«Устали от патриотизма». Кому платят миллионы за новогодние корпоративы

На новогодних корпоративах артисты с патриотическим репертуаром в этом году далеко не так популярны, как их аполитичные коллеги. Журналист Дмитрий Самойлов рассказывает RTVI об усталости людей от государственного официоза, гонорарах звезд и о том, почему исполнители, казавшиеся пошлыми, теперь воспринимаются совсем по-другому

В Москве уже ставят елки и украшают витрины к Новому году. Это значит, что крупные компании готовятся к корпоративам, а эстрадные исполнители подсчитывают будущие прибыли. Каждый год появляются сенсационные материалы с новыми шокирующими трудящихся цифрами — страшные миллионы получают так называемые звезды за свои выступления. Пишут, что Филипп Киркоров в новогоднюю ночь получает 25 миллионов рублей за сорокаминутное выступление! Сергей Лазарев и Леонид Агутин якобы по пятнадцать, Григорий Лепс — около двадцати. У последнего, правда, репутация в сфере корпоративов, по слухам, несколько подпорчена последствиями приема психоактивных веществ. Говорят, выйдет на сцену и сразу падает.

Автор этого текста двадцать лет назад работал в компании, которая занималась организацией корпоративных мероприятий. Тогда, в нулевые годы, которые теперь принято называть тучными, российская ивент-индустрия не только зарождалась, но и стремительно откармливалась за счет развивающегося крупного бизнеса. У человека, отвечающего за контакты с артистами, были телефонные номера всех директоров и продюсеров.

Скажем, сколько стоит Киркоров? Автоматический ответ — сто тысяч долларов (тогда все измеряли в долларах, правда и курс был рубля двадцать четыре или двадцать шесть). Клиент уходил обдумывать сумму и согласовывать гонорар с начальством, а ответственный человек из ивент-агентства звонил директору артиста и спрашивал — сколько? Дальше обсуждались конкретные даты.

31-го декабря выступление действительно могло стоить сто тысяч долларов, но обычно удавалось сторговаться на пятидесяти, из которых десять получало агентство, двадцать — директор, а сколько получал артист, не знал никто. Возможно и сам он не знал. Клиенту это продавали за семьдесят пять, объясняя, что скидка совершенно эксклюзивная, разницу между заявленным и полученным раскладывали по конвертам и возвращали менеджерам компании, принимавшим решения о выборе исполнителя.

Это я говорю к тому, что упомянутые в прессе гонорары в пятнадцать, двадцать, тридцать миллионов не должны пугать и создавать обманчивого впечатления баснословного богатства звезд эстрады. Никто не знает, сколько там действительно платят, и сколько там до артистов доходит. Это закон шоу-бизнеса — много блестящей мишуры скрывает художественное, а иногда и финансовое банкротство.

Пишут, что в этом году особенной популярностью пользуются артисты, в чьем, простите, творчестве нет политической составляющей. Например, певец Шура. Когда-то беззубый фрик, по-вороньи каркавший «твори добро по всей Земле», посетил стоматолога, стал толстым и респектабельным, и теперь снова развлекает полупьяную публику на корпоративах. Это хорошо, потому что все при деле, индустрия крутит деньги и люди получают даже некоторое удовольствие.

Теперь ностальгия более актуальна даже чем в 90-е, когда она, казалось бы, заполнила собой всё культурное поле. Чего стоили только «Старые песни о главном», буквально «национальный проект» посреди тревожной нищеты.

Сейчас заматерело поколение, которое заканчивало школы в конце девяностых-начале нулевых. Это тогда из каждого ларька с дисками, а то и аудиокассетами, звучал Шура, группа Smash, дуэт «Тату». А еще Надежда Кадышева и Татьяна Буланова. Эти две стали за последние пару лет звездами недостижимой величины, причем, видимо, неожиданно для самих себя. У молодежи считается ачивкой сходить на концерт Кадышевой и пофлексить там под «Течет ручей». Я, вероятно, не совсем верно употребляю эти молодежные слова, но в разговоре о Кадышевой именно такой нелепый ворддроппинг кажется особенно уместным.

В конце девяностых песни, исполняемые Татьяной Булановой не вызывали ничего кроме жгучего стыда, который теперь принято называть испанским, или просто кринжем, кринге. «Скажи мне правду, атаман, скажи скорей, а то убью», «Спи, мой мальчик маленький, я уже не плачу, прошло». Все это было чудовищно как поэтически, так и музыкально. Особенно на фоне качественной западной музыки, которая за десять лет до того стала доступна постсоветским людям без всяких ограничений.

Что из тех надежд вышло, мы наблюдаем вокруг себя, да и в зеркале тоже видим неутешительный результат. Но вот звуки слезливых песенок четвертьвековой давности дарят щемящее и радостное чувство сопричастности чему-то хорошему, доброму и, возможно, вечному. Это все «Прекрасное далеко» на репите с некоторыми вариациями.

Конечно, с такими установками лучше слушать певца Шуру чем певца Газманова. Говорят, что исполнители с патриотическим репертуаром пользуются меньшей популярностью в этом году. Они своим текстами, своим пафосом будто бы обязывают публику переживать чувства конгениальные государственному официозу, а люди устали от демонстративного патриотизма. Да и поняли, что накалывать на вилку слабосоленую семгу под газмановское «Офицеры, россияне! Пусть свобода воссияет» как-то не совсем прилично.

Это, кстати, свидетельствует о воспитании некоторого вкуса. И о воспитании вообще. Если речь о главном празднике страны — а главный праздник у нас именно Новый год, обманываться не стоит — наверное, можно отнестись с пониманием к тому, что люди хотят расслабиться и получить удовольствие. Особенно учитывая то положение, в котором они большую часть года теперь находятся.

Пусть им поют Шура, Агутин, Буланова, Лазарев и даже Надежда Кадышева песни, начисто лишенные политических мотивов. Пусть люди получают от этого свое заслуженное и незамутненное удовольствие. Подумать о величии и сверкнуть патриотизмом они еще успеют. Точнее, им придется.

---

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции