Кандидат политических наук, социолог и преподаватель «Шанинки» Борис Кагарлицкий накануне отбыл десять суток ареста за пост в фейсбуке. Он рассказал корреспонденту RTVI Алексею Сочневу, что думает об аресте ректора, своем задержании, судах и условия содержания профессора в изоляторе
В среду в Москве был арестован Сергей Зуев — ректор Московской высшей школы социальных и экономических наук или просто «Шанинки». Его задержали прямо в больнице, где он проходил лечение после сердечного приступа. Зуева обвинили в «мошенничестве»: якобы с его помощью вуз получил деньги за работу, которая не была сделана. Зуев был задержан в тот день, когда преподаватель Шанинки, социолог Борис Кагарлицкий вышел из изолятора, где отбыл 10 суток административного ареста за пост в фейсбуке против фальсификации итоговых результатов выборов в Госдуму в Москве.
Кагарлицкий — известный среди левых интеллектуалов во всем мире мыслитель, который был левым диссидентом еще в 1970-е. В СССР его арестовывали по «Делу молодых социалистов». Тогда будущий профессор сидел в Лефортово. В 90-е Кагарлицкий был депутатом Моссовета, организатором профсоюзных движений. Во время роспуска Ельциным Верховного Совета, 3 октября 1993 года, Кагарлицкий был задержан и избит милицией.
Кагарлицкий рассказал RTVI, что думает об аресте ректора Шанинки Сергея Зуева, и чем отличались действия силовиков против несогласных в СССР, ельцинской России и сейчас.
— Если я не ошибаюсь, вы уже при третьей власти попадаете под арест. При СССР, при Ельцине и вот сейчас.
Борис Кагарлицкий: Да, это правда. При каждой власти своя специфика. Да и типы арестов разные. В Лефортово я провел 13 месяцев, это было следствие КГБ, в целом не сильно отличалось от того, что описывал позднее Лимонов применительно к 2000-м. Вежливо говорили, но пытались манипулировать, немного давили, но только психологически. При Ельцине это уже контекст переворота, практически ситуация гражданской войны. Просто били и требовали подписать признания. Это было хуже всего, но продолжалось лишь два дня. Показательно, что и для СССР и для ельцинской России важно было международное давление, которое меня оба раза выручило. Сейчас это никого не волнует. Суд превратился в абсолютный фарс, причем даже те минимальные требования обоснования приговора, которые существовали в политических делах при СССР, теперь игнорируются. Основанием и доказательством обвинения является сам факт обвинения, даже если он противоречит данным, приведенным в самом же протоколе. А вот условия содержания в изоляторе очень гуманные и отношение полиции почти сочувственное (чего ранее я не встречал).
— Как в Шанинке отреагировали на ваш арест?
Разумеется, очень сочувствовали.
— Расскажите, как и за что вас задерживали?
Полиция начала ломиться ко мне еще 25 сентября, когда я вернулся из Иркутска. Меня дома не было, стучали активно в дверь. Потом пришли на работу в «Шанинку», выбили из коллег мое расписание. Так они узнали, что я буду 29 сентября открывать курс по марксизму. Я тоже об этом узнал и пригласил послушать лекцию своего адвоката. Когда я подошел к «Шанинке», из засады выскочили четверо полицейских и подъехал микроавтобус.
В ОВД «Аэропорт» из протокола я узнал, что меня задержали за пост, в котором было всего две строчки: «Сергей Левченко поддержал Валерия Рашкина» и далее был текст Левченко, где он говорит, что результаты выборов фальсифицированы и спускать такое нельзя – надо протестовать. Всё. Однако в протоколе было написано, что тем самым я призвал к несанкционированным митингам 25 сентября на Пушкинской площади. Тут стоит отметить, что никаких митингов на Пушкинской не было, была встреча депутата Рашкина со своими избирателями, что разрешено федеральным законом.
— Вы рассказали об этом в суде?
Там я столкнулся с удивительным фактом: единственным доказательством моей вины была запись в протоколе. То есть, если бы там был написан любой абсурд, например, что я хочу затопить Камчатку, то этого было бы достаточно, чтобы меня осудить. Суд считает, что не верить протоколу нельзя. Даже Вышинский в 1937 году до таких вещей не додумывался. Что судья сказала, я не знаю, она зачитывала решение скороговоркой.
— Какие у вас были условия на административном аресте?
Полицейские были рады. Вели себя корректно, говорят: «О, профессор! Уважаемый человек! Такая честь для нас. Мы вам дадим самую лучшую камеру и самый мягкий матрас». Лучшая камера оказалась «аквариумом», решетка огороженная стеклом. Единственный плюс был в том, что я там был один, минусом было то, что за мной всё время могли наблюдать, но и я наблюдал. Сначала привели алкаша Николаича, завсегдатая этого места, полицейские его хорошо знали. Он долго садился на стул и падал, садился и падал. Полицейские проявили чудеса терпения и долго не могли выгнать его из ОВД. Потом привели группу киргизов и таджиков, которые подрались между собой, никто не мог понять причины, потому что говорили они только на своем языке… Две ночи я провел в ОВД. Потом меня отвезли в изолятор в Мнёвниках, полицейский-водитель похвалился, что «самого Навального возил».
