В начале июля правительство предложило расширить перечень оснований для включения лиц и организаций в черный список террористов и экстремистов Росфинмониторинга. О том, что в российском законодательстве понимается под «экстремизмом» и к чему приведет расширение толкования этого понятия, RTVI рассказывает партнер коллегии адвокатов «Фрейтак и сыновья» Вадим Багатурия.
Термин «экстремистская деятельность» сейчас стал буквально резиновым, потому что под экстремизмом может пониматься как классическая ксенофобия, так и ярая критика чиновников. Критериев, которые четко разграничивали бы один вид экстремизма от другого, на мой взгляд не существует, все определяется субъективно правоприменителем. Понятно, что такие «абстрактные» законы нелогичны и противоречат самому предназначению права, но такова ситуация в нашей стране.
Архивное фото
Alexander Zemlianichenko / AP
Возьмем, к примеру, внесенный в список экстремистских и террористических организаций «Фонд борьбы с коррупцией» покойного Алексея Навального. С чего начиналась деятельность этого фонда? С разоблачения чиновников, коррупционных схем и так далее, а закончилась бесконечной критикой представителей высшей власти России. Можно ли назвать это экстремистской деятельностью? В целом, вероятно, да — он же пытался создать угрозу для существующей власти. Но ведь обоюдная критика в политике — явление абсолютно классическое, как и сопровождающие ее передергивания, мифы и фантастические обвинения.
В академическом смысле под экстремизмом закон подразумевает действия, направленные на насильственное изменение основ конституционного строя, призывы к нарушению территориальной целостности России (за исключением делимитации, демаркации и редемаркации госграницы, что обусловлено международными соглашениями), публичное оправдание терроризма и террористической деятельности, возбуждение социальной, расовой, национальной или религиозной розни, пропаганду исключительности, превосходства, неполноценности человека по признаку его социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности, или отношения к религии. Но это не все!
Еще экстремистской деятельностью считается воспрепятствование осуществлению гражданам их избирательных прав на участие в референдуме, нарушение тайны голосования, соединенное с насилием, либо с угрозой его применения. По этой логике экстремистами можно признавать полицейских, которые не пускают на участки наблюдателей от «оппозиции», или представителей бюджетников, которые делают вбросы за правильного кандидата — таких примеров масса.
Из законопроекта о расширении списка «экстремистских» преступлений следует, что в список экстремистов и террористов Росфинмониторинга можно будет внести подозреваемых в убийстве или причинении тяжкого и среднего вреда здоровью, а также в хулиганстве. Это конечно если преступление было совершено по мотивам политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти или вражды.
Но по такой логике можно сразу объявить экстремистами, например, футбольных фанатов двух противоборствующих команд, которые подерутся на финальном матче из-за проигрыша своих.
Потому что тут можно усмотреть идеологическую вражду по критерию, например, красные хуже/лучше белых. А еще можно будет привлекать участников митинга одной политической партии, которые, например, подрались с «провокаторами» из партии конкурирующей. Примеров «экстремизма» в новом прочтении можно привести много. Ниже приведу один из них.
Представим, что есть некий крупный региональный бизнесмен. Он выращивает картошку, производит молоко или собирает тракторы — все, что угодно. Он успешный, у него на предприятии трудятся несколько сотен или тысяч человек. Регион собирает с него неплохие налоги.
Владелец — человек не бедный, искушенный, жить ему становится скучно. Предположим, он решает поддержать на местных выборах какого-нибудь кандидата в губернаторы (в том числе деньгами), который не является действующим и обличает проступки нынешнего. Но давайте заглянем в закон и посмотрим, что же является у нас экстремистской деятельностью? Это в том числе «публичное, заведомо ложное обвинение лица, занимающего госдолжность в период исполнения им своих должностных обязанностей».
Говорит, скажем, кандидат, что при действующем губернаторе разворовывается бюджет, давайте, изберите меня, я наведу порядок! Политическое заявление, ничего страшного? Нет, экстремизм! Но давайте заглянем глубже. Тогда мы увидим, что «организация и подготовка указанных деяний, а также подстрекательство к их осуществлению, а также финансирование указанных деяний или иное содействие» тоже считаются экстремизмом.
То есть получается, что спонсор кандидата, тот самый крупный региональный бизнесмен, поддержав его морально, проспонсировав предвыборную кампанию, не участвуя напрямую в этом предполагаемом преступлении, — как бы «экстремистской деятельности», — становится соучастником.
Что произойдет, если кандидат проиграет выборы? Его и его спонсора начнут «кончать», обвинив в преступлении экстремистской направленности. Под такое можно не только посадить, но и национализировать то самое успешное региональное предприятие, которое с высокой долей вероятности отойдет «нужным» людям и станет своего рода трофеем.
Такое можно сравнить с тем, что осуществляли после революции 1917 года большевики. Только тогда это делалось откровенно по «беспределу», в духе революционного времени, а сейчас вроде как будет обличено в правовую форму.
Пресс-служба Государственной Думы России
Я считаю, что наличие любого закона, имеющего признаки «резинового», то есть дающего возможность расширительной дискреции правоприменителя, не оправдывает целей, ради которых норма презюмируется. И в истории уже такое случалось.
По законам нацистской Германии можно было совершать практически любые антигуманные действия против евреев, цыган и славян, однако это не означало, что такие законы отвечали духу права.
Это были заведомо порочные нормы, которые просто «легализовывали» беззаконие по формальным критериям. Поэтому любая норма права должна быть конкретной, гуманной и, если так можно выразиться, «правовой».
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции