Командир чеченского подразделения спецназа «Ахмат» Апти Алаудинов спрогнозировал «очень серьезные результаты» в зоне военной операции к весне. По его словам, «перелом» в боевых действиях уже произошел, ресурсы украинских войск «на исходе», а приближающаяся зима «всегда была союзницей» для российской армии. RTVI спросил у военкоров, согласны ли они с этим мнением.
Роман Сапоньков
Я пока не вижу предпосылок для какого-либо крупного наступления или обрушения фронта у противника. Пока только вижу, что у них было не самое успешное, но однозначно не провальное летнее наступление в том плане, что у них остался кадровый, обученный командный состав, они постоянно проводили и до сих пор проводят наступления, попытки наступления, в частности — на Херсонскую область, на Запорожскую и так далее. То есть вполне себе сдерживают наше наступление на Авдеевке, которое продвигается крайне медленно.
У них могут быть какие-то проблемы с управлением и структурностью, но опять же, может быть, я не владею такой информацией, которой владеет Апти. Может быть, и даже наверняка, он знает о том, что где-то стоят сибирские дивизии, допустим — две новые армии, которые могут быть введены в прорыв. Или, может быть, готовятся какие-то политические процессы на Украине, о которых мне тоже, как простому журналисту, неизвестно.
По снарядам летом у них вообще был полнейший безлимит. И сейчас, в принципе, я ни на одном участке фронта не слышал, чтобы у них был какой-то дефицит. По системе HIMARS у них вообще все хорошо, они сейчас могут стрелять даже по ценным для них одиночно выявленным целям, предположим — по артиллерии, командным пунктам. Может быть, немножко меньше стало у них «Калибров» — давно не слышу от своих знакомых, чтобы их применяли.
Поэтому, честно, пока не слышал о том, чтобы кто-то говорил: «На нашем участке фронта все спокойно и у противника не хватает артиллерии».
Опять же во многом проблему имеющегося в теории недостатка снарядов они перекрыли FPV-дронами и дистанционными системами взятия под огневой контроль. Таким образом они берут целые дороги под огневой контроль — допустим, дорогу на Раденск на Херсонском направлении, или на Краснолиманском направлении, на Донецком направлении. Там нам становится несколько сложнее доставлять снабжение на передовую.
Понятно, что им это не поможет продавить нашу оборону или сдвинуть фронт. Но это также и нам крайне мешает выступать. Жизнь покажет, но если смотреть глазами обычного репортера, который знает состояние нашей армии и более-менее представляет себе состояние противника на той стороне, то я не вижу предпосылок к тому, чтобы фронт кардинально двигался в нашу или в их сторону.
Юрий Котенок
Идет кропотливая боевая работа. Силы противника, конечно же, не безграничны, но тем не менее не стоит их недооценивать. Тем более что Запад при необходимости сразу же открывает краник поддержки, видя, что положение ухудшается. Новым потоком идет оружие, боеприпасы.
И я, кстати, отмечаю еще одну тенденцию — увеличилось число наемников, которые прибывают на Украину из разных частей света. Их вербуют за деньги, чтобы убивать русских. Очень много сейчас представителей Латинской Америки, бразильцев, колумбийцев особенно, граждане Перу засвечены. Каждой твари по паре там, включая жителей мусульманских регионов и азиатов.
Поэтому прорывы прорывами, конечно, но мы говорим о том, что враг пытается концентрировать, собирать все силы для противодействия нашей армии на украинском театре военных действий.
Алексей Живов
Надо понимать, какое количество дивизий у нас есть в резерве и в каком они состоянии боеспособности. Допустим, вот сейчас на фронт придут одна или несколько новых резервных дивизий ВДВ, вновь воссозданных после советских времен. В уровне их боеспособности я не сомневаюсь, потому что я понимаю, что они насыщены ветеранами СВО, современными технологиями ведения боя и так далее. Они вполне могут причинить боль на отдельном участке фронта, организовав глубокий прорыв на несколько десятков километров.
Сколько таких дивизий у нас есть, чтобы это осуществить, и о каких операциях идет речь? Понимаете, здесь мы опять упираемся в то, что у нас, допустим, не сформулировано даже каких-то среднекраткосрочных целей СВО. У нас есть Дмитрий Анатольевич Медведев, который говорит, что новых регионов будет больше — и все. Больше никто из официальных лиц, кому положено разговаривать, не говорит: у нас есть план выхода к Днепру или у нас есть план возвращения столиц субъектов Российской Федерации — Херсона и Запорожья?
Исходя из того, что мы не понимаем, какие у нашего военного командования планы, мы не можем сказать, где и куда мы будем весной прорываться.
Если Алаудинов — человек очень, кстати, интеллектуальный — говорит об этом, значит он лучше меня понимает те резервы, которые мы сейчас собираем, их обученность и так далее. Значит, видимо, по его мнению, к весне мы сможем накопить критическое количество личного состава, вооружений для того, чтобы на каком-то отдельном участке фронта осуществить прорыв. Ничего невероятного в этом нет.
Знаете, я наблюдаю за линией фронта, и сейчас одной из самых ключевых проблем, которые сдерживают наши войска, является массовое применение дронов противника. На наиболее острых направлениях они, бывает, применяют по сто дронов в день. Выезжает какая-нибудь боевая машина вроде танка на боевую работу, и в нее одновременно летит семь дронов. Отбить атаку семи дронов — это прямо архисложная задача. С одним бы справиться. А тут — семь.
Таким образом, противник сконцентрировал на нескольких направлениях, а именно — на Донецком и на Херсонском направлении — всех своих самых компетентных дронщиков. Это БПЛА-роты, которые они создали и успешно развивали. Это значит в том числе, что у них нет ресурсов, чтобы покрыть такими ротами весь фронт, и где-то у них густо, а где-то пусто.
Поэтому задача для командования Генерального штаба — выбрать те места, где у противника хуже организована оборона, откуда отвлечены средства как БПЛА, так и артиллерии, и ударить. Нащупав это слабое место и организовав достаточно глубокий перспективный прорыв, можно если не весь фронт, но отдельный участок фронта обрушить.
Это возможно, но для этого нужно проводить операцию уровня начала специальной военной операции. Вы же заметили, что мы таких масштабных наступательных движений, как в первые недели СВО, давным-давно уже не проводили? Когда целые армии огромными клещами охватывали регионы, обходили города и так далее. Тогда мы работали по определенному сценарию, который был проработан Генштабом, утвержден, где плюс-минус каждый знал свое место и время, куда и когда ему идти.
Пока что, у нас все свелось на достаточно пассивную оборону, взаимодействие уровня рота-батальон. Есть отдельные движения на отдельных участках на уровне максимум дивизии. Если мы вернемся к практике крупных прорывов, широких охватов, массивного использования артиллерии…
Говоря «массивного», я имею в виду — как израильтяне сейчас используют артиллерию в секторе Газа, когда одновременно взлетают сотни самолётов и выпускают несколько сотен бомб.
Вот если будет такой огневой вал, когда артиллерия стреляет по всем целям, если мы вернёмся к такой тактике и для этого у нас будут силы и средства — я считаю, что вполне возможно будет прорваться и на одном, и на нескольких участках фронта. Тем более что у нас сейчас, по разным данным, сосредоточена в зоне СВО группировка почти в полмиллиона человек. Это очень серьезная группировка. Очень мощная.