«У края бездны теперь стоит Россия». Документалист Максим Фадеев — о боях за Мариуполь, вырезанных сценах и войне поколений

В России вышел документальный фильм Максима Фадеева и Сергея Белоуса “У края бездны” о судьбе бойцов штурмового батальона “Сомали” в боях за Мариуполь в 2022 году. Эта лента не столько про войну, сколько о смысле жизни у порога смерти. Спецкор RTVI Алексей Сочнев поговорил с Максимом Фадеевым о съемках на войне, смерти героев и об очертаниях бездны, в которую они заглянули.

«За эти съемки в Мариуполе похудел на 13 кг»

Почему фильм называется “У края бездны”?

Название родилось после первых страшных недель СВО. Чтобы победить — нужно признать свои ошибки, сделать выводы и исправить их. Если этого не сделать — то шансов нет. Фильм был снят, как раз в такой пограничный момент для нашей страны, во время боев за Мариуполь. Эта бездна ненависти разверзлась на “Майдане” зимой 2014-го — а потом она стала разрастаться все шире: сначала в ней оказался совсем маленький отрезок земли, участок трассы Харьков-Ростов на восточной окраине Славянска у Семеновки, где бои шли только на рассвете и закате, затем война захватила весь Донбасс, и Украина балансировала на краю бездны почти восемь лет, ничего не делая для того чтобы схлопнуть ее, а теперь у края этой бездны оказалась и вся Россия.

Фильм идет около двух часов и создает впечатление завершенного кино, но, насколько я понимаю, это первая серия?

Это многосерийный фильм, четыре серии, каждая об отдельной миссии батальона «Сомали» в битве за Мариуполь. Всё это непрерывные штурмовые действия, которые продолжались более двух месяцев. Съемки фильма, в составе штурмовых групп вместе с парнями, я вел месяц. Первая серия — про прорыв в центр Мариуполя, “сомалийцы” разрезают группировку ВСУ на две части, перехватывая мосты на реке Кальчик и прорываются к автовокзалу.

Вторая часть — “Спасение Малого” — про сражение за больницу нацгвардии, парни Воробья ведут поиск пропавшей без вести передовой штурмовой группы. Выясняется, что часть группы погибла, а Малой тяжело ранен. Воробей должен выполнить приказ и спасти товарища.

Третья серия — выход к морю. «Сомали» ведет бой больше месяца. Группа Воробья заходит в тыл ВСУ через минное поле, после чего весь батальон выходит к Азовскому морю и отрезает противника, засевшего в порту Мариуполя, от основных сил.

Четвертая — на подступах к “Азовстали”. «Сомали» перебрасывают в Левобережный район города. ВС РФ объявили режим тишины и выводят мирных жителей. После эвакуации «сомалийцам» остаеется зачистить последний квартал.

Что бы вы понимали, за два месяца боев был только один день отдыха, парни каждый день шли вперед, постоянно приходилось что-то штурмовать. Попробуйте выйти на улицу и просто два месяца там пожить при температуре около нуля, при этом каждый день зачистка, марш или штурм, приблизительно поймете их состояние.

Остальные серии тоже по два часа?

Да. И я понимаю о чем вы, многие говорят: “хронометраж серии два часа, что за формат? Кто это смотреть будет?” Поколение тиктока, клиповое мышление… Но таков фильм… Фильм-погружение… Фильм-эпос. Война идет уже 10 лет, парни которых больше нет, прошли долгий путь, чтобы оказаться у “Азовстали”. И если зритель хочет понять, что такое на самом деле война, ему нужно проделать работу над собой и посмотреть этот непростой фильм…

Судя по титрам в конце фильма, все герои погибли?

Остались живы те, кто был тяжело ранен. Но основные герои погибли, уже после Мариуполя. Два месяца они воевали в Мариуполе, потом их вывели, дали два дня на отдых и снова в ад — под Авдеевку. Там практически сразу погибли первые три героя фильма. Семь месяцев под Авдеевкой, и выкосило всех остальных. Я убежден, что если бы у парней была возможность ротации, многие бы остались живы. В таком состоянии, когда тебе уже физиологически невозможно воевать, тебе уже все равно что жизнь, что смерть, лишь бы выйти из этой реальности.

