В мире может появиться несколько «дискурсивных союзов» и оформиться переход к «дискурсивной биполярности», когда внеблоковые страны столкнутся с выбором, какую риторику использовать для оценки международных проблем. Об этом говорится в докладе экспертов Института международных исследований МГИМО. Эксперты изучили, как Китай будет реализовывать свои внешнеполитические интересы при помощи продвижения своей риторики.

Зачем Китаю наращивать «дискурсивную силу»

В Пекине понимают «дискурсивную силу» как возможность государства оказывать влияние на мировую политику, экономику, культуру посредством продвижения собственных трактовок и формулировок, констатируют исследователи из ИМИ МГИМО Игорь Денисов и Иван Зуенко. Как отмечают эксперты, в Пекине воспринимают навязывание своего дискурса и риторики в качестве одной из необходимых задач, которая позволит ему принимать более активное участие в формировании мирового порядка. «На смену «культурной дипломатии» и продвижению «мягкой силы», направленным на формирование позитивного образа Китая, пришла задача наращивания «дискурсивной силы», то есть «права голоса» в международных делах, соответствующего возросшему экономическому, политическому и военному потенциалу Китая», — утверждают исследователи.

До прихода к власти Си Цзиньпина китайская внешняя политика продвигала свои ценности через «мягкую силу» — концепцию, согласно которой внешнеполитические цели проще достигать при положительном отношении населения других стран к культуре своей страны. Например, принято считать, что «мягкая сила» помогла США выиграть Холодную войну, так как советские граждане хотели носить западную одежду, слушать западную музыку.

За время COVID-19 возможности Китая в продвижении собственной «мягкой силы» сильно снизились: это и обвинения в адрес Китая из-за появления самой эпидемии, постоянное давление со стороны США по вопросу нарушения прав человека в Синьцзян-Уйгурском автономном районе. На фоне таких заявлений Китай меняет направление работы: теперь он хочет влиять не на восприятие Китая у широких слоев населения, а среди политиков или класса влиятельных интеллектуалов в других странах.

Член Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК Ван Хунин, известный также как «наставник трех императоров», еще в 90-ых годах предлагал продвигать китайскую культуру на международной арене. Тогда, еще будучи не партчиновником, а ученым-международником, Ван заинтересовал китайские власти в пропаганде «многотысячелетней китайской культуры». В результате Китай начал развивать сеть институтов Конфуция (государственные организации Китая при зарубежных университетах, в которых преподают китайский язык, историю и культуру Китая), создал телеканалы и газеты для международного вещания (например, CGTN и Global Times). Но результат оказался противоположным — США и страны Европы начали воспринимать институты Конфуция как оплот китайского влияния, а китайские телеканалы — инструментом прямой нескрытой пропаганды. Так, в 2021 году Великобритания лишила лицензии телеканал CGTN, в мае 2022 года Конгресс США предложил ограничить деятельность институтов Конфуция.

Денисов и Зуенко выделяют четыре измерения, в которых Китай пытается продвигать свои стратегические интересы и навязывать свою риторику:

  • Политическое измерение

Навязываемые США представления о Китае для мирового порядка во многом базируются на четком разграничении между авторитаризмом и демократией. Если раньше китайцы хотели «нравиться всем», то сейчас упор делается либо на лиц, принимающих решения, либо на представителей влиятельных аналитических центров и международных институтов. Также при подписании совместных заявлений Пекин старается использовать собственные политические концепции — например, формулировку «новая эпоха», которая связана с личностью Си Цзиньпина, невзирая на то, что это китайский концепт, непонятный партнерам.

  • Моральное измерение

Официальный представитель МИД КНР Хуа Чуньин призывала предложить миру новую теории морали, которая бы опиралась на ценности традиционной китайской культуры. Моральный характер носит концепция «сообщества единой судьбы человечества» (основная внешнеполитическая концепция КНР), которую Китай активно продвигает и в мировых СМИ, и на международных площадках. На Западе это воспринимается как попытка Пекина навязать свое мироустройство.

  • Институциональное измерение

Относительно «приземленные» задачи решаются в рамках институциональной «дискурсивной силы», под которой в Китае понимают активность, в частности, в международных организациях. Например, Китай географически никак не относится к Арктическому региону, но очень хочет обладать возможностью продвигать свои интересы там. В 2018 году была опубликована «Белая книга по Арктике», в которой Китай описывает себя как «близкоарктическое государство» и «важный стейкхолдер в арктических делах». Эти термины упорно используются китайской стороной на всех международных форумах и, по мнению Денисова и Зуенко, призваны «закрепить право Китая на свое слово в арктической политике».

  • Технологическое измерение

Китай преподносит себя как технологически развитую державу, обладающую передовыми технологиями в сфере искусственного интеллекта, а также в мобильных сетях, больших данных и блокчейне. Он предлагает свои технологические нормы и стандарты, тем самым закрепляя свое положение «законодателя мод» в этой области.

В широком понимании «дискурс» это любая устная и письменная речь. А если конкретнее — эмоции, которые чувствует человек после восприятия информации. Французский философ XX века Мишель Фуко определял его как «совокупность высказываний, принадлежащих к одной и той же системе формаций». То есть по каждой тематике есть свой дискурс: «политический дискурс», «экономический дискурс», «климатический дискурс» и так далее. Но китайские политологи обратили внимание на конкретное выражение Фуко, в котором он утверждал о необходимости борьбы за контроль над дискурсом и стремлении власти завладеть дискурсом.

Возможен ли «дискурсивный союз» Китая и России

Китаю и России не выгоден официальный союз в его классическом понимании, так как он будет ограничивать возможности обеих сторон и не соответствует интересам Москвы и Пекина. Но это не ограничивает возможности в формировании потенциального «дискурсивного союза» между Россией и Китаем, отмечают Зуенко и Денисов. Так, государственные СМИ и аналитические центры двух стран придерживаются схожей позиции по украинскому и тайваньскому кризису, недовольны «гегемонизмом» США и предлагают «более справедливое мироустройство».

Сближение Китая и России во многом обусловлено «дискурсивным давлением» со стороны Запада как на Россию, так и на Китай, констатируют Зуенко и Денисов. «В будущем, используя концептуальный инструментарий «дискурсивной силы», можно будет говорить и о «дискурсивных союзах», и даже о «дискурсивной биполярности»», — подытоживают эксперты. Но перед Пекином остаются препятствия, прежде всего, выстроенные им самим — китайская «дискурсивная сила» опирается на концепции, призванные решить внутриполитические задачи. Из-за этого они понятны скорее не внешней аудитории, а китайскому госаппарату.

В преддверии Нового года глава МИД Китая Ван И обозначил шесть главных задач внешней политики КНР на 2023 год. Одна из них — укрепить «дискурсивную силу» (话语权, хуаюйцюань) китайской внешней политики. В китайском понимании власть над «дискурсом» — основа победы в информационном противостоянии, поэтому от грядущих лет стоит ожидать активное распространение китайского «дискурса». При этом не только во внешней политике, но и в торговле, экономике, культуре и технологиях.