Иранским властям все сложнее подавлять протесты, их контроль над отдельными территориями на северо-западе страны ослаб, а в будущем беспорядки могут усилиться, сообщает американский Институт изучения войны (ISW). По подсчетам ISW, только 23 ноября в 11 городах 11 провинций прошло не менее 16 акций протеста. В общей сложности с 16 сентября по 18 ноября в Иране прошло 1,413 акций протеста, среди эпицентров беспорядков — города Тегеран, Исфахан, Шираз, Рашт и Санандаж, пишет The Guardian со ссылкой на проект по анализу данных ACLED. Верховный комиссар ООН по правам человека Волкер Тюрк назвал ситуацию в стране «критической» из-за роста жестокости. О беспрецедентности нынешних протестов, их причинах и рисках для стабильности иранских властей RTVI рассказали специалисты по Ирану — Никита Смагин, Юлия Рокнифард и Адлан Маргоев.
13 сентября 22-летняя студентка курдского происхождения Махса Амини была задержана иранской религиозной полицией за неправильное ношение хиджаба — платок не полностью покрывал волосы, а 16 сентября она скончалась в больнице. Власти отрицают, что причиной стало жестокое обращение полицейских, утверждая, что Амини умерла из-за сердечного приступа. Смерть девушки вызвала мощную волну протеста, которая не стихает третий месяц. Иранский духовный лидер Али Хаменеи заявил, что скорбит по поводу смерти Амини, обвинив в организации митингов США и Израиль. По данным базирующейся в Осло организации Iran Human Rights по состоянию на 16 ноября, по меньшей мере 342 человека были убиты силами иранского правопорядка, тысячи были арестованы. Есть жертвы и среди сил безопасности: иранское агентство IRNA сообщала об убийстве в ходе протестов офицера Корпуса стражей исламской революции (КСИР).
Сейчас представляется, что политическая система в Иране не поменяется в результате протестов, однако страна может превратиться в некое подобие Венесуэлы c ее непрекращающимися кризисами. У иранских властей есть достаточный мобилизационный ресурс, чтобы различными способами подавлять беспорядки — ограничение на пользование Интернетом, репрессии, разгоны, включая прямое насилие. Признаков раскола элит или неповиновения силовиков пока не наблюдается. “Шатания” присутствуют лишь в отдельных приграничных регионах: Иранский Курдистан, провинция Систан, Белуджистан.
Хотя в последние годы протесты в Иране возникали достаточно регулярно — например, зимой 2017-18 года или в ноябре 2019 года, нынешние акции можно назвать беспрецедентными — как по уровню масштаба, так и по уровню жестокости. Нынешний протест также репрезентативен — в нем участвуют разные этнические группы и социо-экономические слои общества. Кто-то идет на более радикальное противостояние, кто-то — остается в относительно мирном поле.
Изначально у протеста лидеров не было вообще, сейчас они постепенно появляются. Впрочем, речь идет скорее о лидерах отдельных ячеек протеста, а не о фигурах национального масштаба. Они призывают выходить на улицу, организовывают как мирные акции, так и нападения на представителей сил безопасности. Иностранные спецслужбы тоже влияют на ситуацию и подливают масла в огонь, но внешнее влияние не играет в протестах ключевой роли. Главные драйверы протестов — внутренняя ситуация в стране, а также зарождение новой структуры протеста.
Иранские власти все еще пользуются поддержкой, хотя померить ее довольно сложно — вероятно, она составляет около 30% населения. Прежде всего, это люди, которые связаны с военными и полувоенными структурами. Как правило, эти структуры связаны или с правительственными институтами, в том числе религиозными, или с организациями, зависящими от Корпуса стражей исламской революции [КСИР]. Иранское государство переживает кризис легитимности сегодня и сталкивается с рядом проблем — это экономические трудности, проблемы стабилизации социальной политики, слишком активное вмешательство государства в личную жизнь людей. Причины протеста глубоки, а серьезные реформы для их решения не ожидаются, поэтому недовольство никуда не уйдет.
Протесты — теперь не редкость в Иране: можно вспомнить и “зеленое движение” образованной прослойки населения в 2009 году, и протесты 2015 и 2020-1 годов, куда был вовлечен рабочий класс. Нынешняя волна протестов беспрецедентна и по масштабу, и по представительности разных групп населения, в частности, молодежи, в том числе школьников. Сделан серьезный шаг к радикальным переменам, возможно даже, что вплоть до революционных. Хотя по оценкам некоторых иранских экспертов, протесты пока не приняли по-настоящему масштабный характер, из некоторых регионов поступает информация, что участников акций уже некуда сажать — настолько много задержанных. Замечены случаи, когда представители сил правопорядка симпатизируют населению — это интересный тренд.