По моему опыту непрерывно работать как оператор-документалист на войне можно пять суток, потом уже все — выдыхаешься и теряется концентрация, и в итоге просто заболеваешь, а я уже не молодой, мне 53 года. За эти съемки в Мариуполе я, похудел на 13 кг. Продержаться, непрерывно снимая, я смог только две недели, и то, только потому что герой нашего кино Воробей отдавал мне самое лучшее место для сна, место, на котором должен спать командир, а сам спал на полу. Я отлежался дома дней десять и снова вернулся в Мариуполь. У парней не было такой возможности прийти в себя.

В первой серии “У края бездны” есть шокирующий момент, когда открывают огонь по гражданской машине, а там оказываются дети, что вы тогда думали?

Для понимания, это была уже седьмая машина, которую подобным образом расстреляли. Одна из них была скорая помощь. В большинстве автомобилей, в том числе в карете скорой, были вооруженные украинские военные. И только в нескольких случаях были гражданские — этот момент я вставил в фильм.

Мои мысли были такие: развалите ее побыстрее, пока она едет. Хотя бы окна открыли и белую тряпку повесили! И такое с мирными там было сплошь и рядом. Допустим, вы купили себе военную машину ГАЗ-66, поставили ее на парковку во двор и вдруг начали штурмовать ваш город. Вот что нужно сделать с этой машиной, чтобы ваш подъезд или дом не пострадали? Но нет, никому ничего в голову не пришло.

«Один в 13 лет ушел на войну, другой в 17»

Один из героев вашей картины, говорит, что человек, который воюет больше трех лет, меняется безвозвратно. Вы снимаете войну уже 10 лет. Вы чувствуете в себе эти перемены?

Я очень спокойный человек. Есть, конечно, деформация, другие бы на моем месте уже давно бы спились. Тяжело выносить смерть вокруг себя, тяжело переживать смерть людей, с которыми сблизился. Для души — очень тяжело. Ночью не спал, думал, сколько людей погибло, которых я знал. Сколько я видел разрушенных домов, обездоленных семей. А в Москве сидят люди и даже не представляют лицо войны. Может кто-то читал Василя Быкова “Знак беды”, они примерно могут представить, что значит жить в той же Авдеевке, по ту сторону линии фронта обычному человеку. Тогда была оккупация, два-три года максимум. Здесь все продолжается уже 10 лет.

В фильме есть момент, когда подвозят донецких мобилизованных: музыкантов филармонии, преподавателей и т.д. Звучит диалог: “- Ты стрелять умеешь? — Нет, не умею. — Быстро научишься”. Научился или убили?

Многие из мобилизованных очень хорошо научились стрелять. А за судьбой этого парня я не следил. “Фиксики”, так называли мобилизованных, шли за “Сомали”. Бойцы штурманут позицию, следом закрепляются “фиксики”. Так вот они остались, а мы пошли дальше. На новые позиции заходили другие “фиксики”. Иногда они действовали внутри штурмовой группы, потом их поменяли на чеченцев.

В событиях первой серии я вырезал сцены, где “фиксики”, уже сами идут в бой без “Сомали”. У меня записан разговор командира, где он говорит: “Что за блин! У меня “фиксики” наступают с такой же скоростью как “Сомали”.

За время съемок у вас были контузии или ранения?

Я отвечать не буду, это же потом жена прочитает… Скажет: “Больше никуда не поедешь”. Хотя один случай расскажу — меня ранило в Донецком аэропорту. Вывозил меня Моторола. Я жил на улице Артема и вот меня везут прямо мимо окон моей собственной квартиры, а там свет горит, жена ходит, а меня везут. И я не знаю, что со мной будет.

Были ли случаи, которые можно назвать светлыми? В процессе съемок этого кино.

Это сами люди. Пацаны, которых я снимал. Хотя святых на войне мало, если разобраться, но именно они были тем светом, за которым мне было интересно наблюдать. В Славянске в 2014 году мне было очень интересно наблюдать за людьми, слушать их. Они были более глубокими, осмысленными, эрудированными. Это были взрослые мужики, повидавшие жизнь.

Хотел, чтобы этот ужас закончился

Вы в армии служили? Откуда такая выносливость?

Служил на флоте, служба в армии мне тут, конечно, помогла только тем, что подготовила к нормальному восприятию военной специфики в разных вариантах.

Вы тяжело восприняли начало СВО?

Честно, до последнего не верил, что Россия войдет. Просто за восемь лет ожидания ее прихода — надежда таяла все больше. В тот момент — в феврале 2022-го — уже все коллеги поехали в Донецк в предвкушении СВО, а я нет — в те дни приехал в Москву заканчивать монтаж проекта для другой студии, где тогда подрабатывал. На третий день уже было понятно, что все идет не так. Тяжелая была ситуация — армия мирного времени заходила в войну, которая шла уже несколько лет.

