«Это нагромождение преступлений»: член СПЧ Каляпин об отправке заключенных на Украину, пытках в колониях и роли ОНК

В середине сентября в социальных сетях было опубликовано видео, на котором человек, похожий на бизнесмена Евгения Пригожина, вербует заключенных для участия в боевых действиях на Украине. О том, насколько законны подобные действия, какой ответ дала прокуратура по факту проверки резонансной записи, количестве отправленных на Украину заключенных, а также пытках в колониях и роли Общественных наблюдательных комиссий в интервью RTVI для проекта «Хроники нового времени» рассказал член Совета при президенте России по развитию гражданского общества и правам человека (СПЧ), правозащитник Игорь Каляпин.

О видео с человеком, похожим на бизнесмена Пригожина

Пригожин уже признал вполне официально, что в этом ролике показан именно он, даже достаточно откровенно все прокомментировал, сказав, что «либо воевать будут контрактники и заключенные, либо ваши дети». Поэтому на сегодня вербовка заключенных в колониях — это уже факт.

Собственно, этот вопрос мы и попытались задать генеральному прокурору, потому что в соответствии с указом президента мы имеем право задавать вопросы, и нам вроде как обязаны на них отвечать… Первый раз могу публично сказать, что ответ мы получили буквально вчера или позавчера [интервью было записано 30 сентября. — Прим. ред.]. Но прокуратура очень интересно ответила, что они этот вопрос ретранслировали руководству Федеральной службы исполнения наказаний (ФСИН). В этом, наверное, есть моя вина — надо было немножко по-другому сформулировать запрос, который мы отправили, потому что, по моему мнению, прокуратура должна была направить материал в Следственный комитет для решения вопроса о возбуждении уголовного дела. Оснований для этого и признаков преступления [на видео] более чем достаточно.

От ФСИН ответ, безусловно, будет. Более того, прокурор добавляет, что вопрос контролируется Генеральной прокуратурой, то есть какой-то ответ мы от них получим. Только интересно какой. Я думаю, что ответить им не на что и нечего, потому что вся деятельность этого человека в данном случае является незаконной.

Нет никаких законов, никаких норм, которые позволяли бы какому-то там похожему на кого-то человеку приезжать в закрытые учреждения, в учреждения Федеральной службы исполнения наказаний, давать там все эти обещания и вербовать людей для участия в специальной военной операции, для участия в боевых действиях, говорить им о том, что одни действия можно делать, а другие нельзя, что за это будут расстреливать, — все это на самом деле нагромождение преступлений.

И нужно учитывать еще и то, что все это человек говорит не в каптерке, беседуя с какими-то «осужденными отрицательной направленности», а перед строем осужденных, где явно присутствуют представители администрации, которые как бы молчаливо подтверждают полномочия этого человека.

Я здесь вижу признаки наемничества. На мой взгляд, это не что иное, как вербовка людей для участия в незаконных вооруженных формированиях. Я это по-другому назвать никак не могу, потому что те правила, которые там излагает этот человек, — это правила банды. В уставе Вооруженных сил Российской Федерации таких правил нет. Я уверенно могу сказать, что никаких официальных полномочий, для того чтобы так говорить и действовать, выступать перед осужденными в учреждениях ФСИН, нет и быть не может. Я точно знаю, что он так выступал во многих колониях и озвучивал примерно одинаковый текст. Эти обещания и угрозы озвучивались во многих колониях — то есть это абсолютное беззаконие, в котором в том числе участвовала администрация этих учреждений.

О числе случаев вербовки заключенных Пригожиным или его представителями

Мне очень сложно говорить про цифры, потому что я про это просто ничего не знаю, практически ничего. В Нижегородской области мне сообщили о том, что господин Пригожин, или его коллеги, соратники были в четырех колониях. Как минимум в четырех. Из четырех колоний у меня есть сообщения. В Нижегородской области 20 колоний. Соответственно, получается как минимум 20%.

Сообщения были и из Марий-Эл, собственно, ролик, который так широко разошелся, был снят в одной из колоний республики. Я точно знаю, что он был в учреждениях в Казани. Сложно сказать, занимались ли эти люди так плотно именно Приволжским федеральным округом, а в других округах меньше… Мне мало известно о посещениях колоний за пределами Приволжского федерального округа.

О вербовке заключенных из нижегородской колонии ИК-11

Насколько мне известно, оттуда для участия в военных действиях направили достаточно большую партию осужденных. Я оговорюсь: насколько мне известно. Я это не проверял, это мне рассказал один из осужденных, отбывающий наказание в этой колонии. Проверить эту информацию официально у меня возможностей не было, но, учитывая, что я последние четыре дня в ОНК, наверное, теперь уже и не будет.