У некоторых сторонников протеста есть надежда, что падение режима неизбежно. Сейчас даже шутка на фарси бродит в Интернете. “Позвонила продавцам VPN. Продавец предлагает тариф на полгода, а я ему говорю: “Да нет, на полгода мне не нужно — на два месяца, максимум”. Но для нанесения поражения властям, если это произойдет, может потребоваться больше времени. Революции крайне сложно прогнозировать, но можно говорить о том, что страна подошла ближе к возможности революции, чем когда-либо за последние годы. Может быть, это не произойдет сейчас, но в ближайшем будущем такую возможность исключать нельзя. По крайней мере пока что я не вижу, что может предпринять руководство Исламской республики, чтобы исправить ситуацию. Чтобы ни было сейчас сделано, этого будет слишком мало и слишком поздно. Устранить компонент вмешательства в частную жизнь, которое религиозная теократическая форма правления налагает, будет означать подрыв одной из серьезных основ Исламской республики. Не уверена, что у элит есть достаточное осознание того, что бы такое радикальное предпринять, например, разом искоренить коррупцию, предоставить людям больше свободы выбора или уравнять на нормативном уровне в правах мужчин и женщин? Отдельные голоса в пользу умеренности и либерализации раздаются, но кто покусится на святое?
Нынешние протесты не антихиджабные, не антиисламские; это протесты против режима, который практикует высокую секьюритизацию общественной и частной жизни и слишком активно вмешивается в частную жизнь граждан. Смерть Махсы Амини послужила триггером протестных настроений, напомнив, что государство не функционирует на правовых основах, сегодня это Махса, завтра — вы или ваша дочь, например, а ответственность за это никто не понесет. Другие глубинные факторы протестов: проблемы в экономике из-за санкций и неумелого управления, серьезный дисбаланс между частным и общественным секторами, растущая зрелость общественного самосознания. Все это повышает требования к правительству и провоцирует недовольство коррупцией.
Организация протестов стихийная, пока что у них нет лидера. Я не исключаю, что могут быть определенные попытки подстрекательства из-за рубежа, но это совершенно не значит, что непосредственно внешнее вмешательство привело к протестам. Лидеров нет еще и потому, что режим практикует политику “выжженной земли”, выдавливая критиков из системного поля. То есть до нынешних пор все в той или иной степени несогласные были все-таки внутрисистемными игроками. Так что лидеры каких-то серьезно отличающихся направлений мысли пока появлялись только в отдельных сообществах — курдском, например, в том числе в силу несколько другой, более четко проявленной самоидентичности.
Коллапс власти крайне трудно предсказать — например, ЦРУ осознали революционный потенциал иранских протестов в 1978-1979 году только через полгода после их начала. Условие падения любого политического режима — утрата им монополии на насилие, а для этого необходима реализация одного из трех сценариев:
— капитуляция самих иранских политиков;
— раскол в силовых структурах: в Иране существуют две армии — вооруженные силы Ирана (у них есть опыт защиты Ирана до исламской революции) и Корпус стражей исламской революции (созданный для защиты исламского строя в Иране), но они обе защищают Исламскую Республику;
— разрастание протестов до масштабов, при которых силовые структуры откажутся их давить.
Трудно прогнозировать развитие современной ситуации в Иране и то, достигнут ли протесты точки невозврата, когда сбудется один из названных сценариев.
Жестокость протестов повышается, и участники беспорядков все чаще стреляют в правоохранительные органы, особенно в этнических провинциях — населенных, например, курдами. В одном городе убили руководителя местного подразделения разведки Корпуса стражей исламской революции. Смерть арестованной полицией иранской девушки Махсы Амини стала триггером недовольства иранцев по очень разным поводам. Часть иранок не хочет носить платок, другая часть — готова его носить, но не хочет оказаться на месте Махсы Амини, если он у них, допустим, случайно сползет. Этнические меньшинства недовольны отсутствием школьного образования на их родных языках. Большинство же иранского населения негодует из-за того, что правительство не справляется с экономическими трудностями и обнищанием населения.
Политическая самоорганизация протестующих пока слишком примитивна, поэтому в первые полтора месяца протесты выглядели безбудущными и бесперспективными. У этого протеста по-прежнему нет лидера и четкого плана. Молодежь хочет больше поведенческой свободы, другие активисты — больше влияния на политику, кто-то недоволен духовным лидером Али Хаменеи или всем исламским строем. Следовательно, нет и ответа на вопрос о том, вокруг какой платформы можно сплотить людей и сформировать новую власть, если нынешняя потерпит поражение.
Наследник последнего шаха Ирана из Вашингтона [Реза Пехлеви, старший сын последнего шахиншаха Ирана — выступает в поддержку протестующих в твиттер-аккаунте, где на него подписаны более 1 миллиона пользователей — прим. RTVI] активно пишет в твиттере, но это не делает его лидером протестов. Дистанционно протестующими управлять можно, но для, как минимум, необходимо больше популярности, чем у шаха есть сегодня. Раскол мнений в элитах отчасти произошел, когда ряд политиков и общественных деятелей заявили, что властям необходимо пойти навстречу населению. Но в действиях правительства и других органов власти и в слаженности иранской элиты глубокого разлада пока не наблюдается.