А как вы вообще попали на Донбасс?

Я там жил. Война началась в моем родном Славянске, куда пришла группа Стрелкова. Я был далек от съемок, был одним из совладельцев и арт-директором донецкой фирмы, которая занималась изданием корпоративных изданий в категории Luxury: фотосессии в Италии, черно-белая пленка, камеры Leica… Я мечтал снимать документальное кино, но боялся. Помню — купил камеру и первый раз в видео режим переключил ее только через год, попытался снять первое видео, когда чемпионат Европы был в Донецке.

Потом начал снимать документальный фильм про добычу сланцевого газа. Мало кто помнит, но за год до Майдана на Востоке Украины было серьезное протестное движение против его добычи. В том числе в Славянске. Возникли горизонтальные связи между людьми. Многотысячные демонстрации в городе собирались. Янукович отдал в разработку британской Shell три района Донецкой и четыре в Харьковской области. Договоры были коррупционные — государство и граждане ничего от них не получали. Меня пригласили люди из этого протестного движения поснимать. Я согласился. Ездил в Пенсильванию на месторождение Shell. В декабре 2013 своим киевским коллегам по антисланцевому движению я говорил что будет война, они не верили, рассказывали мне про светлые лица людей на Майдане и “безвиз” с Европой.

Закрутились события вокруг “Русской весны”, и докфильм про сланец отошел на второй план. 2 мая 2014 года я пытался попасть в Славянск, но город был заблокирован, начался первый штурм. В город к ополченцам я смог попасть только 9 мая. Сначала вел стримы из города с планшета. А потом, когда пропала мобильная связь, взялся за свою камеру.

Возникают ли у вас в нынешних событиях аналогии с событиями 2014 года?

Да. Сейчас Белгород превратился в Славянск 2014 года. Бои за Славянск — маленькая точка черной дыры, которая разрасталась. Тогда эту опухоль можно было купировать. Но все предпочитали молчать и не замечать. Все жили своей обычной жизнью. Черная дыра поглотила Славянск, Донецк, Мариуполь, а теперь Белгород.

Чтобы попасть в Славянск нужно было проехать Константиновку, Дружковку, Краматорск. В каждом городе ополчение, и каждый город окружен блокпостами нациков, тогда они носили черную форму. Все дымит, помню бензовоз взорвавшийся. Оказываешься в Семеновке, а там, как внутри фильма “Батальоны просят огня”: окопы, арта, работает Д-30 (гаубица — прим.ред.), минометы, снайперы стреляют. Донецк продолжает жить своей жизнью. Тебе звонят родственники и происходит примерно такой разговор:

— А чего там у вас?
— Ну как — война.
— Какая война?
— Сушки летают. ВСУ артой нас накрывают. Сейчас вот с Карачуна КПВТ (пулемет — прим.ред.) работает.
— Это все террористы по вам стреляют!
— Какие “террористы”, блин?

«Я плакал за эту войну тысячи раз»

Славянск сейчас под контролем Украины. Некоторые молодые парни, которые в 2014 году были несовершеннолетними, сейчас воюют в рядах ВСУ. Недавно видел некролог парня из Славянска, который служил в 3-й штурмовой бригаде ВСУ. То есть город неоднозначно воспринял те события? Как вы для себя определили сторону?

Как неоднозначно? На самом деле все было однозначно, большинство в Славянске было против Майдана. Если бы мы не ушли тогда из Славянска, парень, который воюет в 3-й штурмовой, бился бы сейчас в составе батальона “Восток”, условно говоря. Все это от промывки мозгов, которую они провели.

Для понимания: все мои друзья детства прошли через ополчение. Один в итоге дослужился до командира саперной роты, хотя он был непригоден к военной службе — ходил в таких огромных очках. Для меня никакого вопроса о выборе стороны не стояло. Тогда еще было ощущение скорой победы, что будет все как в Крыму, что Россия придет.

Потом началось страшное, Украина начала стягивать вокруг города тяжелую артиллерию. Тогда все в городе спрашивали, у меня все это снято на видео, “Ну, что там Россия”, “Когда Россия придет?”, “Чего там Россия боится? Наверное санкций?” Или мужик после боя сидит и спрашивает: “Ну, чего там Россия, Слышно? Когда они там уже?”

Моторолу, Гиви и многих других героев ваших картин — убили. Бывало, что вам хотелось перестать снимать?

