Заслуженный артист России Анатолий Белый покинул родину в середине минувшего года, после того, как по собственному признанию «сжал зубы и доиграл сезон» — так говорилось в антивоенном заявлении, которым он сопроводил свой отъезд. Репатриировавшись в Израиль, артист вскоре представил моноспектакль «Я здесь» по антивоенным стихам, написанным после 24 февраля (сделал совместно с молодым режиссером Егором Трухиным), а затем получил приглашение в знаменитый театр «Гешер» — в спектакли Римаса Туминаса и Александра Баргмана. 8 марта Белого можно будет увидеть в главной роли на «концерте для 12 персонажей» по пьесе Артура Соломонова «Как мы хоронили Иосифа Виссарионовича», который покажут в Тель-Авиве. RTVI поговорил с Анатолием Белым о новой роли, жизни русскоязычной сцены в Израиле и восприятии театральной жизни в России.
Первую известность Анатолию Белому принесли постановки «Пленные духи» Владимира Агеева, а также «Облом Off» и «Трансфер» Михаила Угарова в Центре драматургии и режиссуры. В 2004 году был приглашен в труппу МХТ худруком Олегом Табаковым и стал одним из ведущих артистов труппы — на этой сцене играл в «Белой гвардии» и «Беге» Сергея Женовача, «Терроризме», «Человеке-подушке» и «Околоноля» Кирилла Серебренникова. В 2006 году был удостоен звания заслуженного артиста России. Снялся в десятках фильмов и сериалов, среди которых «Братья Карамазовы» Юрия Мороза, «Август. Восьмого» Джаника Файзиева, «А зори здесь тихие» Рената Давлетьярова, сериалах «Оптимисты» и «Садовое кольцо». В декабре 2022 года на экраны вышел фантастический фильм «Мира», где Белый играет главную роль.
В 2019 году со сцены обратился к зрителям с призывом обратить внимание на «московское дело» — преследование задержанных на протестах во время предвыборной кампании в Мосгордуму. В феврале 2022 года высказался против боевых действий на Украине, а в июле покинул страну, опубликовав антивоенное заявление.
Как стать Джугашвили
Анатолий, правда ли, что вы в этой пьесе играете самого Сталина?
Не совсем так. У нас же театр в театре. Я играю режиссера, который ставит пьесу о последних днях Сталина. Это история незаметного превращения творческого человека — очень передового, свободно мыслящего и действительно талантливого — в конъюнктурщика, тирана и узурпатора. Вот такого персонажа я и играю. По описанию может показаться, что это социальный памфлет, насмешка над умирающим упырем, но по стилистике пьеса Соломонова — отлично написанный трагифарс, в котором много абсурда, в изобилии интересные сцены (например, та, в которой Сталину является Ленин, и они рассуждают о том, как будут лежать рядом в Мавзолее).
Спектакль по этой пьесе увидел впервые в московском Театре.doc, и пьеса мне тогда очень понравилась; мы вели разговоры с Артуром Соломоновым о моем возможном участии еще в Москве, но потом у меня была занятость на других проектах, потом быстрая репатриация — и вот мы наконец все вместе вернулись к этим планам.
«Как мы хоронили Иосифа Виссарионовича» — пьеса театрального критика, писателя и драматурга Артура Соломонова о театре, в котором ставят пьесу о похоронах вождя СССР, согласовывая содержание постановки с вышестоящим начальством. Первый показ состоялся в Театре.doc, затем в виде читок, эскизов и полноценных постановок она была показана и сыграна в Тбилиси (спектакль Театра им. Грибоедова был озаглавлен «Сталин 24»), Берлине, Праге — там роли исполнили писатель Виктор Шендерович*, поэт Александр Дельфинов, правозащитница и журналистка Ольга Романова, политтехнолог Александр Морозов и др. 8 марта свой «концерт для 12 персонажей» по этой пьесе в тель-авивской Ennei Auditorium покажет Юваль Илин. Главную роль сыграет Анатолий Белый, вместе с ним на сцену выйдут Семен Штейнберг, Григорий Служитель, Михаил Уманец, Борис Репертур, Полина Пахомова, Николай Олейников.
И до, и после репатриации в Израиль у вас было амплуа героя, зачастую трагического. Эта роль для вас стала прыжком в новое актерское качество?
Актер Анатолий Белый в роли Романа Валерьяновича Хлудова в сцене из спектакля «Бег» на основной сцене МХТ им. А.П. Чехова
Валерий Шарифулин / ТАСС
В театре до сих пор существует — немного устаревшее — разделение на амплуа. Но в целом вы правы, роли мне предлагали в основном героические — трагические герои, герои-любовники: Мастер в «Мастере и Маргарите», Хлудов в «Беге» и так далее. В России у меня был единственный спектакль, в котором я кентавром выпрыгивал из рамок «героизма» в любимые мною шутовство и эксцентрику — это «Пленные духи» Владимира Агеева в Центре драматургии и режиссуры. И моя нынешняя роль в «Как мы хоронили…» по жанру ближе всего именно к ней.
Вообще, не буду жаловаться: в Израиле диапазон ролей у меня стал шире, начали предлагать совершенно разных персонажей — в «Не смотри назад» по Жану Аную я играю спивающегося отца Орфея; этого, довольно эксцентричного персонажа тоже не назовешь героическим. Острый рисунок этой роли мне предложил Римас Туминас, я с удовольствием откликнулся.
Вы рады этим переменам?
Знаете, я бы вот как сказал: ясно, что, уехав из России, мы все стали другими, в нас произошли перемены. До какого-то момента я жил вполне… основательно, что ли. Многое делал для того, чтобы укрепиться в жизни, годами вил гнездо, строил долгосрочные планы. Внезапно и неотвратимо все изменилось, нас выбросило волной в другую страну, в иной менталитет. А когда у артистов меняется жизнь, меняется и их энергетика — появляются неуверенность, растерянность, и это считывается, проступает через игру актера. Поэтому, надо думать, и роли в моем случае появились другие, которые это состояние отражают и этому состоянию отвечают. И да, я рад этим переменам — мне как актеру это интересно. Если бы мне и здесь предлагали бы героические роли, было бы… странно.
Полозкова, Хайтлина и израильская публика
Но ваш герой в спектакле «Я здесь», который вы сделали с Егором Трухиным, фактически, сразу после переезда в Израиль — как раз трагический…
Да. Уже составлены целые антологии поэзии, которая осмысливает произошедшее после 24 февраля 2022 года — они включают таких авторов как Аля Хайтлина, Женя Беркович, Вера Полозкова, Юлий Гуголев, Александр Дельфинов и многих других. А сразу после начала этого кошмара они публиковали их просто у себя в соцсетях. И заряд этих стихов был мощнейший.
Я хотел поработать с ними еще в России (то есть до июля 2022 года — RTVI) и переезжал уже с этими намерениями. Однажды — на онлайн-читке в зуме— я познакомился с молодым режиссером Егором Трухиным, сыном артиста Михаила Трухина и выпускником курса Сергея Женовача и Евгения Каменьковича. И в нем я увидел какой-то… нерв, что ли, по отношению к этому материалу.
Мы стали полноценными соавторами этого спектакля: все прозаические тексты мы придумывали с Егором вместе. Правда, сначала думал сделать действо, в котором я просто буду читать стихи со сцены под соответствующее ему музыкальное сопровождение. Егор предложил сделать из меня персонажа — мы его для себя назвали «человеком потерянным» — через которого все эти произведения звучат на сцене.
И для меня, и для него «Я здесь» — больше, чем спектакль, конечно. Это такой… крик в подушку. Нет, скажу по-другому — это вид терапии, когда, знаете, выходишь на берег моря и кричишь. И это, конечно, наше с Егором не просто театральное, но и гражданское высказывание. Для меня самое главное в этом — что нам постоянно пишут и говорят: не останавливайтесь, играйте дальше, очень важно слышать, что есть россияне, которые не поддерживают военное безумие и громко говорят об этом.