О вербовке заключенных в чеченских колониях

Я подозреваю, что в единственной чеченской колонии общего режима никого не вербовали. Вербовка бойцов в Чечне вообще несколько преувеличена.

Насколько я знаю, людей вербовали за пределами Чеченской Республики для того, чтобы их в качестве чеченских добровольцев отправить воевать по контракту, но на самом деле жителями Чечни они не являлись.

Что касается осужденных в колонии общего режима в чеченском Чернокозово, я не думаю, что там кого-то вербовали.

Об общем количестве отправившихся на Украину осужденных

Насколько я понимаю, речь идет о единицах тысяч. Это вряд ли больше десяти тысяч человек, но я думаю, что пять-шесть тысяч — вполне реальная цифра, которая, очевидно, оказалась явно недостаточной, для того чтобы закрыть сейчас дефицит бойцов на передовой. Мы видим масштабы так называемой частичной мобилизации. Понятно, что пять-шесть тысяч осужденных никоим образом несопоставимы с той цифрой, которую сейчас мобилизуют из гражданского населения.

Об отсутствии юридических оснований для отправки заключенных на территорию Украины

У меня есть документы, которые мне прислали по электронной почте. Как человек достаточно опытный, не пощупав бумажку я не возьмусь утверждать, что это подлинные документы. Но они у меня существуют, пока только в электронном виде. Это некие справки о том, что такой-то осужденный убыл для дальнейшего отбывания наказания в один из регионов, которым вот-вот матушка-Россия прирастет.

При этом никакие отправки осужденных для отбывания наказаний за границу законом не предусмотрены.

У нас отбывание наказания в местах лишения свободы — очень тщательно регламентированная вещь. Есть закон, есть целый кодекс — Уголовно-исполнительный — есть куча федеральных законов, приказов, где все регламентировано вдоль и поперек. Поэтому такая вещь, как направление осужденных для отбывания наказания за границу, а у нас это пока заграница*, ничем не предусмотрено, поэтому это называется побег и больше никак.

О добровольном характере участия заключенных в боевых действиях

Я не знаю ни одного случая, чтобы кого-то туда направляли не добровольно. Насколько я понимаю, человек получает возможность так сильно рискнуть и получить свободу. Поскольку любителей риска в местах лишения свободы достаточно много, желающие находятся.

Осужденный из нижегородской колонии ИК-11, с которым я разговаривал, — бывший сотрудник [правоохранительных органов]. Он как человек грамотный и, видимо, понимающий не только, что происходит, но и какова тенденция, с опасением мне говорил о том, что сейчас вербуют явно меньше, чем рассчитывали. Наверное, следующим шагом будут насильно отправлять в зону боевых действий, а не за бешеные деньги и освобождение через полгода.

Об исключении известных правозащитников из ОНК и о роли комиссии

Самая большая трагедия произошла не в Москве, а именно в регионах, потому что в Москве много следственных изоляторов, но все-таки колонии, тем более пыточные колонии, где происходят все ужасы и зверства, находятся далеко от Москвы. Они находятся в регионах, они находятся в каких-то лесных труднодоступных местах, куда не приезжают журналисты, куда редко приезжают правозащитники, куда редко приезжают родственники, но куда часто ездят прокуроры, правда, на шашлыки, на охоту — там можно на БТР съездить с автоматом по каким-нибудь животным пострелять в тайге…

Проблема эта произошла не в этом году, она произошла три года назад, когда были вычищены из всех комиссий все правозащитники за рядом исключений.

Кто-то туда смог пролезть, потому что выдвигался не от организаций, которые признаны иностранным агентом и у всех на слуху, — «Мемориала» или Московской Хельсинкской группы, или «Комитета против пыток». Это совершенно законно и совершенно не противоречит закону: я, например, от другой организации пошел.

Более того, мою кандидатуру очень сильно лоббировал Совет по правам человека при президенте, а тогда еще вроде как было неловко президентскому совету отказывать. И потом, я просто в хороших личных отношениях находился со многими руководителями подразделений или со многими сотрудниками руководства Федеральной службы исполнения наказаний, которые понимали, что нормальные правозащитники, принципиальные, которые действительно выявляют какие-то нарушения, обращают внимание руководства на эти нарушения, нужны. Они нужны самому ФСИН, они нужны государству, чтобы контролировать систему, помогать ее реформировать. Мы прекрасно сотрудничали с теми должностными лицами во ФСИН, которые понимали, что сор из избы выносить надо, потому что если его не выносить, то эта изба превратится в помойку.

