«Я не чувствую себя несвободным в России». Комик Леонид Кулаков — об общественно-политическом стендапе, мате и критическом мышлении

Комик Леонид Кулаков 9 ноября выступит в московском Доме архитектора. Его концерт будет озаглавлен «Из России» и станет финальной точкой благотворительного тура «Позвони маме». RTVI поговорил с Кулаковым о том, почему его выступления похожи одновременно на выпуск новостей и сеанс психотерапии, есть ли в России z-комики, почему из его монологов исчез мат, а также о том, что ждет российских стендап=артистов, уехавших в Казахстан и другие постсоветские страны.

«И на концертах иногда сидят юристы»

Что за программа, с которой вы заканчиваете тур в Москве?

Примерно час или полтора нового материала, посвященного актуальным темам — о жизни в нашей стране, на Украине и в мире.

На одном из ваших видео есть большущий дисклеймер, предупреждающий о случайности совпадений любых имен, строгому следованию закону и исключительно юмористической природе того, что говорится далее. В последнее время вам приходится подбирать новые слова? Показывать тексты юристам? Выучивать новые формулировки?

Ну, «специальную военную операцию» приходится называть «специальной военной операцией», это просто вопрос соблюдения законодательства, нахождения в правовом поле страны, в которой живешь и работаешь. Если берешься шутить на тему, которая имеет свое отражение в Уголовном или Административном кодексах, то советоваться с юристами приходится. Да, конечно, я отправляю им какие-то свои тексты. На выступлении, правда, далеко не все и не всегда произносится так, как было написано — что-то говорится на эмоциях, в каком-то порыве. Так что и на концертах иногда сидят юристы тоже. Законодательство оно, знаете, все время меняется…

Не возникает мысли найти себе более безопасную область для шуток?

Ну… стендап-комедия — это про «здесь и сейчас», про то, на что откликаешься, что волнует. Меня волнует то, что происходит, не получается делать вид, что этого нет или это меня не затрагивает. А если я найду себе безопасную область — не получится ничего.

В свое время был очень популярен роман «День опричника» Владимира Сорокина, который в годы выхода книги воспринимался как смешная и страшная антиутопия про опричнину альтернативного будущего. Сейчас все чаще можно слышать, что «День опричника» сбывается с невероятной точностью и превращается в реалистичный роман. У вас нет ощущения, что тексты комиков, в том числе ваши, начинают сбываться, превращаясь из страшилок и шуток в суровую правду?

О, да, бывает. Я в прошлом году написал монолог, который представлял из себя «пьяное» обращение президента к стране. В этом году, уже после начала боевых действий, мне стали писать комментарии — знаешь, Леонид, от этого монолога уже не смешно, а страшно. Там многие вещи, написанные в качестве шутки, стали всерьез сбываться.

Как и многие ваши коллеги, вы в своих текстах порой поминаете условно-собирательного «товарища майора». У вас никогда не было бесед с настоящим «товарищем майором», органы не интересовались вашим контентом?

Нет. Пожалуй, кроме одного загадочного случая, произошедшего после того, как мы выложили на ютьюбе первое видео с моего концерта. В какой-то момент раздался звонок, и абонент сообщил, что меня беспокоят из Следственного комитета. Мне сообщили, что в СК мои концерты смотрят и собираются смотреть дальше. Через час у меня возникли ограничения на просмотр на YouTube. Связаны ли эти два факта или просто произошли одновременно? Не знаю. Я даже не знаю, был ли звонивший действительно из органов — поскольку это был телефонный звонок, удостоверение показать не попросишь.

Там было к чему прицепиться?

Не знаю, я же не занимаю чью-то сторону, я просто анализирую, что происходит — с обеих сторон. Со своей личной позиции.

«Люди злятся, чаще всего, от невежества»

А зритель за последние несколько месяцев — поменялся? Люди не стали меньше смеяться над шутками?

Я с программой «Оттенки черного» поехал выступать в марте — для меня это тоже была своего рода терапия, попытка посмотреть на все происходящее под немного другим углом. И тогда у зрителей была заметна такая реакция — а смеяться-то вообще можно? Это не кощунство? Кто-то сидел с каменным лицом, кто-то активно высказывал свое несогласие с моими репликами, споры начинались прямо в зале. Несколько раз до драк доходило — в начале тура было три потасовки.

А что было причиной?

Люди злятся, чаще всего, от невежества. Они, на самом деле, порой не отдают отчет в том, что их в выступлении разозлило, и они просто начинают цепляться к словам. Простые два-три вопроса обычно разбивают их неясную аргументацию, и они садятся, злобные, на место или выходят из зала.