Как восприняла «Я здесь» израильская публика?
Она выдала этому спектаклю огромный кредит доверия.
Здесь тепло, рядом море, люди открытые и очень позитивные — и потому здесь можно очень легко выбросить из головы то, что творится в России и в Украине, жить совершенно другой жизнью — условно говоря, «сидеть на пляже и помалкивать».
И уж точно не ходить слушать антивоенные стихи про кровавый кошмар. Но именно израильская публика первой нас приняла, поддержала и поддерживает до сих пор — мы дали уже 17 спектаклей в стране, для Израиля это очень много. Мы только что побывали в Финляндии и в Грузии — и там нас тоже принимали очень тепло и при полных залах.
Украинцы приходили на ваш спектакль? Что они думают, как они реагируют?
Я знаю, что граждане Украины приходили на спектакли, но вот общаться с ними лично не довелось. Зато после концертов порой я получаю в соцсети послания: спасибо за спектакль, подойти поговорить не решились, потому что эмоций было много и они не располагали к общению. Я понимаю их очень хорошо.
Кто здесь и кто там
Такое впечатление, что именно в Израиль просто переехало все интересное и неформатное, что не вписалось в новую культурную политику в отношении театра и кино: ставит Римас Туминас, переехали целиком два театра — Fuclro и «Алеф»…
Театральный режиссер Римас Туминас
Гавриил Григоров / ТАСС
Не только. Здесь много специалистов разных творческих профессий: сценографы, режиссеры, операторы, кинорежиссеры. Но, я бы сказал, что наряду с Израилем важным центром стал Берлин — там тоже большое количество творческих кадров и напряженная «русская» культурная жизнь [RTVI подробно рассказывал о новом русском культурном зарубежье]. Там ставят сейчас Кирилл Серебренников, Максим Диденко, Тимофей Кулябин и многие другие. В Германии есть специальная программа поддержки русского искусства, в Израиле тоже думают над специальной поддержкой «творческой» алии, чтобы художники в широком смысле слова могли себя как-то реализовать. Работает «закон пузыря» — если где-то придавить, в другом месте вспучится, станет больше. С кино и театром так работает, по крайней мере.
Есть мнение, что нынешнее русское зарубежье не будет в таком сильном отрыве от глобальной русскоязычной культурной среды, в какой оказалась первая русская эмиграция — благодаря интернету. А вы как думаете?
И лично я хочу оставаться в русском культурном поле, потому что для меня это основная, корневая культура. Но при этом я собираюсь существовать в двух полях, не замыкаясь в одной — буду играть на иврите, изучению которого сейчас уделяю много времени, подтягиваю английский. Но, полагаю, это не совсем то, о чем надо думать. Рефлексировали ли наши великие эмигранты — Набоков, Довлатов, Бродский — на тему того, находятся ли они «в едином русском культурном поле»? Мне кажется, они просто делали то, что считали нужным в данный момент.
Что происходит в России
Давайте тогда перенесемся в прошлое, то есть в Россию. Вы рассказывали, что доигрывали сезон в МХТ в 2022 году, «сжав зубы», чтобы не подвести театр…
Ну, сорваться и немедленно уехать захотелось сразу же, 24 февраля 2022 года. На семейном совете мои близкие меня немного привели в чувство, удержали от резких шагов и сподвигли на то, чтобы минимально что-то спланировать. И самое главное — да, мы договорились с Костей Хабенским, что я доиграю до конца сезона, чтобы никого не подводить.
Хабенский в феврале-марте снял наиболее «острую» часть репертуара МХТ, сказав, что настало время, когда стоит «смотреть вглубь себя». Насколько верной вам кажется такая позиция? Театр во время военных действий действительно должен максимально дистанцироваться от злобы дня и заниматься «чистым искусством»? Такое вообще возможно в подобных обстоятельствах?