Если член ОНК является правозащитником, то он, безусловно, будет иметь влияние, потому что есть очень важный универсальный инструмент — публичность. Иногда достаточно просто публично задать вопросы.

У нас в разных ОНК было много журналистов, и, кстати, была очень острая дискуссия по этому поводу, потому что на всех этажах ФСИН, на нижних и до первых лиц, всем очень не нравилось, что в ОНК попадают журналисты, которые о проблемах сразу рассказывают в средствах массовой информации.

На самом деле публичная составляющая была очень важна для всех. Любой правозащитник…

Сейчас мы в президентском совете, вроде как через президента должны действовать, но последние несколько лет президенту совет, по-моему, не очень интересен — у него просто нет времени с нами встречаться. Мы же не можем всю нашу работу сводить к встрече с президентом, которая происходит раз в год, и все в более и более торжественной обстановке обсуждать и решать что-то уже давно невозможно. Но по крайней мере мы стараемся публично задавать вопросы, и это хоть как-то влияет на ситуацию.

Самое главное и самое вредное, что сейчас делает власть повсеместно, — забивает эти наблюдательные комиссии людьми из… псевдообщественных, псевдоправозащитных организаций, для того чтобы те выполняли роль чирлидеров.

Такими людьми сейчас забиты все комиссии, и произошло это на самом деле еще в прошлый раз, три года назад. Но если еще в каких-то ОНК, в частности, в Москве, отдельные люди оставались, сейчас эти комиссии зачищены тотально.

О пытках заключенных в колониях

По конкретным скандальным историям, в Саратове и в Иркутске несколько человек было арестовано из числа сотрудников ФСИН и осужденных, которые по подстрекательству сотрудников ФСИН непосредственно применяли пытки. Речь идет о непосредственных исполнителях, которые присутствовали на видеозаписях из архива Савельева [информатор правозащитного проекта Gulagu.net, передавший архив видеозаписей с пытками в российских колониях. — Прим.RTVI]. По бунту в ангарской колонии и по саратовской ОРБ, еще в нескольких колониях продолжаются расследования по сообщениям о пытках. Но во всех случаях расследование ведется крайне неудовлетворительно, совершенно очевидно демонстрируется намерение следователей привлечь как можно меньшее количество сотрудников. То есть они явно пытаются ограничить круг тех лиц, которые были причастны.

Хотя совершенно очевидно, и это в том числе видно даже по тем материалам, которые есть у следствия, что и руководство региональных главков, и прокуроры прекрасно знали о том, что происходит в этих учреждениях, знали об этих пытках, получали жалобы на эти пытки и как минимум занимались укрывательством. Я абсолютно уверен в том, что сотрудники региональных главков и сотрудники спецпрокуратур являлись соучастниками, они прекрасно знали, что происходит…

Они не только укрывали — они как минимум попустительствовали, то есть они, как говорят в народе, «крышевали» это все.

О законе, ужесточающем наказание за пытки

Этот закон не подействовал, не мог подействовать и не подействует никогда, потому что это не тот закон, о необходимости которого я когда-то говорил. Еще в 2018 году, выступая на заседании СПЧ и обращаясь к Путину, я объяснял, что для эффективной борьбы с пытками нужны три вещи.

Нужен специальный закон, где пытка будет криминализирована как самостоятельный состав преступления. Нужно специальное подразделение в Следственном комитете, которое будет заниматься расследованием именно этого должностного преступления.

И необходимо, чтобы эти дела контролировались каким-то образом представителями гражданского общества — должен быть общественный контроль за применением этого законодательства. Если хотя бы одного из этих компонентов не будет, то результат будет нулевой.

О ходе расследования нападения на него

Для меня самого это до сих пор вопрос: бытовуха или нет, потому что в доме, где все происходило, установлено 10-11 камер — на самом деле все помещения под видеонаблюдением. Сейчас весь этот видеоархив сдан в Следственный комитет. Мне совершенно откровенно руководитель местного Следственного комитета сказал, что все материалы будут после проведения проверки — их задача эти материалы собрать и направить в Москву, где уже будет принято решение, возбуждать уголовное дело и привлекать этого сотрудника или нет.

Если бы этот человек при мне не выпил изрядное количество водки, я бы никогда не поверил, что это было сделано «по пьянке». Но я не исключаю, что это была просто белая горячка.