Поселок Октябрьский Белгородской области находится у самой границы — всего в 10-11 километрах. Он стал первым по дороге из зоны боевых действий, и самым близким к границе селом, жителей которого не эвакуировали. Октябрьский, по словам местных жителей, регулярно страдает от обстрелов и даже диверсий, а люди здесь делятся последним с солдатами и хотят, «чтобы по телевизору показывали правду». В этом поселке корреспонденты RTVI столкнулись с самым неоднозначным диапазоном эмоций: при встрече местные жители едва не затеяли с ними потасовку, а провожая — угощали домашним вином и яблоками.

Ухоженное место, красивые домики, на улице бегают дети, пасутся козы. У домов дремлют старики. Мы сидим рядом с небольшим кирпичным домом и беседуем с Валентиной Александровной — бабушкой Валей, как ее все называют. Она прожила в поселке всю жизнь, и даже сейчас, несмотря на обстрелы, не собирается уезжать.

«У нас уже все знают, куда и что стреляет»

— Очень страшно сынок, очень. Кто тебе скажет, что не страшно, лукавит. Всем нам страшно. А мне страшно еще больше, за тебя, за детей, что бегают у нас по улице, за сына моего, пока он на работе. Я умру, а как вы жить будете? Я еще мало знаю, я же никуда не хожу, ноги болят. Из дома вот сюда на скамейку и обратно. Вот моя жизнь. Вот как бахнуло, но ты не бойся, это далеко, артиллерийские выстрелы. Днем бахает далеко, а вот ночью, как специально, начинается! Тут и грады, и смерчи. Туда-сюда, — рассказывает Валентина Александровна.

RTVI

— В Октябрьское пока не прилетало, бог спасает. А вот в Нехотеевку и Журавлёвку почти каждый день громят, рядом с нами Красный Октябрь его громили, в Веселую Лопань бьют. В Нехотеевке с Журавлёвкой повыселяли всех, а мы сидим, как на пороховой бочке. В Журавлевке погибла женщина. Они когда убегали — весна была. Летом вернулись за летними вещами и собаку забрать, а тут обстрел. Отец с сыном целы, а мамка погибла. Собаке тоже позвоночник повредило. Вот так. Но они ездили, когда там никого не было, не пускают туда, как они попали, не знаю. — продолжает свой рассказ бабушка Валя.

Ей 76 лет. У нее было трое сыновей и муж. Мы сидим около дома, весь участок Валентины засажен цветами, на которые она смотрит с утра до вечера, пока сын не вернется с работы. Она родилась в Микояновке, так в ее детстве называлась слобода, и всю жизнь жила и работала здесь. С мужем познакомилась в Харькове, куда ездили гулять или купить что-то подешевле все местные жители.

— Нет, он не украинец, он в Харьков приехал к дядьке из Оренбурга, он там работал на заводе и попал под сокращение. В Харькове мы с ним и познакомились, как там было хорошо, а какой замечательный цирк. У меня был парень, четыре года с ним ходила, а тут неделю, и мы муж и жена! Мамка ругалась! Прожили вместе 56 лет. Работали здесь на сахарном заводе, я 45 с лишним, а он 50 лет.

— Да, сложно, но ухаживаю, — рассказывает с гордостью о своих многочисленных цветах, бабушка Валя, — люблю чтобы было красиво, вот и хату сама делала, своими руками… Новости не смотрю, да и не ловит у нас телевизор, когда это все началось у нас вместо российских каналов украинские начали показывать, после этого вещание вообще отключили. В интернете читаем новости. Сын читает, мне мало рассказывает, боится, что заболею. Но у меня ощущения, что что-то в сентябре у нас будет. Не знаю, есть такое чувство. Одно за другим. Сначала ковид этот, столько людей умерло у нас. Вон там Козьма умер, вот там Валентина умерла, в этом вот доме дед с бабой умерли. У меня муж умер, и двое сыновей… А теперь это… Поначалу меня сын прятал, вон там за стенкой у нас яма есть, подвала нет, ямка, вот туда он меня прятал, боялся, что разбомбят нас.

Солдаты приходили, мы их обстирывали, подкармливали, обувь давали. К нам приходил дагестанец, молодой, красивый, высокий такой: «Бабушка, вам помочь?» Потом долго его не было, ребята сказали, что убили его под Харьковом, а у него дома ребенок родился, дочка. Очень жалко и страшно. У меня внучка медсестра, военнослужащая, очень за нее переживаю… Вот слышишь? Бах-бах-бах-бах — это град. Наши стреляют. Да, я уже определяю. У нас уже все знают, куда и что стреляет. Уезжать нам некуда.