Человек может приспособиться ко всему. Здесь не работают категории «можно» или «нельзя». В любые времена диктатур и катаклизмов всегда были художники, которые закрывались от действительности, осознанно — то есть в виде эстетической позиции, или по необходимости — чтобы выжить. Костя выбрал свой путь — и он таков. Это путь конформизма — делать то, что разрешат, то, что можно. Для меня он неприемлем.
Я считаю, что в любой ситуации есть возможность просто встать и выйти. Кто-то ею пользуется, кто-то нет. Я никого не осуждаю.
В МХТ, а также в РАМТе и Александринском театре снимают с афиш и программок имена режиссеров и драматургов — Крымова, Акунина, Серебренникова, увольняют артистов с антивоенной позицией — например, вашего коллегу по труппе Дмитрия Назарова. Как по-вашему, цензурные процессы, происходящее в больших театральных институциях оставляют шансы на какой-то скорое изменение к лучшему или нет?
Ну, я в этом смысле пессимист, и неоднократно признавался в этом. Я не жду ничего хорошего не только от происходящего в театре, но и от того, что происходит в обществе в целом. Пропаганда хуже наркомании — от пагубного пристрастия есть способы излечения, а от пропаганды — нет. Это мощное оружие. Мощное потому, что меняет человека незаметно — прямо как в случае с моим героем в «Как мы хоронили Иосифа Виссарионовича». Еще вчера был порядочный, адекватный человек — а сегодня на голубом глазу говорит, как запрограммированный: весь мир против нас, они хотят разрушить Россию. Выйти из этого заколдованного леса удастся… не знаю, когда. Не на моем веку точно.
Все так плохо?
Скажу банальность: машина репрессий не умеет останавливаться. 1930-е вернутся — думаю, не в таком масштабе, как 90 лет назад, но вернутся. Скорее всего, внешняя борьба будет проиграна, и начнутся поиски внутренних врагов. В общем, чтобы предсказать будущее, стоит перечитать учебник истории. Мой пессимизм — оттуда.
Вас, кстати, в кино «отменяют»? Не вырезают из фильмов, не кладут на полку картины с вашим участием?
Кадр из фильма «Мира» / режиссер Дмитрий Киселёв, сценарист Тимофей Декин, Екатерина Мавроматис, Сергей Калужанов, композитор Юрий Потеенко / «Кинокомпания Флагман»
Нет, что удивительно. В декабре 2022 года вышел последний полнометражный фильм с моим участием, в котором я снялся до отъезда — «Мира» Дмитрия Киселева; все хорошо. Меня до сих пор не причислили к лику иноагентов, даже обидно (смеется).
Вспомните, перед тем, как войти в труппу МХТ, вы играли в постановках Центра драматургии и режиссуры. Он, наряду с другими небольшими независимыми театрами, был важной частью среды, которая своими идеями и энергией потом стала питать большие, серьезные театры. Такие, как тот же МХТ, куда вас позвал Табаков…
Я понимаю, о чем вы. Это две совершенно разные ситуации, их нельзя сопоставлять. У режиссеров, работавших в начале 2000-х в независимых театрах, была свобода — слова, самовыражения, жеста, метода. Именно за счет этого был накоплен огромный энергетический потенциал, который и сделал возможной диффузию — идей, людей, замыслов — от независимого театра к институциональным. А у тех, в свою очередь, был запрос на новое — язык, темы, методы. И вот Олег Павлович Табаков, например, его прекрасно чувствовал. И потому брал к себе под крыло людей, способных дать это. Благодаря ему — и многим другим передовым людям театра — наше поколение и смогло сказать свое свое слово.
А сейчас?
Сейчас, прежде всего, нет такого запроса.
Но в той же Москве есть театр «Пространство внутри», небольшая компания «Дочери Сосо» — их спектакли на слуху, и они работают вне досягаемости цензуры.
Да, они работают, и они герои. Которые существуют в немыслимых условиях, когда за любое неверно сказанное слово тебя могут обвинить в «дискредитации» кого бы то ни было. Но они существуют в среде, в которой они обречены оставаться «вещью в себе». Это никуда никого не поведет и ни к чему не приведет.
*внесен в единый реестр иноагентов Минюста России