Не так давно, в Петербурге, на мой концерт пришла такая зрительница, женщина лет шестидесяти. А у меня в выступлении речь заходит о том, что наши комики уехали в Казахстан. И я, в частности, произношу — мол, я желаю ребятам всего хорошего, но казахи натерпелись в Москве ксенофобии, так что пусть не удивляются, если столкнутся там с аналогичным отношением.

Она просто, не разобравшись, возмутилась тем, что в моей, совершенно литературной и гипотетической ситуации получилось так, что азиаты подкалывают русских. Я четыре раза ей ответил на ее выпады, все четыре раза отхватил овации. Последний ее аргумент был — я старше, и поэтому я права; ну, я просто посмеялся над этим — значит, возразить нечего, давайте-ка подавим авторитетом.

В результате зал встал на мою сторону, а она покинула зал. Ну, можно было обойтись вежливостью — сказать, мол, извините, «если это задело вас лично, у вас может быть свое мнение». Но разбить ее ксенофобские аргументы лично мне было куда более интересно. И моя точка зрения в результате победила, зал встал на мою сторону.

Как вообще ведут себя сейчас зрители? Подходят после концерта, или, наоборот, откликаются прямо во время выступления?

Стендап как жанр вообще устроен таким образом, что все, кто хочет высказаться по поводу слов комика, высказываются прямо во время выступления. И делают это, как правило, люди довольно эгоцентричные — им хочется не просто высказаться, а получить еще и одобрение зала, забрать это одобрение у комика. Я с такими людьми, как видно из приведенного выше примера, разговариваю. В феврале такие разговоры превращались в затяжные политические дебаты, а уже к середине марта я научился их нивелировать. Постепенно мы со зрителем притерлись друг к другу, что ли. Научились говорить.

Вы научились или зрители?

И я, и зрители. Зрители сделали меня умнее. Мой словарь стал шире. Мат стал уходить из монологов. Когда выступаю, подыскиваю те слова, которые не вызовут сильной реакции. Нынешний концерт будет без мата. Идем от голой эмоции в сторону интеллекта.

Но как раз употребление мата и было одним из наглядных проявлений неподцензурности стендапа до сих пор, разве нет?

А [аудитория] ютьюба против. Общественность против. Зрителю сейчас не очень нравится мат. Очень удобно материться, когда никто не запрещает, но в итоге это привело бы к анархии и лени, а так — голова структурирована и работает, происходит поиск новых слов. Материться я уже умею. А так — есть новая творческая задача.

Ограничения — к добру?

Не то чтобы к добру. На пользу. Становится приятнее, опрятнее выступать. Но творческой свободы, конечно, меньше.

«Многие уехали, потому, что „все поехали“»

Кстати, раз уж мы заговорили о Казахстане. Не так давно появилась информация, что на телеканале ТНТ отменили съемки Comedy Battle — причем якобы из-за того, что большое количество российских стендап-комиков уехало, причем большинство в Казахстан. Мы даже разыскали некоторых из них и поговорили с ними. Скажите, все действительно так плохо, что телеканалам и устроителям мероприятий приходится отменять целые программы? Все уехали?

Ну нет, не все, конечно, уехали. Уехали в панике молодые, кому действительно грозила мобилизация, и люди из, скажем так, средней лиги. Полагаю, в декабре большая часть из них вернется. Люди первого эшелона — почти все в России, никуда не делись.

Какое отношение в российской стендап-среде к уехавшим?

Могу сказать за себя и Stand Up Patriki, которым я занимаюсь — наверное, с людьми, которые могут взять и просто уехать, не будут заключать какие-то долгосрочные договора. Ставка будет делаться на тех, кто остался, из них будет формироваться этот рынок в ближайшие пять-шесть лет.

А те, кто уехал — они не вернутся уже новыми звездами? И вообще, Казахстан станет центром русскоязычного стендапа?

Знаете, я очень уважаю тех людей, которые занимали жесткую позицию по военным действиям и уехали потому, что хотели дальше говорить то, что думают. Они себя отрезали от семей и заплатили очень многим за возможность говорить, и это вызывает уважение. Но многие же уехали, в том числе в Казахстан, просто потому, что «туда все поехали». В то время как сам Казахстан — очень сильная страна в плане стендапа, там в Астане и Алматы открылось много баров, и вообще эта индустрия развита. И много своих, очень сильных артистов. Я знаю как минимум два объединения в этих городах, которые работаю очень крепко, на мировом уровне. Конкурировать с ними? Это будет сложно.

Почему?