В изоляторе приняли доброжелательно. Меня поразило, как хорошо там кормят: еда была вкусной и здоровой. Это очень важно в заключении. Отношение было человеческим, люди обменивались необходимым, сигаретами. Никто им не запрещал. Люди там были разные, больше было, конечно, политических. Когда я выходил, там осталось всего двое политических – нацболы, которым дали 25 суток. Были и бытовые арестанты, например, мужчина-мусульманин, который хотел вылечиться от запоя и сознательно попал на сутки. И вышел, он сидел там 50 дней. Времени у него было много, и он читал лекции арестантам-таджикам о пользе ислама. Были и два уголовника, которые попали сюда за нарушение правил надзора. Они по поводу меня размышляли между собой, что профессор (так меня представили полицейские) в ученом мире это как вор в законе. Это мне польстило, но они, мне кажется, ошиблись, вор в законе – это, скорее, академик или хотя бы членкор.
Я сидел в 6-й камере, со мной там бы еще один политический — Антон Лысенко. Нашу камеру почему-то называли «динозавры». Почему такое название? С нами сидел киргиз, фамилия у него была Абдиназаров и, когда он что-то попросил, охранник не смог повторить его фамилию и сказал сотруднику: «Ну, динозавру из 6-й нужно». Администрация изолятора решила, что 6-я, где много курящих мне не по рангу – меня перевели в vip-хату №2, так на двери было написано. В ней было всего четыре места. Первый, кого я там встретил, был Сергей Росс, который в 2019 году был, как и я, кандидатом в депутаты в Мосгордуму. Мы написали правила для вновь прибывших: запретили ругаться матом, во всех случаях, кроме тех, когда эти слова нельзя заменить не матерными. Встречая на обеде сидельцев из 6-й, я бодро говорил: «Привет динозаврам!»
В изоляторе проходит обмен книгами, кто-то приносит с собой, кто-то оставляет. Особым спросом пользуется книга «Процесс» Франца Кафки, ее зачитали до дыр. Нам в какой-то момент даже дали радио и мы слушали «Эхо Москвы».
— Геннадий Зюганов грозил акциями протеста во время выборов, а потом от акций отказался, что вы по этому поводу думаете?
С Зюгановым все понятно, тут комментировать нечего. Когда Зюганов заявил об отказе от протестных акций – он подставил людей уже пострадавших, которые уже вышли на улицы. Геннадий Андреевич сидит в Думе, а Влад Жуковский сидит в изоляторе в Сахарово. В отличие от меня в гораздо худшем месте с гораздо худшими условиями. Ему дали 30 суток, а не 10 как мне. Что касается репрессий, то это часть режима. Сейчас ловят левых активистов, навальнистов, до этого ловили «Левый фронт». На каждом этапе у них свои задачи и концентрация на тех или иных группах, которые будут попадать под удар. Это будни и практика авторитарного режима.
— Не успели вы выйти, как арестовали ректора «Шанинки», что вы думаете об этом деле?
Совершенно невозможно представить себе Сергея Зуева в роли коррупционера или мошенника. «Шанинка» вообще не то место, куда приходят за деньгами. Это вуз, который гордится в первую очередь свободной творческой атмосферой, высоким академическим уровнем и, что немаловажно, хорошими, доброжелательными отношениями внутри коллектива. Конечно, это является наследием основателя школы, выдающегося историка и социолога Теодора Шанина. Но и Зуев сделал очень многое, чтобы после Шанина сохранить и развивать эту традицию.
Является ли задержание Зуева результатом бюрократических разборок или частью политической кампании, направленной против нашего вуза, который кто-то посчитал очагом вольнодумства, в данном случае не так важно (в структурах российской власти репрессивные импульсы, идущие с разных сторон, легко совмещаются и перемешиваются). Главное сейчас то, что человек на протяжении многих лет, добросовестно служивший отечественной науке и образованию, находится за решеткой по обвинению, в которое совершенно невозможно поверить. И наша задача — делать все возможное, чтобы изменить ситуацию, требовать его освобождения.
— Не будет ли арест Зуева началом конца частного образования в России? Ведь любого можно привлечь за нецелевое расходование грантов. История, как с посадкой сотен мэров в России.
Не думаю, что тут вопрос в том, что «Шанинка» частная. Она как раз для частного вуза не типична. Но она негосударственная. И в любом случае независимая. Разумеется, нападение на «Шанинку» не случайность, и это имеет прямое отношение к общей политике закручивания гаек.
Алексей Сочнев