Множество раз. В нашем фильме “Призраки” есть герой, он тоже погиб, вот он рассказывает о своих ощущениях, когда похороны становятся обычным ритуалом, когда ты уже знаешь, что за чем будет происходить. До автоматизма. Мы на себе все это испытали.

В августе 2022, когда я просто шел в магазин за продуктами — я увидел девочку балерину, ее бабушку и преподавателя…Точнее то что от них осталось. Их тела лежали на бульваре Пушкина рядом с кафешками “Миллениум” и “Бургер-бар”. Это место, где моя жена и ребенок гуляли каждый день. 400 метров от моей квартиры. И я пришел в момент, когда девочка была еще жива. Они там стояли, когда снаряд 155 миллиметров прилетел им под ноги. Ноги ей оторвало по пояс, а девочка еще живая была в тот момент. Дед присел к ней: “Маленькая не умирай, помощь едет… Прошу не умирай”…

Я не мог пошевелиться, прямо сел там под деревом и плакал. Я плакал за эту войну тысячи раз. Но это было просто… Я понял, что все, что в Донецке я больше не смогу жить. Это было невыносимо. Мне кажется, Донецк, как и весь Донбасс, умер. Обычно человек ходит по городу и подмечает: здесь дорогу почистили, здесь дом построили, здесь кафе открылось, а по Донецку идешь — тут 20 человек погибло, здесь женщину разорвало. На каждой улице кто-то погиб… Невыносимо.

Почти все, кого я знал в Донбассе, все погибли или уехали. Всем, кто остался, нужна реабилитация.

Но в Донецке продолжают жить люди…

Москва же живет в другом режиме, здесь никто не понимает, что у нас погибают города. Практически нет Артемовска, Авдеевки, нет Угледара, Пантелеймоновки, Марьинки, Красногоровки, катастрофически пострадал Северодонецк… В Горловке было 300 тысяч население, она была окружена ВСУ с трех сторон, там был, конечно, не Сталинград, но очень гнетущее ощущение, очень многие уехали. А сейчас Донецк превратился в Горловку — когда в многоэтажке в центре города свет горит всего в трех окнах. Или идешь, а в одном доме вообще не горит ни одно окно. Второй год нет отопления в центре Донецка. Люди долго жили без воды.

Между собой воюют поколение цифровое и аналоговое

Если говорить о черной дыре, удалось остановить ее разрастание?

Нет, она продолжает расширятся, сначала у края бездны стояла Украина, потом Донбасс, а теперь уже Россия.

У нас снято интервью с Боцманом, одним из первых бойцов “Спарты”, это было еще во время боев в Белокаменке, в августе 2015-го. В нем он говорит пророческие слова: нас всех убьют, и эта черная дыра будет разрастаться и разрастаться — и так до третьей мировой войны. Пока происходит так, как он сказал.

Между собой воюют две системы — поколение цифровое и аналоговое. Со времен Майдана на Украине развиты горизонтальные связи, а в России жесткая вертикаль. У наших военных, упор на грубую военную силу, бомбы, ракеты, а у противника — на медиа операции, пиар. Отсюда атака на крейсер “Москва”, Крымский мост, другие страшные и одновременно символические теракты. Это две концепции. На самом деле — это в первую очередь война за души и сознание людей. Пушки, танки, самолеты, это лишь часть успеха, часть победы. Бои за Авдеевку и Часов Яр, это очень нужное дело, но это не все, что нужно для победы.

Например в Великую Отечественную войну у руководства СССР было абсолютное понимание важности документального кино. Сталин говорил: “Один хороший фильм стоит несколько дивизий…”. То что сейчас происходит в этом плане — беда. По сравнению с тем, что было снято во времена ВОВ, сейчас сняли лишь 0,01%. Тогда выпускники ВГИКа, студенты пошли снимать войну. А сейчас фронтовых кинооператоров (не путать с телеоператорами) — по пальцам можно пересчитать.

Тогда не было телевидения, а сейчас столько каналов и все в ежедневном режиме транслируют кадры с Украины.

Это не тоже самое. Я говорю о качестве отснятого материала. Новостные сюжеты не дают представления о том, что происходит и что все это значит для страны. Я говорю о фильмах, например, “Битва за нашу советскую Украину”, “Битва за Севастополь”.

Битву за Сталинград в течении шести месяцев снимало 30 операторов. Фильм “День войны”, в который вошли съемки 13 июня 1942 года снимало 160 операторов на всех фронтах и в разных частях СССР. А сколько операторов снимало битву за Авдеевку непосредственно на передовой? Один Андрей Филатов.