RTVI

В Харькове есть родственники. Мы созванивались с ними, но уже месяц как нет звонков. Они попросили не звонить, к ним пришли какие-то военные, проверяли телефон, сказали, что они в списке, так как родня в России. Они очень напуганы. Мы не звоним. Наверное, они живы, ведь если бы убили кого, они бы позвонили, да?

«Рассказывают про нашу жизнь, но ничего про нее не знают»

Постепенно вокруг нас собираются местные жители. Их любопытство по поводу нашего приезда граничит со злобой: здесь поддерживают Путина, но очень недовольны тем, как показывают в Москве жизнь в регионах и освещают военную операцию. Особые эмоции вызывают ведущие центральных каналов: можно сказать, что между местными и телеведущими — стена ненависти, в основном эстетического свойства.

— Вот она вам сейчас покажет почем в Одессе рубероид! Теть Зин, могла бы и без холодного оружия выйти, — говорит одна из женщин соседке, которая с угрожающим видом подошла к нам с садовой тяпкой наперевес, — это корреспонденты с Москвы, хотят показать, как мы живем в прифронтовых условиях.

— Я ваших корреспондентов ненавижу, вы там передайте! Все эти новостные шоу на центральных каналах, на которых у них рот не закрывается, орут постоянно, я бы им рот зашила! А этот по-немецки что-то чешет, рот квадратный не закрывается. Другая накрасилась, развалилась в кресле, вся блестит. У нас снаряды рвутся и люди гибнут, а вы там орете в Москве — возмущается тетя Зина и стучит тяпкой по земле.

— Теть Зин, ты про кого? — спрашивает соседка.

— Всё они понимают, про кого я, — отвечает Зина, — я бы и Путину сказала про этих ведущих, рассказывают про нашу жизнь, но ничего про нее не знают.

— Теть Зин, тяпку убери, ради бога, — просит соседка.

«Лишь бы погнали бендеру»

Постепенно накал страстей утихает и люди начинают общаться спокойно.

— Сначала многие у нас уехали, когда началось, а потом вернулись. Бахает у нас часто, но вот сейчас стало реже. Сейчас Уды взяли, слава Богу, стрелять вроде бы меньше стали. Оттуда нас обстреливали. Очень жаль людей в Харькове, там же наши братья, сестры живут. У всех родственники. Мы жили душа в душу, наши города. Мы туда ездили, у них как-то было дешевле, нежели у нас. Еда, трикотаж дешёвый. Мелочь всякая. Даже кто-то ездил и котлы возил отопительные. А сейчас у всех, конечно, по-разному, но могут и сестра с братом не разговаривать. Один говорит: «У вас там Путин!», а другой: «У вас там Зеленский». А наши дела, как сажа бела. Ничего вытянем. Бахает — ну что ж теперь делать? — говорит Елена Николаевна.

— Да кому там есть дело, как мы тут живем? Хреново живем, — говорит мужчина, — Последнее отдаем нашим ребяткам, всем селом собираем гуманитарку, не пропускаем ни одного солдата, всем помогаем. Лекарства им даем, по пластиночке. Да вот на дороге, вы проезжали, сейчас тоже сбор идет.

RTVI

— Мы против того, что показывают по центральным каналам. Они думают, что показывают то, что мы хотим видеть и слышать, в итоге многое выдумывают. А люди все это видят и доверия нет. Мы смотрим Юрия Подоляку, и у него про прилет в Крым, мол случайная детонация. Зачем врать? Люди-то знают правду, — говорит женщина успокаивавшая тетю Зину.

— Мое мнение — это делают, чтобы у людей не было паники, чтобы не стартанули из Крыма, — отвечает другая.

— Надо было в феврале вырубить интернет и эти передачи, рассказывать только факты, как в Великую Отечественную. Закончится операция — снова включить. А тут какие-то пляски, кривляния, что в чеченскую, что сейчас. — говорит тетя Зина.

— Да, тусовка, богема, у вас там своя жизнь, никто не хочет знать, что у нас здесь происходит, про обстрелы, про то, как ребята бьются, про то, что им не хватает. А я всю пенсию готова потратить на наших, лишь бы погнали бендеру, — заключает молчавшая до этого женщина.