Турция — это страна, представляющая намного больше вызовов для Москвы, в отношениях с которой приходится работать, балансировать. И здесь я бы сказал, что поддержка Ирана и сам факт периодического ирано-турецкого состязания за влияние в регионе очень сильно на руку Москве, что позволяет использовать Иран как негласного союзника, а где-то и напарника.

Может ли Иран признать территории, занятые Россией на Украине

На данный момент — нет, по одной простой причине. Если мы посмотрим на события конца февраля и то, как и Иран отреагировал на путинское решение о начале военной операции на Украине, то увидим, что реакция была очень негативной, и она была высказана фактически на подсознательном уровне.

У Ирана есть существенный исторический опыт, когда Москва вводила свои войска на территорию этой страны под разными предлогами, и, если мы обратимся к XIX веку, отнимала у него значительные части территории. Здесь историческая память, пожалуй, — один из важных аспектов, который определяет иранский подход и видение ситуации. Но с другой стороны, надо понимать, что с точки зрения внутренних противоречий Иран — это страна весьма сложная. Пожалуй, по сложности той же этнической ситуации, она вторая после Афганистана на всем Ближнем и Среднем Востоке.

Здесь Иран, в отличие от некоторых других стран, не заинтересован в признании территориальных потерь тех или иных государств. Но, с другой стороны, в ходе своего визита, как я считаю, Путин получил от верховного лидера самое главное: фактическую поддержку российского нарратива относительно того, почему Москва была вынуждена принять решение о вводе войск на Украину в начале военной операции. Это на данный момент, я думаю, более чем достаточно для Москвы.

Но о признании территориальных претензий России пока речь не идет. Как и везде на Ближнем Востоке, большинство элит заняли выжидательную позицию. Они прекрасно понимают, что история еще далека от завершения, и выбирать сторону не представляется в чьих-либо интересах.

Согласно ли иранское общество с позицией власти относительно военной операции России на Украине

В иранском обществе есть абсолютно разные мнения — опять же, если посмотреть иранскую прессу, которая по сравнению с Россией гораздо более открыта с точки зрения дискуссии и вопросов. Баталии между вполне серьезными людьми, которые и влияют на общественное мнение, и имели опыт государственного управления, идут вполне серьезные. Позиция верховного лидера далеко не у всех вызывает симпатию. Более того, в Иране существует явный запас проукраинских настроений.

Другое дело, что здесь имеется своя специфика. Сейчас в Иране общественное мнение, когда идет подготовка к передаче власти, не сильно влияет на тот курс, который выбрали круги, принимающие решения. Поэтому влияние этих сиюминутных волнений в народе они стараются отсекать, минимизировать.

Второй момент — эта дискуссия идет в разрезе того, надо ли Ирану быть с Западом относительно позиции по Украине, либо иметь свою собственную точку зрения и ее продвигать. То есть вопрос больше заключается не в том, поддерживать или не поддерживать Россию, а в том, поддерживать или не поддерживать западный нарратив. Дискуссия эта идет весьма активно, но и принимать ее за некий раскол внутри кругов, принимающих политические решения, я бы не стал.

Сможет ли Иран поставить России беспилотники

С моей точки зрения как обывателя, вопрос упирается в производственные мощности Ирана. Может ли он произвести и поставить те объемы, которые были по слухам заявлены — чуть ли не более 300 штук? Иран вел работу в этом направлении уже достаточно давно. Она была основана на достаточно успешной ловле американских дронов. Вопрос в том, насколько иранцам удалось скопировать эти технологии и придвинуться к их использованию.

Я думаю, что возможность произвести столько беспилотников у Ирана есть. Если речь идет о неких простых беспилотных летательных аппаратах, почему бы и нет? Но я не думаю, что речь идет о каких-то сложных дронах. Опять же, Иран уже начал их активно поставлять вовне. По слухам, в Южной Америке он собирается налаживать их производство — в той же Венесуэле.

Способны ли США договориться с Ираном по вопросу экспорта нефти

В нынешнем мире возможно все. Но здесь вопрос опять упирается в два момента. Может ли и захочет ли Иран обеспечить поставки нефти и помогут ли они рынку? Какие объемы нефти они уже поставляют на внешний рынок? Те цифры, которые я видел, варьируются существенным образом, но в общем и целом можно сказать, что при снятии санкций на нефтяной сектор Иран может добавить где-то миллион баррелей в сутки. Для мирового рынка это ничего не значит. И здесь вопрос связан с тем, будет ли Иран поставлять нефть в Европу или на более выгодный, более интересный для него азиатский рынок.

Не стоит забывать и о том, что Иран создал очень сильный нефтехимический сектор. Ему может оказаться интереснее использовать эти ресурсы внутри страны и расширить номенклатуру тех нефтехимических товаров, которые он поставляет за рубеж. Здесь я боюсь, что один только Иран и только высвобождение его объемов не приведут к каким-либо существенным изменениям на нефтяном рынке, и тем более это едва ли затронет интересы России.

Возможно ли сближение Ирана с Западом

Давайте отталкиваться от наиболее положительного для Ирана варианта: сделка состоялась, с Ирана снята часть санкций, и он может поставлять нефть вовне. Что мы получили? Перед нами находится страна, которая в течение по крайней мере последних 15-16 лет пребывала под очень жесткими санкциями, если не брать предыдущие, до 2006 года. За это время фактически сложилось существенное технологическое отставание этой страны. Требуются миллиардные вливания в нефтяной и газовый сектор, чтобы это отставание исправить, чтобы эта страна действительно смогла в полной мере выйти на тот же газовый рынок. На это потребуется время. Если говорить о газовом рынке, пройдет пять-шесть лет, прежде чем Иран сможет заявить о себе как о реальном поставщике ресурсов.

Между тем санкции будут сняты далеко не все, это уже очевидно. Останутся те рычаги давления, которые США никогда не связывали с ядерной сделкой непосредственно. К тому же особенность современных санкций такова, что они, в отличие от тех же санкционных войн 80-х — 90-х годов, существенно затрагивают репутационную сферу.

То есть небольшое потепление в отношениях возможно, но активного сближения Ирана с Западом я не ожидаю. Здесь я достаточно скептически отношусь к вопросу перемен после ядерной сделки. Она поможет, облегчит ситуацию в экономике, но поворотной точкой в экономическом и политическом развитии Ирана, принимая во внимание все остальные ограничения, не станет.