Потому что, как я уже сказал, там есть свои, очень серьезные звезды, которые гораздо лучше понимают менталитет своей родной страны, знают, о чем шутить, о чем не стоит. Есть те, кто с успехом выступает в Казахстане, но их совершенно не понимают в России. И обратный пример — люди, триумфально выступающие в Москве и Петербурге, но совершенно чужие в Алматы и Астане.

А к вам как там относятся?

Я там пока не был. Пригласят — поеду, но навязывать свои условия не буду. В нашем баре есть резиденты, кто поработал [в стендапе] и уехал домой, есть те, кто приехал поднабраться опыта и собирается обратно. Мы дружим с казахстанскими коллегами и даже с первыми лицами. Но там есть своя сцена.

Но там можно было бы свободно шутить на актуальные темы, которые находятся в центре вашего внимания.

А я не чувствую себя несвободным в России. Кстати, уехавшие — в частности, в Казахстан — поначалу наслаждаются тем, что нет цензуры и самоцензуры, можно свободно шутить на темы, связанные с Россией. Но чем дальше они будут работать, тем больше будут понимать, что и в Казахстане, и в любой другой стране есть свои темы, на которые шутить нельзя — и такая же самоцензура начнет включаться, только по поводу других тем.

То есть «релоцироваться» не собираетесь?

С гастролями поеду куда угодно, если пригласят, сам не навязываюсь. Но, думаю, мне и моим темам сейчас место именно здесь, в России.

«Даже у самого черного цвета есть оттенки»

В ваших выступлениях можно слышать, что основной инструмент комика — не шутка, а критическое мышление как таковое. Каково место комика в современной России — он должен шутить, и тем самым обезболивать замотанного жизнью зрителя, или наоборот — раздражать, заставлять думать?

Я думаю, нечто третье: своего рода психоанализ, но только он работает в обе стороны. Выходишь на сцену с тем, что тебя волнует и беспокоит, говоришь об этом. Зритель узнает в твоем монологе свои проблемы, узнает в твоем герое себя, и происходит обоюдная терапия, причем в одном пространстве.

Я сужу по своим концертам. У меня недавно были два выступления, на одном из которых я просто не успевал дать последний, «разгрузочный» блок — про женщин, про отношения. И, к моему удивлению, меня провожали долгими аплодисментами, и потом еще подходили, и говорили — да, ты попал прямо в точку.

То есть на самом деле произошло следующее — комическое все равно строится на несуразности, абсурдности чего-то, противоречивости. Замечаешь это, обыгрываешь, зритель начинает смотреть на ситуацию уже под другим углом.

То есть стендап-комедия — это такое новое медиа, своего рода СМИ.

И «психоанализ», и СМИ. Когда я пишу материал для «большой формы», я обязательно погружаюсь в тему и в контекст, всегда много читаю и новостей, и статей, и других мнений. Я редактирую и отбираю для зрителя информацию, чтобы он мог не лазать по новостным пабликам и телеграм-каналам, а получал от меня уже в готовом виде и с моим мнением по этому поводу.

По поводу мобилизации высказываетесь?

Конечно, высказываюсь, ведь это событие шокировало людей, а значит, об этом нужно говорить. Мы находили странности, говорили о них, шутили — а зрители, многие из которых были напуганы призывом, отыскивали этот страх у себя, вскрывали эти несоответствия и абсурд — и им становилось легче.

Этой весной вышел сборник «Z-поэзии» — стихи современных патриотических стихотворцев разной степени известности о Донбассе и боевых действиях в Украине. А расскажите, z-комиков еще не появилось?

Я о таких ничего не знаю. Я знаю, что есть ребята с определенными убеждениями, и они эти утверждения… ну, обосновывают как-то. Но, скажу уже не первый раз за разговор, главный инструмент комика — критическое мышление. Если кто-то напяливает на себя букву «Z» в качестве маркетингового символа, то — как мне представляется — это значит что он рассчитывает на быструю и дешевую популярность. И собирается существовать только в России, в герметичной среде, за пределами которой он никому не будет нужен. Если человек готов шутить, но не готов при этом думать, то он мне не интересен в профессиональном плане. Мой концерт не зря называется «Оттенки черного» — даже у самого черного цвета есть оттенки.

Наконец, хочу спросить про важное: ваш концерт и весь тур — благотворительные. Расскажите о его коммерческой цели?

Некоторое время назад у моей матери нашли подозрение на онкологию. Последующие анализы этот диагноз не подтвердили, однако что именно происходит с моим близким человеком, еще предстоит выяснить. Она сейчас живет в Ростове-на-Дону. Нам нужны деньги, чтобы перевезти маму в Москву или Петербург и… вылечить человека. Вот такая «коммерческая» цель.