А теперь Оскары получают фильмы, которые снимает противник. Памяти о событиях не остается. Есть репортажи, где 90% это говорящая голова военкора. Но мы никогда не увидим битвы за Изюм, Северодонецк, Лисичанск, Балаклею, Попасную, Артемовск и Часов-Яр и героев, которые их освобождали. Почему Гиви и Моторола стали героями на всю страну и память о них живет? Да потому, что они давали себя снимать.

То есть вы считаете, что необходимо снимать кино про каждую битву?

Конечно. Все это делают. Еще пример — Вьетнамская война, Кеннеди создает специальную структуру — Department of the Army Special Photographic Office, своего рода спецназ по съемкам боевых действий.

Отдел специального фотографического управления армии (DASPO) было поручено предоставлять документальные фильмы и качественную фотопродукцию, демонстрирующую операции армии США по всему миру. Они получили на тот момент самое лучшее оборудование и беспрепятственный доступ в зону боевых действий. Американцы сняли на пленку все свои операции во Вьетнаме. По ним потом Голливуд снял десятки художественных и документальных фильмов. Это сильнейшая пропаганда.

Помимо этого у них есть Combat Camera Team в каждой бригаде морской пехоты — оператор, режиссер и оператор-фотограф. А у нас говорящие головы, военные фотографы и операторы, в лучшем случае снимают фотоотчеты для начальства и репортажи с утренников в детских садах, поздравления ветеранов и раздачу гуманитарки.

На чем российские кинематографисты в будущем будут основывать свои фильмы?

«К покаянию никто не готов»

Вы смотрите украинские документальные фильмы?

Смотрю иногда. Про военных у них в основновном пропагандистское кино. Классное документальное есть про жизнь мирных людей во время конфликта. Например, фильм “Земля голубая, будто апельсин” про семью из Красногоровки. Они привезли им съемочное оборудование, научили снимать и приезжали потом раз в месяц — забирали материал, сами что-то снимали. Вышел в итоге очень неплохой фильм про длительное наблюдение за человеком в военном конфликте. С нашей стороны, увы, так никто не заморачивался.

Глава Совбеза Дмитрий Медведев недавно сказал, что нужны фильмы про СВО. В кинотератрах или по ТВ будут показывать ваш фильм?

Каналы его не берут, онлайн платформы тоже. Раньше говорили “токсичная тема”. Сейчас выслушивают, смотрят фильм, хвалят, но на этом все. “Формат не тот, слишком длинный, неоднозначные, жестокие сцены. Общественность может не понять”. Хотя реальность пострашнее нашего фильма будет. Так что не могу согласиться с такого рода критикой, и остается лишь сказать: “иди и смотри”.

Вы сказали, что цель ваших съемок была наивная — прекратить войну. Сейчас съемки для вас что?

Честно показать людям, что происходит в Донбассе. Запечатлеть людей на память. Чтобы все знали, как они выглядели, какая форма была, как они говорили и о чем думали. Многие ведь погибли. Если бы я не снял, никто бы никогда не узнал, что они были. Плюс память для родителей, жен, детей, родственников. Они пишут мне: “Спасибо вам, что я могу своему сыну показать, как выглядел его отец”. Уже тепло на душе.

На какие средства вы сделали фильм?

На сборы обычных людей, за что им спасибо. На хлеб зарабатываем коммерческой съемкой. Самое дорогое, это конечно оборудование. Частично мы его купили на гонорар за фильм “Призраки”, частично на кредиты, потом нашлась пара человек, которые оказали значимую поддержку. Когда мы озвучиваем суммы, сколько надо на технику и съемки, люди обычно округляют глаза, они не понимают объем и стоимость работы. Кроме монтажа, “покраски”, звукорежиссуры, графического оформления, нужны деньги и на нормальный перевод фильма на другие языки. Это тоже стоит кучу денег.

Чего бы вы хотели сделать в будущем?

Есть целая плеяда талантливых молодых ребят, которые могли бы снимать документальное кино, но у них нет опыта и доступа для съемок. А у нас опыт есть, и мы могли бы обучать и делать профессиональный документальный продакшн — как раньше “на коленке”, почти в одиночку, по два года, делать фильм уже нельзя. Мы сейчас ищем людей, спонсоров, которые бы нас поддержали. Иначе придется закрываться. Несмотря на то, что людей с опытом документальной военной съемки в данный момент в России по пальцам можно пересчитать.

Как вы видите выходы из ситуации, которая сложилась между Украиной и Россией?